Вообще гетман не доверял Низовому войску и, как подтвердило время, был в этом совершенно прав. Показательно, что уже в марте 1688 года, когда запорожцы спрашивали его, как будет осуществляться поход на Крым, Мазепа «ничего к ним запорожцом на то не отписал»[170].
Исполняя решение Коломакских статей, Иван Степанович приступил к строительству порубежной крепости, которая должна была служить преградой татарским набегам, базой для будущих крымских походов, а также форпостом против запорожцев. С задачей Мазепа справился блестяще, впервые проявив свои способности военного стратега. 14 июня 1688 года он с отрядом вышел из Батурина и пришел на реку Самару, где выбрал удобное место — в пяти верстах от Днепра, «с доступом кораблей, запасом дров и трав». Здесь была заложена Новобогородицкая крепость, ставшая основой современного Днепропетровска. Проект был выполнен голландским инженером полковником Вазалем. Это строительство запорожцы не без основания оценили как обиду и «убыток»[171]. Строительство шло полным ходом. Сам гетман оставался в «таборе под Самарой». В конце июля он уже докладывал, что «в первых числех августа та крепость станет в своем совершенстве»[172].
Запорожцы не сразу полностью осознали всю угрозу своей «вольности», исходившую от новой крепости. В течение лета они только роптали, а в сентябре уже «в безумии своем кричали» на воеводу Г. И. Косагова из-за строительства города[173]. Мазепа не без злорадства писал: «…учинив к Самаре поспешение прилежным поспехом тот город сделали что запорожцы и осмотретца не могли». Теперь Новобогородицкой город уже «принел свое совершенство»[174]. В октябре по подробнейше разработанному Мазепой плану компанейский полковник И. Новицкий совершил удачный поход на Очаков[175].
Стоит отметить, что Голицын не наградил Мазепу за эти успешные и своевременные действия. Либо он считал их простым исполнением своих обязанностей, либо хотел все заслуги на южном фронте приписать исключительно себе.
Между тем противостояние гетмана с запорожцами продолжалось и углублялось. Показательным является факт, что, когда был подготовлен донос на гетмана, доносчики собирались, если их не наградят в Москве, идти в Запорожье, где «за теж басни сорные» рассчитывали от атамана кошевого и от Войска Низового получить «особную милость»[176]. Недовольные политикой гетмана запорожцы обвиняли его во всех смертных грехах, в частности, будто им не были отданы все причитавшиеся деньги.
Ситуация обострилась в преддверии подготовки нового Крымского похода. Мазепа опасался со стороны запорожцев какого-либо «вредительства» и не считал, что они смогут оказать помощь в походе[177]. Накануне похода им были высланы в Дикое Поле сотники для поджога сухих трав. Запорожцы их перехватили, жечь траву не дали, а сотников «взяли за караул»[178]. Мазепа по этому поводу писал Голицыну: «Запорожских казаков безумству дивлюся», что они монаршую милость и его дружбу забыли, посланцам его в их деле чинили препятствия и «хульные многие слова говорили»[179]. Посланец гетмана на Запорожье был встречен недружественно, выслушал многие (по выражению Мазепы) «враки и плутовские слова», а на раде запорожцы вообще постановили помириться с татарами[180]. В своих письмах к Мазепе они язвительно спрашивали, собираются ли идти войска на войну или «для строения городов», намекая на сооружение Новобогородицкой крепости, умалявшей их «вольности». Мазепа отвечал на это, что такими «сорными словами… вам… уши набивают» какие-то легкомысленные и неспокойные головы[181]. Его несколько предвзятое отношение к запорожцам полностью оправдалось. В середине июля 1689 года Мазепа сообщал Голицыну, что в Сечь прибыл от хана некий ага, после чего запорожцы и татары взаимно присягнули о перемирии[182]. Не дожидаясь указа (это было очень рискованно, зная характер князя Василия), гетман разослал универсалы, чтобы запорожцев не пускали в города, равно как и из городов на Запорожье никого не пропускали[183], то есть блокировал Сечь. Правительство Софьи в условиях провала похода было крайне раздражено поведением запорожцев, и Мазепе прислали указ под страхом смертной казни никого не пускать и не выпускать из Запорожья[184], который, по сути, подтвердил его действия.
В этих условиях Мазепа проявил свой талант политического лавирования. Он написал в Запорожье, что до него дошли слухи, будто запорожцы «с неприятелем креста святого» во вред родной земли своей помирились. При этом он заверял, что этому слуху «отнюдь не верит», и объяснял свою блокаду Запорожья опасением занести в Украину распространившееся в Сечи «моровое поветрие»[185]. Одновременно гетман писал Голицыну, что «безумный запорожцы с крымцами помирилися», и, как бы исполняя царский указ, приказывал «под смертною казнию никого на Запорожье не пропускати…»[186].
Ведя скрытую войну с Низовым войском, Мазепа преследовал сразу несколько целей: наведение порядка в стране, обеспечение безопасности южных рубежей и подготовка военных действий против Крыма. Личные антипатии, перемешиваясь с отличным знанием запорожских реалий, только помогали ему в этом. Не забывал гетман и еще об одной опасности, про которую он редко решался открыто писать Голицыну. Мазепа из собственного опыта, подтвержденного показаниями своих многочисленных шпионов, отлично знал, что в Польше не забыли времена, когда Левобережье было частью Речи Посполитой. Князь Василий, сделав ставку на Священную лигу, слишком верил своим новым «западным союзникам». В свое время Иван Степанович поддерживал Самойловича, выступавшего против Вечного мира. Теперь, сам став гетманом, Мазепа должен был убедиться в своей правоте, столкнувшись с тайными замыслами поляков по отношению к украинским землям. Но, противодействуя этим замыслам, нужно было опасаться оскорбить князя, намекнув, что тот сделал стратегическую ошибку.
Условия Коломакских статей строго запрещали вступление в правобережные земли и контакты с поляками. Мазепе, исполняя приказ, приходилось ограничивать все сношения с другим берегом Днепра, что было непросто из-за обилия у старшины семейных связей на Правобережье. Так, к полковнику миргородскому Апостолу приезжал его тесть, Василий Искрицкий и пробыл у зятя шесть дней вместо разрешенных трех. Дядя генерального обозного Василия Борковского, приехав из польских земель к племяннику, передал Мазепе в феврале 1688 года письмо польского военачальника С. Яблоновского[187]. Гетман немедленно послал копии письма Голицыну и «царям».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
