Елизаветинские апартаменты во дворце. Царь, сопровождаемый подрядчиком, осматривает сделанные работы. Вот он подошел к стенному шкафу с неготовыми еще дверцами. «Будьте спокойны – к завтраму все будет готово, ваше величество», – рапортует подрядчик. Вдруг, недовольно сморщившись, Царь останавливается, прислушивается: где-то скребется мышь. «Терпеть не могу мышей! Чтоб этого не было!» – говорит он подрядчику и отпускает его. Оставшись один, Царь снова прислушивается к мышиному шороху: где это – под полом или здесь, в этом шкафу? Стук в дверь и голос Орлова: «Это я, ваше величество!» Царь оборачивается – и видит стоящую в дверях, задохнувшуюся от волнения Катю…
В мастерской m-me Paillot в это время бушует разъяренная княгиня, обнаружившая исчезновение Кати. Мария, скрывая свою роль в побеге Кати, подыгрывает княгине.
Раннее утро. У подножия винтовой лестницы, ведущей в елизаветинские апартаменты, Степанов с инструментами, перед ним Орлов. «Можешь идти домой», – объявляет он «столяру». Степанов стоит, не веря ушам: все пропало… «Но там еще… шкаф…» – растерянно бормочет он. «Зайдешь через месяц – тогда тебе скажут, когда можно кончить», – говорит Орлов и, заметив убитый вид «столяра», добавляет: «Деньги за работу можешь получить сейчас, в канцелярии…»
Елизаветинские апартаменты. День, раскрыто окно, слышен праздничный звон колоколов. Катя – уже оправившаяся, расцветшая, еще более красивая, чем прежде. Она счастлива, она играет со своим ребенком, сидя на постели. Ребенок тянется к открытому, все еще без дверец, шкафу. Катя, смеясь, удерживает его и просит, чтобы Царь приказал наконец привести шкаф в порядок: все вещи там пылятся без дверец. Царь обещает, что сегодня же это будет сделано. И затем Катя узнает от него то, чего она давно уже боялась: через несколько дней ее счастливое затворничество в этой комнате кончается. Царице – хуже, Царь должен сопровождать ее в Крым, но он не может расстаться с Катей – она тоже должна ехать туда вместе со всем Двором. Взять туда с собой ребенка, конечно, нельзя: сегодня же вечером приедет женщина, чтобы взять ребенка и увезти его к матери Орлова. «Иначе нельзя, ты же сама понимаешь…» – Царь кладет руку на голову Кате. Склоняя голову под этой тяжелой рукой, Катя тихо отвечает: «Я понимаю…»
Поздний вечер. В той же комнате «столяр Степанов» – один. Он быстро вынимает из тайника ящичек, заводит часы, снова ставит ящичек в тайник, торопливо заделывает его кирпичами, закрывает выдвижной дощечкой – облегченно смахивает с лица пот… Навешивает на шкаф дверцы и, забрав свои инструменты, выходит.
В соседней комнате – обычно, видимо, нежилой, заставленной старинной мебелью в чехлах, – стоит коляска с ребенком. Катя, уже одетая на ночь, в пеньюаре – нагнулась над спящим ребенком, в глазах у нее – крупные слезы…
В первой комнате появляется Царь в сопровождении пожилой, просто одетой женщины. Он зовет Катю: пора! Входит Катя со спящим ребенком на руках. Ей страстно хочется поцеловать ребенка в последний раз, но она не смеет: боится разбудить его. Женщина уносит ребенка. Катя ничком лежит на постели. Царь уговаривает ее успокоиться. Она вдруг вскакивает: она хочет – ей нужно! – увидеть своего ребенка еще, последний раз: «Ради Бога… Только на секунду! Я сейчас же вернусь…» Накинув сверх пеньюара манто, она убегает.
Царь остается один. Он прислушивается: слышен какой-то шорох. Опять мыши? Он стучит каблуком в пол – шорох не прекращается. Он открывает дверцу шкафа, прислушивается…
Катя – внизу, у подножия винтовой лестницы, сквозь стекло двери смотрит на женщину, которая усаживается в освещенной карете, бережно кладет на колени закрытый темной шалью сверток. Карета отъезжает.
В одном из своих апартаментов – Царица. Возле нее – статс-дама, придворный доктор, капающий в стаканчик какое-то лекарство. Входит Царь, притворно-веселым тоном утешает больную, что в Крыму ей на другой же день станет легче, можно выехать туда хоть завтра: он закончил все, что ему нужно было сделать до отъезда…
Катя медленно, обессиленная, поднимается по винтовой лестнице. Вдруг она слышит страшный взрыв вверху. Она инстинктивно бросается вниз, но сейчас же останавливается и с криком бежит вверх. Зацепившееся за резные украшения лестницы манто слетает с нее – она бежит, не замечая…
Услышавший взрыв Царь, оборвав на полуслове фразу, устремляется из комнаты, где он был с Царицей, и бежит, не обращая внимания на умоляющие крики Царицы и остальных. Царица в ужасе вскочила и медленно, с трудом идет, опираясь на руку доктора…
Смятение во дворце. Лакеи, придворные, офицеры и солдаты охраны со всех сторон бегут по коридорам и залам дворца. Навстречу им ползет дым…
Царь стремительно входит в полуразрушенные взрывом елизаветинские апартаменты. В бывшей комнате Кати – уже целая группа дворцовых обитателей, перепуганных и еще больше скандализованных, фрейлина Долгорукая в ночном туалете, схватив кого-то за руку, в отчаянии кричит: «Он оставался здесь! Где он – где Царь? Он жив?» Увидев входящего Царя, она кидается к нему. Среди придворных – движение, шепот… Обернувшись и хлестнув гневным взглядом эту группу, Царь приказывает: «Прошу оставить меня вдвоем с княжной Долгорукой!» Все мгновенно исчезают. «Боже мой… Ты не ранена? Катя! Что же ты молчишь?» – обнимает Царь Катю.
И вдруг в треснувшем от взрыва стенном зеркале Царь видит остановившуюся на пороге Царицу с придворным доктором. Царице – с одного взгляда все ясно. Катя молча, широко открытыми глазами в ужасе смотрит на нее. Царица молча поворачивается и выходит. Царь делает шаг вслед за ней, но сейчас же возвращается и снова привлекает к себе Катю. «Тем лучше… Пусть все знают!» – говорит Царь.
День. В салоне Шуваловых вдоль стены – как статуи сидят пожилые дамы, лысые, пергаментные сановники. Сдержанно-негодующие восклицания: «Скандал!» – «Неслыханно!» – «Бедная княгиня Долгорукая…» – «А Царица?» – «Ужасно!» Появляется багровый, отдувающийся граф Шувалов: среди «статуй» – движение. Шувалов – только что из дворца, с последними сенсационными новостями. Царица внезапно изменила решение и сегодня уезжает за границу, в Киссинген, его величество рано утром уже отбыл в Крым. Кто-то из «статуй»: «А она?» Шувалов: «Долгорукая? В свитском поезде – тоже в Крым». «Статуи» онемели от негодования. Слышно только чье-то восклицание вполголоса: «Какая наглость!»
«Статуи» шуваловского салона сменяются восковыми фигурами в музее. Возле одной из фигур встречаются Анна и бледный, осунувшийся «столяр Степанов». Торопливый, отрывистый разговор Анны: «У тебя дома – жандармы». Степанов: «Знаю. Я всю ночь бродил по улицам». Анна: «Сегодня – в разных поездах – мы едем в Москву. Ты – железнодорожный сторож Сухоцкий». Степанов: «Хорошо». Анна: «И когда через месяц он будет возвращаться из Крыма через Москву…» Степанов: «Хорошо…» Расходятся…
Освещенное еще ярким заходящим солнцем море. Крутой берег. Идущий вверх террасами парк, цветущие южные растения. По узкому пляжу ходит часовой с винтовкой.
Море видно сверху, с площадки в парке Крымского дворца. Площадка наполнена придворными, военными. Одиноко, отдельно от всех – княжна Катя Долгорукая, возле нее – только Орлов. Перед Царем – посланник турецкого султана и конюх, держащий на поводу великолепного арабского коня: это дар султана Царю. Другой конюх подводит второго коня. «А это – для… для…» – посланник, замявшись, прячет в низком поклоне конец фразы. Быстрый обмен взглядов, легкий шепот в рядах придворных – и затем все замерло под сверкнувшим взглядом Царя. Намеренно резко отчеканивая каждое слово, Царь говорит: «Княжна Долгорукая, вам угодно принять подарок султана?» Катя подходит к лошади и неожиданным, быстрым движением вскакивает на нее. Горячая лошадь делает скачок в сторону придворных, они отбегают, пятятся. Катя, громко смеясь, быстро справляется с лошадью. С приветственным жестом в сторону Царя и турецкого посланника она направляет лошадь через расступившиеся ряды придворных и исчезает в аллее. Обернувшись к группе придворных, Царь вызывающе спрашивает: «Прекрасная наездница, не правда ли?» Согласный хор в ответ: «Да, да! Замечательно!» С едва заметным тиком под глазом, с презрительной улыбкой Царь объявляет придворным: «Вы свободны, господа!» Поклонившись посланнику султана, вскакивает на коня и рысью направляется вслед за княжной Долгорукой. Он едет рядом с Катей. Тик под глазом теперь у него очень заметен. Он говорит о том, как он устал от всего этого, как его мучит ложное положение Кати. Катя успокаивает его: ей совершенно безразличны эти люди, ей нужен только он один… «И… наш ребенок… – тихо добавляет она. – Я каждую ночь вижу его во сне…»
Они подъезжают к отдельному маленькому домику в парке, отведенному княжне Долгорукой. Навстречу им из сумрака поперечной аллеи выходит высокий, тощий как скелет старик с косой на плече, в мундире отставного солдата. Лошадь Царя храпя бросается в сторону. «Кто это?» – тревожно вглядываясь, спрашивает Царь. «Садовник Иванов 3-й, ваше величество!» – рапортует старик. – «Сколько ж тебе лет, дед?» – «Девяносто три года, ваше величество!» Царь поручает ему отвести лошадей и вслед за Катей входит в домик.
