Мои родители, Энджела, Грейс, Руперт, Калеб, Бенджи и родители Джека — Хэрриет и Гектор — ожидают за дверью, а врач и Джек пытаются воссоздать картину происшедшего. Пока они сказали мне, что я провела без сознания двадцать часов вместо ожидаемых двадцати четырех, потому что, как только они снизили дозу снотворного, я тут же проснулась. Я потеряла много крови и, как во время операции, так и после нее, нуждалась в больших количествах донорской крови. Я перенесла операцию по восстановлению разорванной селезенки, завершившуюся успешно. У меня сломано одно из ребер на левой стороне груди, а все остальные сильно ушиблены. Но со временем все кровоподтеки сойдут. Авария была спровоцирована водителем, решившим воспользоваться мобильным телефоном и не рассчитавшим расстояние, необходимое для задуманного им безумного маневра.
На самом деле они пытаются сообщить мне, что мне повезло остаться в живых. А я то и дело начинаю плакать.
Всякий раз при виде моих слез врач замолкает и ожидает, пока я успокоюсь. Я не могу вытирать слезы из страха коснуться чего бы то ни было, а больше всего себя самой. Поэтому они высыхают сами.
Я вижу, что они что-то от меня скрывают. Я не знаю, что именно, но речь идет о чем-то серьезном. Мне кажется, что ноги у меня не парализованы. Когда я пытаюсь ими пошевелить, они меня слушаются. Я знаю, что речь у меня не отнялась. Когда врач спросил у меня, как меня зовут и какое сегодня число, я ему ответила.
Почему они не говорят мне, что со мной? Страх стремительно пускает корни в моем мозгу и теле. Скоро он полностью выйдет из-под контроля, и я не смогу не только думать, но и дышать.
Мне хотелось бы, чтобы Джек подошел еще ближе, взял меня за руку и смотрел на меня почаще. Он кажется таким отстраненным, хотя и стоит совсем рядом. Если бы все это было реально, я чувствовала бы тепло его тела. Может быть, его здесь нет? Может, он ненастоящий? Может быть, именно это скрывает от меня врач? То, что он уже умер?
Меня охватывает такая паника, что мне уже нет дела до того, похож мир на губку или нет. Я поднимаю тяжелую руку и, не обращая внимания на боль, касаюсь Джека. Он осязаемый и настоящий. Он теплый. Привидения такими не бывают. И он морщится. Он инстинктивно морщится от моего прикосновения. Он даже немного отстраняется. Я уже не слушаю врача. Я поворачиваюсь, насколько это вообще возможно, и смотрю на него, пытаясь понять, почему он не хочет, чтобы я его касалась.
— Джек? — окликаю я его.
— Либби? — отзывается он, оборачиваясь ко мне.
Он пытается держать себя в руках, но лицо его выдает. Это связано с ней. С Евой. И с тем, что я чуть было не поступила с ним так же, как и она.
Однажды вечером, почти через три месяца после того, как мы решили пожениться, он так напился, что едва доплелся до спальни моей крохотной квартирки. Он, не раздеваясь, упал на кровать и начал просить меня, чтобы я дала ему обещание не умирать раньше него, не обрекать его на одиночество. Если бы я захотела умереть, я должна была ему об этом сообщить, чтобы он успел покончить с собой, и тогда ему не пришлось бы жить без меня.
— Я не вынесу смерти второй жены, — сказал он тогда.
Наверное, где-то в глубине его души продолжал жить страх, что ему придется перенести все это еще раз.
— Все нормально, — ответила я, опускаясь обратно на подушку. — Все в порядке.
Джек кивает и снова переключает внимание на то, что ему говорит врач.
Мой муж испуган. Он зол и обижен. Он воспринял мой молчаливый отказ дать ему подобное обещание как согласие не умирать первой. И вот я чуть было не нарушила это обещание.
— Последнее, о чем я хотел бы с вами поговорить, — это порезы у вас на голове и лице, — мягко произносит врач.
— Я вас слушаю, — отвечаю я, твердо решив на этот раз не плакать.
Вдруг я чувствую, что пальцы Джека сжимают мою руку. Я вздрагиваю от неожиданности, и страх тугим кольцом стискивает мои внутренности, не позволяя дышать.
— Мне нелегко это говорить, миссис Бритчем, но волосистая часть вашей головы сильно пострадала. Это означает, что нам пришлось сбрить значительную часть волос с левой части черепа, чтобы оказать вам помощь.
Мои волосы! Моя здоровая рука взлетает вверх, но нащупывает повязку. Я не чувствую себя обритой. Более того, я все еще ощущаю мягкие черные пряди на том месте, где были мои волосы. Я запускаю в них пальцы, и они кажутся мне совершенно реальными. Моя голова не пострадала, мои волосы на месте. Возможно, он все драматизирует, и им пришлось обрить совсем небольшой участок, который я смогу скрыть при помощи искусной укладки? А потом все отрастет снова.
— Ваше лицо тоже пострадало. В основном левая половина. Мы считаем, что вы полностью оправитесь от полученных травм.
Хирург, работавший над вашим лицом, сделал все, что мог, но шрам все же будет заметен.
— Большой? — осторожно интересуюсь я.
В этом месте мне положено удариться в слезы, но сейчас мне совершенно не хочется этого делать. А хочется мне откинуть одеяло и броситься разыскивать зеркало.
— Как я уже говорил, вы получили серьезные и очень многочисленные раны, — произносит врач.
Многочисленные раны обычно означают и многочисленные шрамы.
Я смотрю на Джека. Он смотрит на врача. Он пытается контролировать выражение своего лица. Он пытается не разрыдаться. Теперь я знаю, почему Джек на меня не смотрит. Он знает, как все плохо.
— Мне нужно зеркало, — говорю я врачу.
— Не думаю, что вам стоит смотреть в него именно сейчас.
— Мне нужно зеркало! — повышаю я голос, и в нем звучат отчаяние и страх.
— Завтра, — спокойно, но решительно отвечает врач. — Мы снимем ваши повязки, и вы сможете разглядеть раны.
«Завтра? Вы можете себе представить, как это долго, когда на твои плечи обрушивается нечто подобное?»
— Я пришлю медсестру, — продолжает врач. — Она расскажет вам, как принимать обезболивающее. Попробуйте уснуть, миссис Бритчем. Вам нужен отдых.
— Спасибо, доктор, — говорит Джек.
Врач поворачивается и выходит из палаты.
Я касаюсь пальцами левой стороны своего лица. Точнее, повязки, под которой оно скрыто. Тем не менее я знаю, что оно опухло. Оно очень болит. Легчайшее касание приводит к тому, что всю голову пронзают острые иглы боли.
— Все так плохо? — спрашиваю я у Джека.
Он медленно поворачивается. Кажется, он делает это только потому, что у него нет выбора.
— Я не знаю. Я ничего не видел.
— Но они считают, что все плохо?
Внезапно его лицо оказывается рядом с моим. Обеими руками он сжимает мою руку, как будто пытаясь одновременно защитить и успокоить меня.
