Конечно, пока технически это стоило бы неимоверно дорого, однако в дальнейшем такое препятствие могло легко исчезнуть. Воображение уже рисовало, как одна из японских превосходно оснащенных фирм начинает выпускать наборы электродов по два-три доллара за штуку и экспортировать их за границу.
Да и в идее подпольных операций такого рода не было ничего столь уж неосуществимого. Одно время около миллиона американок ежегодно прибегали к услугам подпольных абортариев. Конечно, операция по вживлению электродов в мозг человека была более сложной, но не слишком. А в будущем методика операции, несомненно, будет упрощаться и стандартизироваться, и нетрудно было представить себе появление в Мексике или на Багамских островах соответствующих клиник,
И хирурги для них, несомненно, найдутся. Квалифицированный нейрохирург мог бы при желании сделать от десяти до пятнадцати таких операций в день, получая не менее тысячи долларов за каждую. Сумма вполне реальная и способная соблазнить не слишком щепетильного специалиста. За сто тысяч долларов наличными в неделю можно пойти на нарушение закона, даже если такой закон и будет издан, а это представлялось маловероятным.
Год назад клиника организовала совместно с юристами семинар «Биомедицинская технология и закон». Там рассматривался и вопрос об электроманах, но юристы уклонились от его обсуждения. Эта проблема вступала в противоречие с принципами, которые лежат в основе современных законов по борьбе с наркоманией. Все эти законы исходят из того, что человек становится наркоманом по неведению или против своей воли. И совсем другое дело, если человек сознательно добивается операции, которая превратит его в наркомана. Юристы были убеждены, что желающих подвергнуться такой операции практически не будет, а потому не возникнет и необходимости в юридическом урегулировании. И вот Беккермен доказал, что за желающими дело не станет.
— Черт меня побери, — пробормотал другой сотрудник научного сектора.
Моррис не нашел в этих словах ничего утешительного. Его мучило чувство, которе он уже несколько раз испытывал с тех пор, как начал работать в НПИО. Ему казалось, что все совершается чересчур быстро, без соблюдения достаточной осторожности, и в один прекрасный день события могут внезапно и без предупреждения вырваться из-под контроля.
6
В шесть часов вечера Роджер Макферсон, глава нейропсихиатрического исследовательского отделения, поднялся на седьмой этаж взглянуть на своего пациента. Во всяком случае, так ему виделся Бенсон — его пациент. Собственническое чувство, но вполне законное. Ведь без Макферсона не было бы НПИО, а без НПИО не было бы операции, не было бы Бенсона. Вот как ему представлялось все это.
В палате № 710, залитой красноватыми лучами заходящего солнца, стояла тишина. Бенсон, казалось, спал, но, когда Макферсон закрыл за собой дверь, он открыл глаза.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Макферсон, подходя к кровати. Бенсон улыбнулся.
— Все меня об этом спрашивают, — сказал он.
— Что ж, это вполне естественный вопрос. — Макферсон улыбнулся ему в ответ.
— Я чувствую себя усталым и только. Очень усталым. Иногда мне кажется, что я — бомба с часовым механизмом, а вы все гадаете, когда я взорвусь.
— Вот о чем вы думаете? — спросил Макферсон.
— Тик-так, — сказал Бенсон и закрыл глаза. — Тик-так.
Макферсон нахмурился. Он привык к механическим уподоблениям Бенсона — в конце концов тот был одержим мыслью, что люди — те же машины. Но так скоро после операции…
— Вы испытываете какую-нибудь боль?
— Нет. Только ноет за ушами, как будто я падал.
Макферсон знал, что это болела просверленная кость.
— Падали?
— Я — падший человек, — сказал Бенсон. — Я поддался.
— Чему?
— Процессу превращения в машину. — Он открыл глаза и снова улыбнулся. — Или в бомбу с часовым механизмом.
— Вас тревожат запахи? Какие-нибудь странные ощущения? — Макферсон посмотрел на экран ЭЭГ над головой Бенсона. Альфа-ритм был нормальный, никаких признаков судорожной активности.
— Нет. Никаких ощущений у меня нет.
— Но вы чувствуете, что можете взорваться? — Макферсон подумал, что эти вопросы, собственно, должна была бы задавать Дженет Росс.
— Примерно, — сказал Бенсон. — В грядущей войне все мы можем взорваться.
— Что вы имеете в виду?
— Вы как будто рассердились, — сказал Бенсон.
— Нет, я просто озадачен. О какой грядущей войне вы говорите?
— О войне между людьми и машинами. Видите ли, человеческий мозг устарел.
Это было что-то новое. Прежде Макферсон ничего подобного от Бенсона не слышал. Он взглянул на Бенсона, на его забинтованные плечи и голову. Из-за бинтов его голова и верхняя часть туловища казались непропорционально большими.
— Да, — говорил Бенсон. — Человеческий мозг исчерпал свои возможности. Он истощился, а потому создал следующее поколение разумных организмов. Они… Почему я так сильно устал? — Он снова закрыл глаза.
— Послеоперационное утомление.
— После в сущности несложной операции, — сказал Бенсон и улыбнулся с закрытыми глазами. Мгновение спустя он захрапел.
Макферсон постоял у кровати, а потом обернулся к окну и посмотрел на солнце, которое медленно опускалось в Тихий океан. У Бенсона была отличная палата: из ее окна между высокими домами Санта-Моники виднелась полоска океана. Прошло несколько минут, Бенсон больше не просыпался. Постояв еще немного, Макферсон вышел из палаты и направился к кабинке дежурной сестры, чтобы сделать запись в истории болезни.
«Больной в сознании, хорошо реагирует, ориентируется в обстановке. — Написав это, Макферсон остановился. Он, в сущности, не мог утверждать, что Бенсон действительно отдает себе отчет, где он находится и с кем говорит. Ведь специально он этого не проверял, однако говорил Бенсон логично, на вопросы отвечал, и Макферсон удовлетворился этим. — Мышление ясное, последовательное, но сохраняются навязчивые идеи предоперационного периода. Пока еще трудно судить, но, по-видимому, справедливо предположение о том, что операция не окажет воздействия на его психическое состояние между припадками».
Он подписал: «Роджер Макферсон, доктор медицины», перечитал сделанную запись, закрыл карту и поставил ее на полку. Хорошо написано: кратко, четко, без ненужных предположений. Ведь история болезни — все-таки официальный документ, и ее могут затребовать в суд. Макферсон не думал, что история болезни Бенсона может оказаться в судебном деле, но осторожность никогда не бывает лишней. Он твердо верил в необходимость соблюдения всех формальностей и считал, что его обязанности заключаются именно в этом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
