регулярно вывозится в Германию. Местные полицаи, а их там было человек пять-семь, в последнее время слишком зарвались. Дело в том, что наши взаимоотношения с польской полицией складывались весьма своеобразно. Вскоре после нашего приземления в отряд стали поступать донесения, что сельские полицаи готовы нам оказывать услуги. Начальник штаба, не ожидая предложений стражей порядка, через польских подпольщиков направил им письма-ультиматумы с требованием «не видеть партизан и ничего не слышать о них». Некоторое время они так и вели себя. И вот теперь Кабаченко доложил, что полицаи забыли о своих обещаниях. Он предложил послать в село группу партизан во главе с Владиславом Риняком.
В полночь партизаны разбудили управляющего спиртзаводом. Тучный лысый мужчина изрядно перепугался и никак не мог сообразить, что за люди оказались в его спальне.
— Мы — партизаны, пан управляющий. Понимаете, партизаны! Пока просим вас без лишних разговоров взять ключи, открыть склад и лабораторию, — сказал Риняк.
— Вам дай ключи, а потом меня немцы повесят!
Владислав смерил управляющего холодным взглядом.
— Пан управляющий преувеличивает опасность. Такого тучного человека не выдержит никакая веревка, А чтобы вы избежали перекладины с двумя столбами, дадим партизанскую справку. Устроит такой вариант?
— Справку! Справку! — взмолился управляющий.
Риняк сел за стол и на чистом листе размашисто по-польски написал: «Справка. Мы, партизаны, считаем: спирт швабам не нужен. Все запасы его вместе с лабораторией уничтожили».
Партизаны выпустили из бочек спирт. В лаборатории разбили аппаратуру. После операции на спиртзаводе они зашли к местному подпольщику Юзефу и узнали, что полиция действительно проявляет служебное рвение — обыскивает квартиры поляков, связанных с партизанами, выдала немцам тайник, где подпольщики прятали оружие и боеприпасы,
— Им что, жизнь недорога? — взорвался Владислав, — Где они сейчас, не знаешь?
— С вечера собирались в школе смотреть кино.
— Мы им сейчас прокрутим свою ленту.
Вход в здание охранял продрогший полицейский. Моросил холодный дождик. Часовой попыхивал сигаретой и злился. Еще бы, дружки дуют спирт и ржут, как лошади, в теплой комнате, а он топчется под окнами.
Риняк шел медленно и важно. На нем были добротные ботинки, коричневая кожаная куртка.
— Стой! — скомандовал полицай. В окрике прозвучало желание сорвать на ком-нибудь злость, — Кто такой? Зачем здесь ходишь? Предъяви документы.
Риняк приблизился к часовому:
— Документы у меня в порядке. Желаете взглянуть?
— Покажи! — Часовой взглянул на удостоверение. — Свободен. Проходи.
Партизан как можно мягче обратился к полицейскому.
— Может, пан начальник скажет, где живет…
— Проваливай, пока не получил по морде!
— Ухожу, пан начальник, только взгляните на мою записочку, там написано кто я и о том, что полиция должна мне помогать.
Владислав подал записку и еще на шаг приблизился к полицейскому. Часовой с неохотой взял листок бумаги.
Риняк резким ударом в живот сбил часового с ног, связал ему руки и загнал кляп в рот.
— Виктория, вперед!
Максимилишан открыла дверь и вошла в дом. В маленьком темном зале стоял густой запах табака. Освоившись с темнотой, Виктория позвала:
— Прошу пана Гучнацкого.
Заскрипели стулья, кто-то выругался. К Виктории пробирался, видимо, Гучнацкий.
— Что пани желает?
— Здесь нельзя говорить, могут подслушать, а дело важное.
— Ладно, пошли во двор.
Гучнацкий, накинув плащ, небрежно надел полицейскую фуражку.
Глухо хлопнула дверь. В зале продолжали смотреть довоенный итальянский фильм о ревнивом муже и красавице жене.
— Старший полицейский Гучнацкий? — спросил Владислав.
— Да! А вы кто?
— Мы — партизаны. Не вздумай кричать. Оружие у подпольщиков забрал?
— Я на службе, панове партизаны.
— Если хочешь, чтобы эта ночь для тебя хорошо закончилась, верни оружие.
— Его увезли немцы.
— Пусть отдаст оружие полицейского участка, — подсказала Виктория.
— Согласен. Забирайте!
В полицейский участок вошли Риняк и Максимилишан, Четверо дежуривших там полицейских играли в карты. Вскинув пистолет, Владислав приказал:
— Руки вверх!
Максимилишан открыла пирамиду с оружием. В это время к полицейскому участку подкатила подвода. На нее погрузили винтовки, ящики с патронами и гранатами.
Владислав разбил телефонный аппарат, снял со стены портрет Гитлера, растоптал его мокрыми грязными ботинками.
— Если еще раз окажете помощь гитлеровцам — смерть! Ясно?
— Как не ясно, пан партизан…
Полицейских крепко связали. На столе оставили записку. «Здесь были партизаны, оружие конфисковано для борьбы с гитлеровскими бандитами».
По приказу штаба партизанского движения мы развернули активные диверсионные действия на железных дорогах. Группы минеров буквально атаковали железные дороги, мосты, линии электропередач, военные объекты. Внезапность, верный помощник в борьбе с врагом, стала нашим надежным союзником. Анатолий Гузанов и Шура Лунева часто выходили в эфир. С каждым днем рос счет взорванным гитлеровским эшелонам.
Взрывы на дорогах вблизи станций Санок, Устшики-Дольне, Перемышль парализовали движение железнодорожного транспорта. Если до начала рельсовой войны существовал определенный график движения поездов и эшелонов, то теперь от него не осталось даже следа. Составы задерживались на станциях и разъездах, не хватало ремонтных бригад, и немецкое командование бросало на восстановительные работы регулярные войска. А партизаны устраивали на лесных дорогах засады, встречали гитлеровцев свинцом, заманивали их на минные поля.
В Польше мне не раз приходилось беседовать с пленными гитлеровскими солдатами и офицерами, которые, еще не побывав на фронте, испытали силу партизанских мин. Вид у этих вояк был растерянный и жалкий. Все они признавались, что каждый, кто едет на Восточный фронт, боится, так как знает, что партизаны минируют железную дорогу.
До середины июня наш отряд пустил под откос десять воинских эшелонов, столько же вражеских составов загорелось в пути от маломагнитных мин, поставленных нашими помощниками. Поляки крепили маломагнитки к цистернам с горючим. Зная от местных железнодорожников время отправления того или другого поезда, патриоты действовали наверняка. Мины взрывались в пути, состав охватывало пламя.
Мы взрывали ремонтные поезда, станционное оборудование, мосты, линии связи. Эшелоны с боевой техникой и живой силой летели под откос. Часто минеры закладывали взрывчатку под рельсы одновременно в нескольких местах. Такие операции давали большой эффект. Нарушался график движения, лихорадило всю железнодорожную службу. Пока фашисты устраивали прочес подступавшего к дороге леса, в пути задерживались десятки других эшелонов.
Маломагнитки партизаны «клеили» к воинским автомобилям и бензовозам. Оккупанты никогда не знали, где и когда взорвется очередной партизанский «сюрприз».
Удар по железным дорогам отряд наносил по приказу штаба партизанского движения. Мы предполагали, что в ближайшее время начнется мощное наступление советских войск. Получив конкретную задачу, стремились выполнить ее четко и в сжатые сроки. Застрельщиками рельсовой войны были коммунисты и комсомольцы отряда Иван Царенко, Михаил Имас, Михаил Данильченко, Андрей Кучеров, Семен Кикнадзе проявляли высокое мастерство и сообразительность. Опыт их немедленно становился достоянием всех партизан.
Взрывами
