– «Я целюсь не рукой; тот, кто целится рукой, забыл лицо своего отца.
Я целюсь глазом.
Я убиваю не выстрелом из револьвера; кто убивает выстрелом, забыл лицо своего отца».
А потом – он и сам сначала не понял, как это его угораздило, – Эдди вдруг выступил из-под прикрытия деревьев и произнес в полный голос, обращаясь к роботам, ковыляющим на той стороне поляны:
– «Я убиваю сердцем».
Они застыли на месте, остановив бесконечное свое кружение. Один зажужжал на высокой ноте. Может быть, это была тревога… или предупреждение? Крошечные блюдца радаров повернулись на звук его голоса.
Эдди открыл огонь.
Сенсоры разлетались, точно глиняные летающие мишени, один за другим. В сердце Эдди уже не было места для жалости… только эта отрешенная холодность и еще знание, что он уже не остановится, не сможет остановиться, пока вся работа не будет закончена.
Грохот от выстрелов громовыми раскатами прокатился по сумеречной поляне, отдавшись эхом от обветшалой каменной стены. Стальная змея пару раз кувыркнулась и задергалась в серой пыли. Самое крупное из устройств – то, что напомнило Эдди игрушечный трактор, – попыталось спастись бегством, но замешкалось, выбираясь из колеи. Выстрел Эдди снес его радар напрочь. «Трактор» врылся в землю квадратным носом, из пазов, где крепились стеклянные его глаза, слабой струйкой излилось голубое пламя.
Эдди промахнулся лишь раз – по сенсору крысы из нержавеющей стали. С тонким писком, похожим на писк комара, пуля отскочила от металлической спинки. Крыса выскочила из колеи, обежала полукругом своего сотоварища в виде коробки с ножками, который шел за змеей, и бросилась через поляну со скоростью, прямо-таки удивительной, издавая какие-то гневные лязгающие звуки. Когда расстояние между ними существенно сократилось, Эдди разглядел у нее во рту длинные острые иголки. Не зубы, а именно иголки, толстые, как для швейной машинки. Крыса ощетинилась, щелкнув пастью. Да, сказал себе Эдди, как выясняется, эти штуковины на щенков совсем не похожи.
– Прикончи ее, Роланд! – в отчаянии закричал он, но, оглянувшись, увидел, что Роланд по-прежнему стоит, скрестив руки на груди, с этаким невозмутимым и отрешенным лицом, словно бы погруженный в раздумья над шахматной задачей или предающийся сладостным воспоминаниям о старых любовных письмах.
Радар на спине у крысы вдруг на мгновение остановился, потом чуть изменил направление и нацелился прямо на Сюзанну Дин.
Остался один патрон, сказал себе Эдди. Если я промахнусь, эта дрянь обдерет ей лицо.
Но вместо того чтобы стрелять, он шагнул вперед и со всей силы пнул крысу ногой. Сегодня он был не в ботинках, а в мокасинах, пошитых из оленьей кожи, так что удар отдался по ноге до колена. Крыса с писклявым скрежетом покатилась, переворачиваясь в пыли, и остановилась, приземлившись на спину. Дюжина коротких механических ножек заходили туда-сюда, точно поршни. Каждая заканчивалась острым стальным когтем. Когти эти проворачивались на шарнирах размером с карандашный ластик.
Из брюха робота высунулся стальной стержень, и крыса перевернулась на ножки. Эдди опустил револьвер Роланда, не поддаваясь мгновенному искушению придержать его свободной рукой. Так, может быть, в его мире учат стрелять легавых, но для этого мира подобный прием вовсе не подходил. Когда забываешь про револьвер, когда ощущение такое, что ты стреляешь не им, а пальцем, как-то сказал им Роланд, считай, что ты почти выиграл.
Эдди нажал на спусковой крючок. Крошечный радар, который опять завертелся в поисках врага, исчез в голубой вспышке пламени. Крыса издала сдавленный звук – хлюп! – и завалилась набок. Мертвая.
Эдди повернулся к Роланду. Сердце готово было вырваться из груди. Он был взбешен – такой жгучей ярости он не испытывал с того самого дня, когда осознал, что Роланд намерен держать его в этом чужом мире, пока не найдет свою чертову Башню и не попытается одолеть ее… иными словами, пока все они, может быть, не превратятся в жратву для червей.
Приставив дуло револьвера – с пустым барабаном – к груди стрелка, он прохрипел, не узнавая собственного голоса:
– Если бы здесь оставался еще патрон, ты бы мог уже не волноваться об этой гребаной своей Башне.
– Прекрати, Эдди! – резко проговорила Сюзанна.
Он посмотрел на нее.
– Она подбиралась к тебе, Сюзанна, и вряд ли с дружественными намерениями.
– Но она до меня не добралась. Ты ее порешил, Эдди. Ты ее порешил.
– Только не благодаря ему. – Эдди хотел было убрать револьвер в кобуру, но тут осознал, почувствовав еще большее раздражение, что у него нет портупеи. Ремень с кобурой был у Сюзанны. – Ему и его урокам. Его проклятым урокам.
Выражение легкой заинтересованности, появившееся на лице Роланда, вдруг изменилось. Его взгляд метнулся куда-то поверх левого плеча Эдди.
– ЛОЖИСЬ! – крикнул он.
Эдди не стал задавать лишних вопросов. Смущение и гнев как рукой сняло. Он упал лицом вниз, успев еще заметить, как левая рука Роланда молнией метнулась к кобуре на боку. Господи, подумал Эдди, падая на землю, БЫТЬ ТАКОГО НЕ МОЖЕТ, люди не могут так быстро действовать. Я сам не пентюх какой-нибудь, но по сравнению с Сюзанной я просто копуша, а она по сравнению с ним – что твоя черепаха, которая пытается ползти вверх по стеклу…
Что-то пронеслось у него над головой – какая-то гадость, визжащая в механической злобе, вырвала у него на лету клок волос. Потом раздалось три выстрела – три громовых раската. Это Роланд стрелял с бедра. Пронзительный визг прекратился. Существо, похожее на здоровенную механическую летучую мышь, шлепнулось на землю между тем местом, где лежал ничком Эдди, и тем, где находились Сюзанна с Роландом. Одно перепончатое, покрытое ржавым налетом крыло слабо ударилось оземь, словно в ярости из-за упущенного шанса, и затихло, уже неподвижное.
Роланд направился к Эдди, ступая легко и неслышно в своих старых растрескавшихся ботинках. Протянул руку. Эдди принял ее, и Роланд помог ему встать. Падая, Эдди ударился и сбил дыхание и не мог сейчас говорить. Может быть, это и к лучшему… а то каждый раз, когда я раскрываю пасть, я обязательно ляпаю что-нибудь не то.
– Эдди! Ты как, в порядке? – Сюзанна уже направлялась к нему. Он же стоял, склонив голову и согнувшись едва ли не пополам, пытаясь восстановить дыхание.
– Ага. – Слово далось ему не без труда. Он заставил себя встать прямо. – Только прическу она мне подпортила.
– Она притаилась среди деревьев, – сказал Роланд. – Я сам поначалу ее не заметил. В сумерках свет обманчив. – Он мгновение помолчал и добавил все тем же спокойным и мягким тоном: – Ей ничто не грозило, Эдди. Сюзанне то есть.
Эдди кивнул. Только теперь он по-настоящему осознал, с какой скоростью может действовать Роланд. Да он мог бы съесть гамбургер и выпить молочный коктейль, а потом уже браться за револьвер, и у него бы еще оставалась пара секунд в запасе.
– Ну хорошо. Давай скажем так, что я просто не одобряю твою педагогическую методику, о'кей? Но извиняться я не собираюсь, так что, если ты ждешь извинений, лучше не обольщайся сразу.
Роланд наклонился к Сюзанне, приподнял ее и принялся очищать ее одежду и волосы с этакой терпеливой нежностью, как мать отряхивает комбинезончик своему драгоценному чаду, когда тот, заигравшись, извозится в пыли и грязи на заднем дворе.
– Никто и не ждет от тебя извинений. Мне они не нужны. Позавчера мы с Сюзанной уже говорили об этом. Правда, Сюзанна?
Она кивнула.
– Роланд считает, что ученику иной раз вовсе не повредит добрый пинок по ребрам. Чтобы из него получился потом настоящий стрелок.
Эдди оглянулся разок на поверженных роботов и принялся медленно смахивать костяную пыль со штанов и рубашки.
– А что, если, Роланд, дружище, я скажу тебе, что не хочу становиться стрелком?
– Тогда я скажу, что желания твои сейчас мало что значат. – Роланд смотрел на металлический киоск, притулившийся у каменной стены, как будто утратив всяческий интерес к поднятой теме. Эдди не раз наблюдал подобное. Когда речь заходила о том, что будет, могло бы быть или должно быть, Роланд всегда терял интерес.
