Доктор вел себя со мной запанибрата, как старый знакомый, и посторонний мог подумать, что вот, мол, закадычные друзья встретились после долгой разлуки.
— Вот и моя обитель, друже, — весело сказал Доктор, бросая макинтош и шляпу на комод. — Располагайтесь как дома.
Меня удивило, что Доктор не снял перчатки из серой замши. Он развязал галстук, закурил и плюхнулся на диван, пригласив сесть и меня.
Я раскрыл чемодан, достал сверток — посылку Гюберта — и вручил Доктору. Он развязал бечевку, содрал целлофан и извлек из свертка конверт и плоскую коробочку из плотного картона.
Внимательно оглядев ее, он усмехнулся и положил на стол.
— Что ж, — пробормотал он, распечатывая письмо, — будем считать, что экзамен сдан. Вы оказались парнем нужной чеканки. Похвально, похвально! Я сам тоже не из любопытных.
Доктор прочел письмо, фыркнул и подал его мне.
— Вам будет невредно узнать о кое-каких чертах характера своего начальства…
Я пробежал письмо. В нем шла речь исключительно об успехах Гюберта на охоте, об убитой дичи, о достоинствах охотничьих ружей… Письмо не представляло никакого интереса.
— Ну как? — спросил Доктор.
— Охота… Занятие полезное… Я тоже с малых лет грешу.
— Угу, — протянул доктор. — Вы, значит, тоже? Ага… Ну, прошу к столу. — Он сунул руку за спинку дивана и достал бутылку с вином.
Мы уселись за круглый стол. Посередине красовалось блюдо с хорошо зажаренным кроликом.
Доктор наполнил хрустальные стопки и предложил тост:
— Выпьем за осторожность и осмотрительность! У вас были все шансы влипнуть с этим пакетом…
Чтобы не показаться нарочито осторожным, я залпом опорожнил стопку и в душе выругал Доктора за коварство: он угощал чистейшим спиртом. Жидкий огонь мгновенно заструился по жилам. В голове сразу зашумело.
— Забористая штуковина, дьявол ее побери! — воскликнул Доктор. — А что… морщитесь? Если не любите, не пейте! Я не сторонник насилия… А гауптман Гюберт какой-то маньяк. Да, да… Именно маньяк. Расскажите ему о тетеревином выводке, глухарином токе или берлоге медведя и предупредите, что вся эта прелесть находится где-то у чертей на куличках, — он все равно полезет искать сломя голову. И найдет… Жив не будет, а найдет! Габиш ему давно накаркал, что когда-нибудь он сам вместо тетерева угодит под партизанскую пулю и из него сделают чучело. А он хоть бы что! Диву даюсь. Человек не глупый, далеко не глупый, а вот с этакой странностью. Охотиться во время войны, на чужой территории, где все кишмя кишит этими «патриотами», — это же нелепо, неумно, дико! А попробуйте ему сказать. Ого! Даже не пытайтесь… Ну, а вы зачем ко мне пожаловали?
Я в недоумении положил вилку и, проглотив кусок, невольно улыбнулся:
— Уж вам это лучше знать.
— Ясно, ясно… Доктор должен все знать, все уметь, ничего не бояться, ни от чего не отказываться и никогда не ошибаться. Так повелось. Я к этому уже привык. Иначе…
Что «иначе», он не договорил, выпил очередную стопку, и в его крепких зубах захрустели кроличьи косточки.
Я тоже принялся за еду, размышляя над поведением Доктора. Его откровенность начинала казаться мне неестественной и настораживала. Он ведь мог не говорить мне о том, что посылка была ловушкой, а сказал. Он мог не показывать мне письма, а показал. Зачем? На этот вопрос я не нашел ответа ни сейчас, ни после.
Доктор выпил уже четыре стопки спирта и, кажется, намеревался выпить пятую. Глаза у него помутнели, зрачки увеличились, но речь оставалась связной и логичной. Он обстоятельно объяснил, зачем меня прислали к нему. Все дело сводилось, оказывается, к тому, что в самом недалеком времени, то есть вслед за моей выброской, он также должен появиться за линией фронта. И там мне придется работать под его руководством. Я прислан затем, чтобы подробно проинформировать его об обстановке и возможностях работы на той стороне, обсудить условия и места встреч, разработать средства и способы связи, продумать вопрос о явочных квартирах, дать характеристику людям, которых можно будет привлечь к работе.
— У вас, конечно, остались старые знакомства, — сказал мне Доктор, подмигнув.
В ходе обсуждения этих вопросов я пришел к выводу, что Доктор очень неплохо осведомлен о жизни в Советском Союзе и что Габиш не без оснований считает его серьезным специалистом по русским делам.
Доктор обладал хорошей памятью, и хронология важнейших событий в жизни нашей страны прочно держалась в его голове. Он был осведомлен о передвижениях в правительстве, в высшем комсоставе на фронтах, знал наперечет всех командующих фронтами и армиями.
В отличие от Гюберта, который слушал сам, Доктор заставлял слушать себя. Это была уже черта характера.
Беседа наша затянулась. Спать легли поздно. Доктор так и не снял с рук перчаток. И спал в них…
11. Доктор-убийца
Утро принесло плохую погоду. Небо было затянуто серыми тучами, и лил нудный, беспросветный дождь. По запотевшим стеклам окон змеились бесконечные струйки. Вдоль круто спускающихся улиц бежали потоки мутной воды.
Весь день мы просидели дома. Доктор не притронулся к спирту. Вчера я счел его изрядным выпивохой, если не хроническим алкоголиком, а сегодня вынужден был изменить свое мнение.
Мы говорили о тех же делах, что и накануне, вдаваясь в мельчайшие подробности.
Доктор сказал, что ему придется прыгать с парашютом, не скрывал и того, что прыжок этот его не радует. Он признался, что к этому виду спорта он питает отвращение гораздо большее, нежели к охоте, но понимает, что прыжок неизбежен.
— Придется прыгать, — невесело сказал он. — Другого выхода нет. Парашют даст возможность избежать встречи с прифронтовыми особыми отделами, разными контрольно-пропускными пунктами и прочими неприятностями.
На инженера Саврасова Доктор возлагал большие надежды, считая занимаемое им положение очень удобным для «чертовски интересных дел».
Потом он спросил мое мнение о Брызгалове. Я охарактеризовал его как хитрого и злопамятного человека.
— Он просто-напросто дурак! — заявил Доктор. — Между прочим, это кандидатура самого Гюберта. Великим людям тоже свойственно ошибаться! — И Доктор задребезжал трескучим смехом. — Я, повидав два раза этого типа, предупредил Гюберта, что Брызгалов глуп, малоразвит, истеричен, что его нельзя допускать к делу. Но уж раз допустили, надо умно использовать. А как на него смотрит Саврасов?
Я объяснил, что Саврасов еще не видел Брызгалова.
— А Брызгалова теперь придется как-то устраивать, после больницы, — с досадой заметил Доктор.
Я сказал, что Саврасов уже беседовал со мной на этот счет, но решение вопроса отложил до встречи с самим Брызгаловым.
— Его надо определить на такое место, где бы он не соприкасался с деньгами и ценностями. Проворуется… Мы все любим деньги, но он из-за денег погибнет и нас провалит, — сказал Доктор.
— Может быть, лучше от него отказаться? — предложил я.
— А через кого же держать связь? — удивился Доктор.
— А при чем здесь Брызгалов? — еще более удивился я.
— Как — при чем? Он же радист. Он окончил радиошколу. Не бог весть как успешно, но все же окончил. Разве он вам этого не сказал?
Значит, Брызгалов не все нам рассказал. Он утаил эту деталь, и она меня чуть было не подвела.
— Ничего не сказал. Кроме того, у него нет рации, — проговорил я.
— Неважно. Это уж дело техники. Рацию для него теперь повезете вы.
Так прошел второй день моего пребывания в гостях у Доктора. Третий день был похож на минувший: небо затягивали тучи и лил надоедливый дождь. В комнате стало холодно, и Доктор попросил хозяйку истопить печь.
Доктор по-прежнему был откровенен со мной. Если бы он пытался вызывать на откровенность меня, я счел бы его многословие военной хитростью, но Доктор больше говорил о себе, о своем прошлом и не проявлял никакого любопытства к моей биографии. Я узнал, что он сын видного русского чиновника царской службы, человека состоятельного, владельца богатого имения на Украине. Во время гражданской войны Доктор был офицером деникинской, а потом врангелевской контрразведки. Кличка «Доктор» стала его вторым именем. Получил он ее в кругах белогвардейцев, потому что в свое время окончил два курса Военно-медицинской академии в Петербурге.
Настоящего своего имени он мне не назвал. Когда я спросил, как его называть, он невозмутимо ответил:
— Так и называйте Доктором…
После разгрома Врангеля и бегства из Крыма Доктор жил в Турции, Югославии, Болгарии, Польше, Франции, Германии. В эмиграции его услугами пользовались генералы Улагай и Врангель, Кутепов и Миллер. Он сотрудничал с польской дефензивой и с украинскими националистами. Именно через националистов, при содействии полковника Коновальца, он после прихода Гитлера к власти вошел в связь с германской секретной службой.
