– Скажи, мой трудолюбивый наставник, где хранятся бумаги с окончательными результатами твоей работы? На этом ли столе, или ты каждый раз прячешь их в какое-нибудь потайное место?
Повернувшись к ученику, Эваррис заметил, что облик Гетмунда неуловимо изменился – казалось, что он стал еще выше и сухощавее, черты его лица еще больше заострились, а волосы приобрели иссиня-черный цвет, и заблестели, как будто были намазаны жиром или покрыты тонким слоем стекла. И когда ворона, кружившая доселе по комнате, уселась к нему на плечо, Эваррис потерял всякие сомнения относительно того, кто посетил его дом. Он кинулся к письменному столу, желая собственными руками изорвать бумаги, над которыми так долго трудился, но не успел пробежать и половины расстояния, как шесть или семь крылатых бестий обрушились на него со всех сторон. Они били его крыльями, рвали когтями, вцеплялись в одежды и волосы, и безжалостно долбили голову острыми клювами. Эваррис поднял руки, защищая лицо – но вороньи клювы в несколько ударов изуродовали его руки, а когда он опустил руки – немедленно выклевали ему глаза. Тогда Эваррис упал, орошая пол лаборатории своей кровью; твари же как будто успокоились и уселись ему на живот, ноги и грудь. Гетмунд – вернее, стоит называть пришельца его истинным именем – Гасхааль подошел к ослепленному звездочету. Одежды его к тому времени стали сплошь черными, черты лица завершили изменение, явив уже не юношу, но сорокалетнего мужчину, а зрачки глаз сделались подобны птичьим. Он наклонился над побежденным стариком.
– Я задал вопрос, – сказал он, – и желал бы услышать на него ответ столь же исчерпывающий, как и на все предыдущие, что я задавал тебе за обедом.
Но поскольку старик не отвечал ему, а лишь изрыгал проклятья и мешал слезы с кровью, Гасхааль заговорил снова.
– Глупец, неужели ты полагал, что сможешь равняться со мной? Если ты задумал месть, не следовало так часто говорить о ней. Или ты думал, что моих ушей не достигает то, что слышат мои подданные? Или, может быть, ты полагал, что у меня не найдется знакомых в числе тех Лордов, которым ты открыл свои замыслы и с которыми заключил сделку? Келесайн Майтхагел могуч и искусен в магии, но по возрасту в сравнении со мной он – мальчишка, и я не раз беспрепятственно, будучи невидимым, ходил по его храму, а о большинстве его поступков и тайных предприятиях мне исправно доносили мои слуги. Спрашиваю тебя снова, звездочет: где лежат бумаги с последними расчетами, ибо на то, чтобы копаться в твоих записях и разбирать кривые закорючки у меня нет ни времени, ни желания.
Но старик снова ему не ответил.
– Хорошо же, – сказал Гасхааль, поднимаясь, – когда я спрошу тебя в четвертый раз, ты будешь более учтив со мной.
И с этими словами он распахнул плащ, внутренняя подкладка которого – темнота, и темнота эта пришла в движение. Сотни птиц покинули плащ Гасхааля и мгновенно заполнили всю комнату; там же, где лежал старик, их оказалось особенно много. Некоторое время клубок вороньих тел, образовавшийся на этом месте, шевелился и судорожно дергался, но потом эти судороги прекратилось. Спустя короткое время Гасхааль повел рукой, прерывая пиршество своих подданных. Вороны с карканьем разлетелись в разные стороны, открыв то, что осталось от звездочета – обрывки одежды и кости с лоскутками мяса. Тогда Гасхааль сделал еще один жест, и кости пришли в движение. Они сильно уменьшились, изменили форму и вновь обросли мясом. Пальцы на руках вытянулись и стали крыльями, челюсть выдалась вперед и превратилась в клюв. Затем мясо покрылось кожей, а из кожи тут же проросли пух и перья. Еще миг – и преображение закончилось. Птица ожила: встопорщив перья, она повела головой из стороны в сторону и негромко каркнула. Она ничем не отличалась от остальных своих товарок, разве что кончики крыльев у нее были посветлее и как будто вымазаны в чем-то красном. Еще несколько мгновений Повелитель Ворон рассматривал свое новое создание, проверяя, на месте ли находятся ее внутренние органы и в согласии ли друг с другом действуют части тела, а затем, удовлетворившись осмотром, поманил ее пальцем. Ворона взлетела и уселась к нему на второе плечо, разевая клюв и поворачивая голову из стороны в сторону; Гасхааль подошел к письменному столу, согнал с него прочих птиц, и спросил:
– Где нужные мне бумаги?
– Пергамент вблизи твоей левой руки, Повелитель, – ответила ворона, сидевшая на левом плече, – нет, не этот. Дальше.
– Этот? – Спросил Гасхааль, беря следующий.
– Да, – прокаркала птица.
Гасхааль рассеянно кивнул, изучая написанные на пергаменте цифры, а временами, когда встречал какое-либо неизвестное обозначение, он советовался с вороной, сидевшей у него на левом плече. После того как ворона разъяснила ему смысл всего, что там было написано, он, в знак поощрения, погладил ей крылья и почесал шею. Затем он присоединил эту птицу к остальной стае и тут же забыл о ней.
Покинул он город сообразно с установившейся традицией: каждого, кого встречал на своем пути, он превращал в птицу и присоединял к своей стае. После его ухода горожане, оставшиеся людьми, вскоре покинули это место, поскольку посчитали его проклятым: ведь уже дважды Гасхааль приходил сюда, и никто не желал дожидаться его третьего появления. Торговцы и путешественники стали за милю обходить это место. Прошло несколько лет, и старое название города забылось: его стали называть Вороньим Городом, ибо в домах, постепенно приходивших в негодность, и в развалинах старого замка по-прежнему обитали неисчислимые вороньи стаи.
ЗЕРКАЛА (история пятая)
Это рассказ о Лорде Келесайне, Повелителе Молний, о Талиане, его сестре, и об отце их, чернокнижнике Валларэнсе Майтхагеле.
Отец Келесайна и Талианы был знаменитым чернокнижником в Одиноких Землях. Валларэнс Майтхагел не был Обладающим Силой и не умел путешествовать по мирам, он даже не подозревал о том, что кроме видимого мира, существуют еще многие другие, населенные созданиями из плоти и крови. Отец Келесайна и Талианы общался с тенями и обитателями Преисподней, он мог оживлять покойников и насылать порчу, убивать взглядом и подчинять своей воле. Этим, по существу, исчерпывались все его таланты, но в Клэреше, Одиноких Землях, как уже сказано, он считался великим чернокнижником. Однако ж и великие чернокнижники нуждаются в питье и сне; не чужды им и плотские желания. Келесайн был плодом связи Валларэнса с какой-то деревенской девкой. Поскольку Валларэнс был некрасив, вызывал у людей страх и отвращение, он брал силой или чарами то, что не мог добыть иными способами. Девушка, которую он обесчестил, была изгнана из деревни, а ребенок ее отдан в храм Бога Света – с тем, чтобы жрецы определили, что надлежит делать с чародеевым отродьем и как правильнее его умертвить. Однако жрецы не нашли в мальчике никакого явного зла и не стали предавать смерти невинное дитя: вместо того они воспитали его и обратили к Свету, обучили грамоте, молитвам и обрядам. Так Келесайн стал послушником, а потом и жрецом, и ничем не отличался от всех прочих служителей Бога Света, кроме разве что некоторого таланта к волшебству, с развитием которого, впрочем, его учителя были очень осторожны. В возрасте уже совершеннолетнем узнал Келесайн о своем происхождении и о том, что отец его был черным магом, и что от того должен он, Келесайн, с большой опаской ходить по краю бездны, которая есть волшебство, ибо риск сорваться в ту бездну для него более велик, чем у всех прочих смертных – а ведь даже имея самые благие цели, легко вступить на дорогу, приводящую в преисподнюю. Келесайн много молился и просил Бога Света отвратить его от зла; он не просил о силе, чтобы бороться со злом, но о том, чтобы суметь правильно воспользоваться и нынешними своими небогатыми талантами к магии, не переступив черту, за которой добро превращается в свою противоположность. Так проходили годы; Келесайн сделался одним из доверенных лиц настоятеля храма и много разъезжал по стране; одно время он даже был советником короля и его исповедником. Тогда же он узнал и о дальнейшей судьбе своего отца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
