Разбойники, впрочем, не отступили так просто и устремились за мною вдогонку, надеясь отомстить, швыряя вслед мне ножи свои, камни и бесполезные, как оказалось, огнестрельные стволы. Точно стая голодных волков, они жаждали моей крови, и лишь через четверть, примерно, часа мне удалось положить некоторое расстояние между собой и разъяренными моими преследователями и выбраться на дорогу. Тем временем на землю спустились сумерки и поглотили собою все.
При каждом скачке из-под лошадиных копыт летели белые облачка сухого хрустящего снега. Теперь, на широкой дороге, я мог пустить лошадь галопом, и разбойники вскоре отстали, только крики ярости и разочарования гремели еще среди безучастных сосен. Постепенно я перешел на шаг. Сумерки сгустились-стало совсем темно. В небе носились грачи, хриплым их крикам вторило эхо, мечущееся по каменной колоннаде скал, в воздухе пахло свежею хвоей. Угроза смерти осталась теперь далеко позади, и, судя по всему, я был уже где-то на полпути к Лозанне: и дня не пройдет, как я снова увижу свою госпожу. Через час я решил, что поры мне подыскать место для ночлега. Я не хотел рисковать и ехать дальше в кромешной тьме по извилистым ущельям, мимо глубоких провалов и стремительных горных речушек, что неслись, грохоча и пенясь, напитать водою своею широкий поток, протекавший по дну долины. Закат окрасил снега в нежно розовый цвет6 и я даже приостановился, чтобы насладиться чарующим видом этого величавого творения природы,-дикою красотою могучих гор. Пока я стоял, по сугробам на склоне чуть выше тропы пробежал белый заяц. Я так и не выбрал свободной минутки, чтобы перезарядить ружье, так что, похоже, на горячий ужин рассчитывать не приходилось. Впрочем, один пистолет был заряжен. Я прицелился и выстрелил в зайца как раз в тот момент, когда зверек хотел шмыгнуть в заросли рябины.
Эхо от выстрела прокатилось волной по далеким долинам. Когда эхо замерло, подстреленный заяц упал. Уже совсем стемнело. Теперь мне пришлось взять на себя роль подружейного пса и отыскать на снегу свою добычу. Пока я пробирался по сугробам,-зайца я обнаружил быстро, по яркому пятнышку алой крови на белом боку чуть выше плеча,-до слуха моего донесся какой-то странный приглушенный звук, который я не сразу сумел распознать: словно бы что-то шуршало, сдвигаясь. Похоже на шелест ветра в ветвях или на грохот горного потока. Но едва я поднял обмякшее тельце мсье Скарум, звук внезапно пропал. Я вернулся на то место, где решил разбить лагерь, разжег костер из сосновых шишек, быстренько освежевал и выпотрошил зайца, жаля при этом, что у меня ничего нет с собой для того, чтобы выделать как следует эту мягкую шкурку. Заячье мясо, зажаренное на углях, оказалось нежным и мягким.
Ночь закуталась тишиною. Все пребывало в том безмятежном покое, которого сам я не знал уже столько лет. В первозданной черноте неба проступили мерцающий звезды. Контуры всех созвездий выделялись четким сияющим рельефом. Сладко зевая, я забрался в свою небольшую палатку,-усталость на цыпочках подступила ко мне, и я принял ее как хорошего друга. Заснул я мгновенно.
И, проснувшись на утро бодрым и свежим,-меня разбудило сияние рассвета, льющееся сквозь полотняные стены палатки, -преисполнился светлой уверенности, что сегодня уже я увижу свою герцогиню. Я встал, быстро позавтракал остывшими остатками вчерашнего пира, напоил и накормил свою лошадь, оседлал ее и привел себя по возможности в божеский вид. Теперь можно было ехать. Уже к вечеру, если не раньше, я доберусь до Лозанны, и у меня будет достаточно времени, чтобы встретиться с моим другом, забрать свои деньги, а потом (если только поблизости где-нибудь не окажется Монсорбье,-а уж в этом я мог быть уверен) предстать подобающим образом пред моей госпожой и выяснить все-таки, почему она вдруг решила помочь мне, и выведать,-если удастся,-что потребует она взамен за такую услугу.
Насвистывая, я сел в седло. Мне даже казалось, что в воздухе ощущается неизбежное приближение весны. Сие радостное настроение, которое я теперь мог оценить по достоинству, и величие Природы во всех ее проявлениях пробудили во мне мой былой оптимизм. Я давно уже не испытывал подобного ощущения бодрости и душевного подъема, -со времен, предшествовавших Революции. Такое светлое настроение продержалось еще где-то с час, пока я не свернул за очередной поворот извилистой горной тропы. Там я застыл как вкопанный. Сердце мое упало. Теперь-то я понял, что это был за шуршащий шум, удививший меня вчера вечером.
Мой собственный выстрел потревожил снега над ущельем и вызвал лавину, которая полностью завалила проход. Предо мной возвышалась стена из снега, камней и даже деревьев, сметенных обвалом. Я издал крик отчаяния, не в силах сдержать себя. В своем огорчении я даже не сразу заметил, что был там не один.
Тот, другой, путешественник сидел в полном унынии на деревянной приступочке большой крытой повозки, какими обычно пользуются странствующие в поисках работы лудильщики, цыгане или бродячие актеры. Только то явно был не какой-то там бедный точильщик, судя по длинному плащу, отороченному горностаевым мехом (наблюдалось определенное сходство со шкуркою зайца, которого я вчера подстрелил), меховому "треуху" на голове и муфте из белого меха, в которой он прятал руки. Едва он заметил меня, взгляд его тут же метнулся к зачехленному моему ружью, но когда он поднял тонкую руку, в приветственном жесте его не было ни гнева, ни злобы.
- Ну что, мой благородный охотник, надеюсь, выстрел ваш попал в цель и вы славно поужинали вчера. И, скажите, к чему так стенать? Вам, может быть, представляется, что это Судьба-злодейка свалила гору, дабы вам воспрепятствовать?-говорил он язвительно, по-французски, с неуловимым акцентом, который я никак не мог определить.
- И проехать нельзя?-Похоже, чувства мои притупились от потрясения.
- Есть какие-то шансы, что эту гору обломков можно будет расчистить за месяц, впрочем, вряд ли... кто его знает, какой она там толщины. Вполне может так получиться, что мы застрянем тут до весны. Делать нам будет нечего, есть тоже нечего, нечем занять себя...-Тут он дружелюбно добавил:-Но, может быть, вы постараетесь все же достойно и радостно встретить свою судьбу, раз уж всему виной, несомненно, ваш злополучный выстрел.
Я тупо разглядывал стену снега, загромождающую проход. Ни на мгновение не усомнился я в том, что человек этот в плаще с горностаевым мехом прав и что теперь здесь проехать никак не возможно. Так что я подъехал к нему поближе и спешился, изо всех сил стараясь держать себя в руках.
Человек, сидящий на приступочке повозки, выглядел истинным джентльменом: худощавый, высокий, утонченный. Он поднял глаза и улыбнулся мне, растянув свои яркие чувственные губы, слегка изогнутые в уголках в выражении перманентной иронии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
