А дальше стук! Резкий!
— Константин Леонидович, нам инструменты нужны. У Разумовского весь набор ушёл. А у вас щипцы и расширители в шкафчике ещё были. Смена закончилась. А Разумовский принял сверх меры.
Позор! Они все всё понимают, но меня в этом пьяном, страстном, безумном бреду волнует другое:
— У вас с собачницей что? — задыхаюсь, отодвигаюсь и задаю вопрос, чтобы остыть и убедиться в своей правоте.
— Не понял? — Тянет к себе, трогает между ног, водит рукой по ткани.
— С той бабой в парке. С собакой. Это девушка ваша, доктор Ткаченко? Возлюбленная?
— Да прям возлюбленная. — Продолжая гладить, жарит языком по шее. — Было пару раз, да и всё.
«Было пару раз». Смотрю на него бешеными глазами. Вроде красивый свободный мужик и никому ничего не должен. И я не имею права что-то предъявлять. А меня всё равно отрезвляет.
А ещё в скважине поворачивается ключ. Подхватываю брошенный на пол паспорт. И бегу.
— Мы подумали, плохо вам, доктор, — дружно смеются медсёстры.
Точно, именно так они и подумали.
Глава 22
На улице понимаю, насколько сильно я устала. Подбираю с асфальта брошенный букет, двумя пальцами приподнимаю сидящего на бордюре Шурика.
— Отпустил вас ваш злой волк?
— Помогите мне ваш велосипед прикрепить к велопарковке, я смотрю, у вас тут и замок есть. Паспорт у меня, — бью себя гипсом по карману.
Пока мы с пьяным Шуриком пристёгиваем велосипед и несколько раз роняем то ключи, то замок, то само транспортное средство, из больницы как ни в чем не бывало выходит Ткаченко.
Только лицо каменное. Без какой-либо весёлости и страсти. Пытаюсь уговорить Шурика оставить велосипед. Оркестровик очень переживает, что его украдут. Как бы между прочим поднимаю глаза на доктора, он садится в машину. На душе гадко. И от этого «было пару раз» должно было отрезать под корень. Но быстрый взгляд снова и снова находит его. Интересно: куда он везёт мою подругу? Хотя нет, совсем не интересно, вот только сердце стучит, как молот, и даже немного тошно, что развернулось всё это странно и дико.
Мы с Николаем, практически обнявшись, топаем по пешеходному переходу через дорогу. Машина доктора трогается, едет прямо на нас. Наш же Тянитолкай явно нацелен не на скорость передвижения, а скорее на результат: добраться бы уже до такси, а потом и домой, без дополнительных потерь. Достаточно уже того, что Шурик из помощника неожиданно превратился в балласт. Одним словом, быстро не получается. А доктор явно не планирует останавливаться. Тормозит в последний момент практически у самых моих ног.
Ну давай, сделай мне ещё одну травму.
Повернувшись, встречаюсь с ним глазами. О его мрачный взгляд сквозь лобовое стекло можно порезаться. Доктор Зло давит на клаксон.
Прошу Шурика поторопиться, а у самой аж всё горит внутри. Да уж, не умеет наш добрый доктор принимать отказы.
Как только мы покидаем зебру, Ткаченко давит по газам, и машина резко срывается с места. Спину обдаёт сквозняком. Становится совсем грустно.
На этот раз вперёд я усаживаю Шурика.
Сама сажусь с мамой и просто отдаю ей паспорт. Отворачиваюсь к окну.
— Что случилось, доченька? — Мама чувствует моё настроение.
На коленях ободранный букет оркестровика, а в душе полный бардак. Смотрю, как мимо летят дома и фонарные столбы, и сама не понимаю, что случилось.
— Взаимное недопонимание, мама, случилось.
— Интересно, куда он Майку повёз. Неужели добилась своего?
— Мама, я тебя умоляю — молчи.
— Ладно.
Прохор качает головой, а Шурика неожиданно тянет на философию:
— Я, Ульяна Сергеевна, отца никогда не знал. Моя мама говорила: есть такие мужчины, что как тигры в клетке, к ним за решётку лучше не заходить. А то плакать придётся. Вот ваш докторишка — он такой. Ну его к чёрту.
Ничего не отвечаю, продолжаю смотреть в окно. Было так весело, а стало вдруг тихо и грустно.
В следующий понедельник я иду на работу. Мне не сняли гипс, но если надо что-то писать, мне помогает наша секретарша Женечка. Ну не могу я больше дома, просто не хочу. Устала в четырёх стенах.
Прокручивая пальцем колесико мышки, смотрю планирование работы дополнительных кружков, факультативов и курсов в школе. Майку я в свой первый рабочий день ещё не видела. Она мне не звонила, и я ей тоже. Знаю только, что, судя по табелю, она на работе.
Я так и не спросила, куда они тогда поехали. Обычно мы списываемся несколько раз за день, а сейчас полная тишина. Ни я, ни она не хотим говорить о нём. Протрезвевший Шурик столько раз извинился, что очень сильно надоел. Но в этом он весь. Такой милый и жутко навязчивый. Впрочем, мысли снова возвращаются к травматологии.
Иногда я думаю о том, что доктор переспал с моей подругой мне назло, и тело прошибает холодным потом. Затем я начинаю себя ругать, объясняя самой себе, что вообще-то он может спать с кем угодно. И это мои проблемы, что я на этом зациклилась. И я его вообще на дух не переношу. Так и кукую я в кабинете целый день, особенно никуда не высовываясь.
В конце рабочего дня сижу за монитором, набираю одним пальчиком текст, заполняю таблицу, разрабатывая план открытого урока.
И не сразу понимаю, что в дверь кабинета стучат. Люди — это замечательно, а то в какой-то момент мне стало казаться, что по мне здесь вообще никто не скучал.
Привстаю, думая, что это кто-то из учителей. На мне чёрная узкая юбка, белая блузка и каблуки. Неудобно, опасно и грозит новыми травмами, но я люблю выглядеть именно как завуч, а не как завхоз или работник какой-то другой сферы.
Обхожу стол, присаживаюсь на краешек и широко улыбаюсь, прошу войти.
Улыбка резко сползает с лица. Ждала кого-то из девочек, надеялась выпить чая с конфетами.
— У вас тут пропускная система, Ульяна Сергеевна, не хуже, чем на режимном объекте, тётка на вахте всё с моего паспорта списала.
В горле мигом пересыхает. Особенно когда наши глаза встречаются.
Трижды меняю позу, а он осматривает меня с ног до головы. Жалею, что блузка и юбка красиво подчеркивают все мои достоинства.
— Это школа, вдруг у вас дурные намерения. — Обхожу стол, возвращаюсь на место, хотя пульс частит как ненормальный. — Чем обязана?
— Я же просил вас не носить такие каблуки.
— Вы за этим через полгорода ехали? Поругать меня за каблуки? Откуда вы знаете, что я на работе?
На последний вопрос он не отвечает.
— Нет, я приехал к Майе. Она не поднимает трубку. А я никого в этой школе больше не знаю. У вахтёрши расписания учителей не оказалось, только классов, поэтому я заглянул к завучу.
Он приехал к ней, к моей подруге, они сошлись на почве общего сына. Доктор просто не нашёл нужный кабинет. Он, наверное, и с Костей уже познакомился. А тест ДНК можно сделать и на выходных. В платной клинике его делают дней шесть или семь. Да-да, я погуглила! У них неделя.
Меня пробивает мышечной слабостью. Хоть и сажусь на своё место, чтобы взять нужный лист бумаги, но не могу справиться с дрожанием рук. Даже сидя ощущаю болезненность в икроножных мышцах, чувствую жжение кожи. Да чтоб меня. Слабачка. Сама же его оттолкнула.
— Она в кабинете три десять.
— Спасибо.
— Пожалуйста, но на уроке нельзя. Подождите в холле.
— Как ваша рука? Не беспокоит?
Не твоё дело! Зачем-то встаю. Перекладываю бумаги стоя.
— Спасибо уже лучше. Скоро снимут гипс.
— После того как снимут, вам показаны пассивные упражнения, разминка пальцев, плеча. Недели через три после снятия гипса можно приступать к тренировкам с утяжелителями. Вообще, у вас хороший специалист по месту жительства, он назначит физиотерапию. Обязательно пройдите её.
Стараюсь спрятать все эмоции. В сотый раз перекладываю бумажки и ручки с карандашами. Несколько раз подряд. Поднимаю взгляд. Ткаченко смотрит в упор, глаза в глаза.
— Хорошо, подождите в холле, Константин Леонидович.
— Как скажете.
