Но идти – надо.
Ну и пошли. Где ползком, где перебежками. Как бы до наших добраться? И главное – понять, где они, наши-то?
Слышно, что где-то вспыхивают перестрелки – то там, то тут – но…
Тише идешь – дальше придешь.
Перед огромной воронкой от авиабомбы пришлось упасть мордой в грязь. Кто-то решил обстрелять поле – и пара снарядов шлепнулась в грязь рядом с отделением Москвичева. Повезло тем, что первый не взорвался, зашипев белым паром. Поэтому и успели упасть. Второй накрыл комьями жидкой грязи. Осколки куда-то унеслись в разные стороны.
– Вперед! – скомандовал лейтенант.
И поползли было дальше, но из этой самой воронки вдруг послышался спокойный, негромкий, но очень уверенный голос:
– Стой, кто идет?
Москвичев тормознул бойцов, махнув рукой. А потом, лежа на пузе и приподняв голову, сипло крикнул в ответ:
– А ты кто такой?
– Назовите себя! – голос стал требовательнее и суше.
– Лейтенант Москвичев, тысяча триста двадцать седьмой стрелковый полк…
Из воронки выполз невероятно грязный человек в форме… А хрен его знает в какой форме.
– Я генерал-майор Гаген.
– Ахренеть! – ошарашенно сказал кто-то из бойцов.
– Документы предъявите, товарищ генерал-майор!
Один лежащий человек протянул другому лежащему человек удостоверение, замазанное в волховской грязи.
Несколько секунд Москвичев смотрел на фотографию, читал каллиграфические буквы надписей и подписей.
А вот так бывает, что лейтенант у генерала документы проверяет. Это война – здесь бывает все.
– Товарищ генерал-майор, извините… – Москвичев начал было подниматься, но Гаген движением руки остановил его:
– Лежите, лейтенант. И ваши документы покажите!
Москвичев показал свои. Только после этого Гаген обратно зажал усики чеки у «эфки».
– Куда идете? – спросил Гаген.
– Выполняем приказ, товарищ генерал-майор. Временно исполняющий обязанности командира роты политрук Рысенков приказал доставить захваченные у гитлеровцев документы в штаб фронта. Вот, посмотрите!
– Приказал? Доставляйте. А смотреть я не буду. Приказано товарищу Мерецкову доставить? Вот ему и доставляй.
И шмыгнул носом.
Гулко бахнула мина где-то в дождливой мороси. Опять ткнулись мордой в грязь. Полежали.
– Но, товарищ генерал-майор… А вы?
– А я временно прикомандировываю сам себя в состав взвода лейтенанта Москвичева. Или тебе письменный приказ нужен? Извини, у меня ни стенографистки, ни печати нет под рукой. Командуй, лейтенант!
Москвичев несколько смутился. Командовать генералами ему еще не приходилось.
– Но по званию-то…
– Лейтенант, тебя учили командовать взводом? Вот и командуй. Я когда-то тоже так начинал. А теперь разучился. Теперь мне меньше чем дивизию не подавай. Так что давай, работай, лейтенант.
Пришлось взять себя в руки:
– Тогда, товарищ генерал-майор, вот… Вещмешок мой возьмите. Я впереди пойду… поползу, то есть. Два бойца по краям вас прикроют. Третий – тыл прикроет. А вы – в центре. Только вы это… Плащ-то свой возьмите тоже.
– Или так, – покладисто согласился Гаген. – А за плащ – отдельное спасибо.
И поползли. А что? Не лежать же тут до морковкиного заговенья, как выразился боец из города Горького. Кстати, как у него фамилия?
* * *
Мерецков упрямо оставался на КП дивизии, не обращая внимания на артобстрелы. Фрицы иногда так наглели, что подбирались на расстояние минометного залпа. Пока их отбрасывали, но был и случай, что гитлеровцы почти прорвались к штабу. Кирилл Афанасьевич уже нервно сжимал рукоятку пистолета и облизывал сухие губы, готовясь к бою. К последнему в своей жизни бою.
Но немцев отбили.
А жаль. Лучше было бы погибнуть в бою, чем вернуться подследственным на Лубянку. А он вернется. Он опять провалил операцию. Что бы ни говорили потом кабинетные историки, но сейчас-то виноват он – Мерецков. А кто еще? Не бойцы же, которым выдали на руки перед наступлением пистолеты-пулеметы Шпагина, в просторечии «папаши». И три-четыре боекомплекта патронов на каждого – бери, сколько сможешь. И брали. Только в первой же атаке высаживали – ВСЕ патроны. Почему? Ну, если вы ходили в атаку, то поймете, почему непрерывно строчащий ППШ успокаивает душу. Диск за минуту высаживали. От страха. А в диске семьдесят один патрон.
Вот Мерецков и ждал, и ждал, и ждал случайного снаряда, но те все время падали мимо. Бойцы второй ударной, четвертого гвардейского и восьмого стрелкового все еще выходили из окружения, а это значит, что он должен оставаться на командном посту именно здесь, почти на передовой. А Ставка все еще не знает, что войска выходят. Делегатам связи из штаба фронта он только кивал головой. Генштаб, которым Мерецков руководил всего лишь два года назад, требовал отчета, но Кирилл Афанасьевич не мог дать им ответ.
Ему нечего было отвечать, кроме…
Он бы сам себя расстрелял и был бы прав.
Но…
Не все еще потеряно. Не все.
Промозглый ветер Балтики и Ладоги внезапно ворвался в блиндаж.
– Товарищ генерал-лейтенант! Там это…
Мерецков грузно повернулся на голос. На посиневшем, с красными пятнышками, носу адъютанта висела мутноватая сопливая капля.
– Что это, полковник?
– Там это!
– Да что именно? – повысил голос комфронта.
Полковник шмыгнул носом, ровно мальчишка:
– Это… Того…
Мерецков потерял терпение и вышел из блиндажа.
* * *
Поле перешли без особых приключений. Какие там могут быть приключения, когда ползешь по сантиметру мордой в грязь, замирая при любом близком разрыве или пулеметной очереди!
Москвичев никогда не думал, что в мокром тумане так красивы пулеметные очереди, огненными строчками прошивающие воздух.
Вот ты лежишь, утопая в грязи, и шмыгаешь носом, чтобы эта самая грязь в нос не попала. Иначе – захлебнешься. И смотришь перед собой, стараясь не поднимать голову. Впереди – серая промозглая хмарь, через которую несутся навстречу друг другу длинными тире разноцветные смертельные черточки.
И вот стоит тебе приподнять голову – все. Конец всему. Иногда даже хочется встать и пусть все закончится. Пусть они порвут тебя, но лишь бы скорее все закончилось.
И сам себе: «Лежать, сука! Ползи, скотина! Работай давай, работай!»
Особенно страшен звук…
Нет, не звук.
Щемящее шипение горячей пули, упавшей рядом с тобой.
Она могла остыть в твоей крови, но так получилось – кто уж там распорядился? Ангелы-хранители или его величество математическая вероятность? – она зашипела, поднимая струйку пара из лужицы, скопившейся в маленьком следу чьего-то ботинка.
Наконец из тумана показался лесок.
Что там встретит лейтенанта Москвичева и его взвод? А никто ответить не может. Надо просто ползти.
До леска оставалось уже буквально пара десятков метров, когда фрицы зачем-то решили обстрелять минами видимое и не видимое ими пространство. Одна за другой железные хреновины то взрывались, поднимая фонтаны жидкой земли, то просто тонули в ней.
Москвичев не выдержал в какой-то момент, чуть приподнялся, оглянувшись – как там бойцы и генерал? – и крикнул:
– За мной!
Одним рывком, чего бы и нет? Осталось-то – рукой подать! И бойцы, а вместе с ними и Гаген, послушно дернулись за командиром. Буквально пару шагов до спасительного леска оставалось, когда вдруг что-то лопнуло на бедре у лейтенанта и нога перестала слушаться, он было упал. Потом чуть приподнялся, сделал еще шаг и снова упал. Больно не было. Просто нога одеревенела.
Его подхватили под руки бойцы и затащили в лес. А потом стащили с лейтенанта штаны, осматривая окровавленное бедро.
Оно было исполосовано стеклянными осколками поясной фляжки. Некоторые так и торчали из ноги.
Москвичев очень долго ругался плохими словами, когда Гаген своими ручищами вытаскивал эти осколки, а потом бинтовал их, разорвав индпакет. Ругался лейтенант не на генерал-майора, а вообще. Так часто мужчины ругаются. Не на кого-то конкретно, а вообще. На жизнь, что ли?
Потом Гаген снял с себя многострадальный свой плащ, бойцы уложили на него раненого своего лейтенанта Москвичева и вчетвером потащили его дальше. Куда-то на восток.
* * *
– Генерал-майор Гаген из окружения вышел. Управление корпусом потерял. Поставленные задачи не выполнил. Цели не добился.
Упрямый, набычившийся Гаген стоял, смотря исподлобья на Мерецкова. С плаща его стекала под струями дождя кровь потерявшего сознание того лейтенантика, которого утащили в санбат, как только взвод генерала добрался до линии фронта.
Комкор Гаген ждал чего угодно. Трибунала. Пули в лоб. Чего угодно. Но только не внезапного порыва командующего фронтом, обнявшего Гагена при всех.
Генерал-майор снял вещмещок и протянул его генерал-лейтенанту. Тот было протянул руку, но в этот момент подошел полковник и громко, так что Гаген услышал, шепнул:
– Кирилл Афанасьевич, там опять Ставка!
