— Но я…
— Подождите о себе. О вас мы еще поговорим. А сейчас о кроликах.
— Каких кроликах?
— Как! Разве вы их никогда не видели? Маленькие пушистые зверьки. С очень длинными ушами. Похожи на зайцев. Но зайцы живут на воле, а кролики — при людях.
— Я хорошо знаю кроликов, — пролепетал Торквани.
— Видите! А хотели отказаться от знакомства. Вежливо ли это по отношению к кроликам? Когда-то в детстве я разводил кроликов и голубей. И обратил внимание на то, что кролики с белым пятнышком на лбу терпеть не могут кроликов без этого пятнышка. И не только эти кролики, но даже дети и внуки кроликов с пятнышком воевали с потомками кроликов без пятнышка. Причем — обратите на это внимание, Торквани, — пятнышки на лбу были у отцов и дедов, а у детей и внуков их могло уже не быть, тем не менее вражда осталась…
— Какие дети? Какие внуки? — закричал Торквани. — Вы говорите не о людях, а о кроликах. У них не может быть дедушек и бабушек.
— Вы так думаете? — холодно спросил граф. — Мой опыт убедил меня, что у любого кролика обязательно должны быть дедушка и бабушка, как и у нас с вами, Торквани.
— Вы безбожник! Еретик! Вам гореть на костре!
— Возможно, — спокойно согласился Челуховский. — Будущее покажет. Умру ли я на костре или в собственной постели, это было бы в равной мере нежелательным лично для меня событием. Но возвратимся к кроликам. Ведь мы с вами тоже как кролики. Вы без пятна на лбу, а я с пятном. И мы ненавидим друг друга. Если бы у нас с вами были дети, то и они бы подхватили вражду. Ничего удивительного в том нет. Вы чувствуете и всегда будете чувствовать, что я могу протянуть руку, взять вас за шиворот и выбросить в окно. Пусть я этого никогда не сделаю, но вы чувствуете, что могу сделать, если это мне взбредет на ум…
Торквани вскочил. Ему надо было бы, не оглядываясь, бежать к двери. Но он решил поглядеть в глаза графу. И это было ошибкой. Торквани понял, что беседует с дьяволом. И дьявол не остановится ни перед чем. Вправду вышвырнет в окно или открутит голову.
Челуховский взглядом показал Торквани на кресло. Торквани снова сел.
— Я буду жаловаться! — сказал он.
— На что?
— Эти угрозы…
— Я вам не угрожал. Я вам объяснял разницу между нами. И причины вашей ненависти ко мне. Завидуете и боитесь…
Затем граф подошел к бюро, открыл его специальным ключом, который висел у него на цепочке на груди, вынул из ящика белый клочок материи и маленький золотой крестик. Все это он подал Торквани:
— Вам знакомо?
Торквани повернул крестик тыльной стороной к себе и изменился в лице.
— Как!
— Читайте всё! — сказал граф.
Торквани прочитал то, что было написано на клочке белого шелка, и начал сползать с кресла на паркет.
— Но я не знал. Генерал[12] ничего не говорил мне.
— Он и не должен был говорить. Я здесь вовсе не для того, чтобы каждый встречный-поперечный знал обо мне.
Торквани смиренно проглотил и встречного-поперечного. Что делать, с личными представителями генерала не спорят.
— Теперь расскажите по порядку, чего именно вы хотите от этого бедного Геворка. Зачем вам его дневник?
— Геворк дружит с московским печатником.
— Допустим. Ну и что же?
— В дневнике могут быть записи, которые прояснят роль печатника.
— А что здесь прояснять? Печатник приехал, чтобы издавать во Львове русские книги.
— Да только ли книги? Есть подозрение, что он тайный посол московского царя…
— Вам самому пришло это на ум или же вы с кем-нибудь советовались?
— Но это ведь очевидно…
— Что очевидно? Тайные послы не случайно называются тайными. Они не болтают о своих делах на каждом перекрестке.
— Прошу меня извинить, — опустил голову Торквани. — Мне казалось, что я действую правильно.
— Вы просили у Геворка дневники?
— Да, просили. Вернее, просила пани Регина.
— Очередная глупость. Неужели она не могла прочитать их тайком?
— Но как?
— Боже мой, долго ли красивой женщине попасть в комнату к одинокому мужчине?
Торквани в ужасе всплеснул руками, но от замечания воздержался. Однако вид его говорил о том, что слова графа представляются ему кощунственными.
— Что вы так на меня смотрите, Торквани?
— Я не понимаю вас!
— Случается… Не всем дано понимать других людей. В таком случае, вспомните «Правила скромности», которые наш первый генерал, святой Игнатий Лойола, писал, обливаясь слезами. Это его завещание нам. Итак, параграф второй. Читайте по памяти.
— Я…
— При чем здесь вы? Речь идет о параграфе.
— Мне…
— Хорошо, тогда я вам напомню. Второй параграф «Правил скромности» начинается словами: «Нельзя легкомысленно вертеть головой то туда, то сюда. Поворачивать ее следует степенно и по необходимости». А вы, Торквани, вертите головой, как перепуганная птица. Перейдем к третьему параграфу. И его вы уже забыли? Итак: «Глаза обычно должны быть опущены, их нельзя слишком поднимать и смотреть по сторонам». Правильно?
— Совершенно верно, — сказал тихим голосом Торквани.
— Если вы хорошо помните правила, то, может быть, прочтете и четвертый параграф?
— Да, — сказал Торквани. — Конечно… Я сейчас же… «Разговаривая, особенно с лицами, облеченными властью, не смотреть им пристально в лицо, а большей частью ниже подбородка…»
— Абсолютная истина. Так почему же вы, Торквани, так испуганно глядите мне не ниже подбородка, а в глаза? Но это детали. Вы мне лучше расскажите, зачем пьяницу Корытку посвятили в дело?
— Он мертв.
— Откуда вы знаете, что он говорил перед тем, как умереть? Дались вам эти дневники! Только растревожили и Геворка и печатника. Теперь придется действовать.
— Скажите — мы всё сделаем.
— Делать не надо уже ничего… Впрочем, нет, кое-что надо. Пусть пани Регина назначит этому учителю пения еще одно свидание. И сообщите мне о времени.
— Он может не прийти.
— Что-то почувствовал?
— Не знаю.
— Ну, Торквани, с вами слишком много хлопот.
— Я виноват.
— А толку от ваших признаний? Как теперь быть с Геворком? Боюсь, что он знает слишком много. Все по вашей милости. Свидание назначить. Это обязательно. Мне о том сообщить непременно. Не кивайте в такт моим словам головой. Вы не дрессированный попугай! На будущее запомните: прямолинейные действия хороши лишь при пожарах. Тогда надо самым кратким путем бежать к выходу на улицу. С печатником бороться надо было иначе — открыть такую же русскую типографию, но лучше оборудованную. А его типографию задушить. Не давать ему работать. Вам, наверное, придется в ближайшее время сменить местожительство. Я вам сообщу о том дополнительно. А сейчас соберите обломки трубы. Пусть пани Регина пошлет все это на площадь Рынок, в мастерскую. Сколько попросят за ремонт, столько пусть и заплатит. Теперь уже всё.
Граф отвернулся к окну и запел песенку. И была она до ужаса легкомысленна: «О bella, bella mascherata!» — «О прекрасный, прекрасный маскарад!»
Пани Регина ждала Торквани в зале.
— О-о-о! — сказала она, увидев его с обломками трубы в руках.
— Это святой человек! — прошептал Торквани. — Мы в нем жестоко ошибались. Мы должны целовать ему руки.
— Что он с вами сделал?
— Он открыл мне истину…
До вечера отец Торквани не выходил из своей комнаты. Глядел в окно. Думал. Конечно, не всегда истина открывается человеку во всей полноте. Даже очень набожные и искренние в своей вере люди не сразу осознали святость и величие миссии великого Игнатия Лойолы. Когда он сломал ногу во время осады Памилоны, не нашлось лекаря, который бы его исцелил. Лишь вмешательство святого Петра вернуло здоровье Лойоле. А что ему пришлось претерпеть позднее? Не каждый выдержит, если во время вечерней молитвы из стены начнет выпрыгивать сатана. Да сам Игнатий после столь странного визита к нему испугался и убежал. Восемь дней он был в бреду, восемь дней он ходил в рубище, немытый и нечесаный… Он не знал, как дальше жить. И во имя чего, если дьявол бродит по миру, творит всё, что ему заблагорассудится… Лишь видение святой Троицы вернуло будущего генерала к жизни… И он идет в пещеры, чтобы поразмыслить. Там истязает себя веревками и цепями, доходит до кощунственной мысли о самоубийстве… Но еще одно видение — и он спасен…
У Торквани никогда не было видений. Он стеснялся в этом признаться даже самому себе.
Как далеко ему до святого генерала Лойолы! Подумать только, уже в пожилом возрасте тот пошел учиться в Сорбонну, без денег совершил путешествие в Иерусалим… И все эти годы сатана не забывал искушать будущего святого. Вместо Христа ему виделись на распятиях симпатичные дамочки в легких костюмах, ему спускались на голову с неба огненные шары… Он мучился, рыдал, но мужественно жил дальше. И пришел момент, когда к страдальцу (это было уже после того, как Лойола отсидел даже в тюрьме) явился сам Христос. Говорил с ним ласково, обласкал и обнадежил.
