Хорошо, что я не эскимос. И даже не немец. Пусть я не так развит, как цивилизованный европеец, и не столь одичал, как эскимос, но мне хорошо и удобно в своей нише. И я не хотел бы менять ее на другую, даже более совершенную».
Дронго взглянул на часы. Уже полдень. Нужно узнать, как идут дела у комиссара Морено. Он переоделся, поменял рубашку и костюм, вышел из своего номера. У работавшей рядом горничной было уставшее лицо.
– Добрый день, – поздоровался Дронго.
– Здравствуйте, сеньор, – кивнула пожилая женщина, – я сейчас буду убирать в вашем номере. Сегодня у нас такой тяжелый день.
Он понял, что она ему сказала, и, кивнув на прощание, прошел к лифту. Когда он вошел в кабину, то даже заколебался. Но затем нажал кнопку четырнадцатого этажа. В конце концов, он обязан выяснить, чем все это закончилось. Ведь он был одним из основных подозреваемых.
На этаже уже никого не было. Комиссар и его сотрудники уехали в полицию, оставив одного дежурного у номера, где произошло убийство. Очевидно, они будут ждать результатов всех экспертиз, назначаемых в подобных случаях. Нужно провести вскрытие убитого, уточнить точную причину смерти, проверить все полученные отпечатки пальцев, просмотреть список гостей, ночевавших в отеле в эту роковую ночь, уточнить через генеральное консульство социальное и материальное положение убитого. На все это уйдет несколько часов, если не больше.
Дронго повернулся к лифту, когда услышал за спиной голос Гарригеса. Он повернулся.
– Мы отправили все материалы на экспертизу, – пояснил Гарригес, – но пока ничего не нашли. И никто не может объяснить толком, почему он решил снять одноместный номер. Никто, кроме вас, сеньор Дронго. Я искал вас на вашем этаже. Комиссар Морено попросил вас не покидать этого отеля до сегодняшнего вечера. Как и всех остальных членов группы, с которыми приехал сюда сеньор Золотарев.
– Ясно. Мы почти под домашним арестом.
– Нет, нет. Вы неправильно меня поняли. Это всего лишь мера предосторожности. Вы один из самых главных свидетелей. Речь идет, в том числе, и о вашей безопасности.
– Спасибо за заботу, – иронично заметил Дронго. – Там был один удар или несколько?
– Я вас не совсем понял.
– Его били лампой или это был только один удар? – уточнил Дронго.
– Насколько я понял, там был только один удар. Возможно, не очень сильный. Но удар пришелся в висок, и сеньор Золотарев сразу умер.
– Мне сказали, что его пиджак висел в шкафу на вешалке. Это правда?
– Кто вам сказал?
– Зять погибшего. Вы вызывали его на опознание тела.
– Мы его действительно вызывали. И пиджак висел в шкафу.
– Когда я уходил от Золотарева, я повесил его на спинку стула. И если даже предположить, что сам Золотарев поднялся и открыл кому-то дверь, то вряд ли бы он стал перевешивать свой пиджак в таком состоянии. Это сделал кто-то другой.
– Тогда нужно найти этого другого, – резонно заметил Гарригес, – а у нас нет никого, кроме вас.
– Вы проверили по центральному компьютеру, сколько раз открывалась его дверь? Вы все точно проверили?
– Конечно, проверили. Здесь не может быть никаких ошибок. Сначала дверь дважды открывали. Карточкой, а потом изнутри. С интервалом в две с половиной минуты. Это, очевидно, были вы, когда сначала вошли, а потом вышли из номера.
– Две с половиной минуты, – пробормотал Дронго, – я полагал, что был там гораздо меньше. Но это вполне возможно. Я включил свет и искал что-то упавшее на пол. Но ничего не нашел. А потом?
– Через два часа, нет, даже через полтора, он открыл дверь сам. Если, конечно, все это время был один. Потом дверь снова открыли, примерно минут через пятнадцать. Нет, точнее, через четырнадцать. А еще через час кто-то вошел к нему, используя его ключ, и ударил его по голове этой тяжелой лампой. Убийца был там три минуты или чуть больше. Но именно в это время убили сеньора Золотарева. Наши патологоанатомы уже не сомневаются в этом. И мы можем почти с абсолютной уверенностью говорить, что неизвестный человек, который вошел в номер, используя пропавшую карточку-ключ, и был тем самым убийцей. Мы с комиссаром считаем, что это могли быть либо неизвестный, которому открыл дверь сам Золотарев, этот неизвестный похитил со стола карточку и затем воспользовался ею – либо…
– Договаривайте.
– Вы, – сказал Гарригес, – именно вы могли забрать с собой карточку-ключ и воспользоваться ею через некоторое время. Ключа мы до сих пор не нашли.
– Там что-то упало. Когда я снимал с него пиджак, то услышал звук падающего предмета. Нечто металлическое. Возможно, ключ или жетон. Поэтому я включил лампу и нагнулся, чтобы поискать упавший предмет. Но я ничего не нашел.
– Мы тоже ничего не нашли, – сообщил Гарригес, – и этот факт тоже не в вашу пользу, сеньор Дронго. Иначе мы могли бы понять, каким образом ваши отпечатки пальцев оказались на этой лампе. Но на полу ничего не было, я сам все осмотрел.
– Но я слышал, – настаивал Дронго, – может, это был небольшой ключ, который он потом поднял.
– Среди его вещей не было ключа, – грустно заметил Гарригес, – мы все осмотрели. И вообще никаких металлических предметов. Не знаю, что именно у него упало, но мы ничего не нашли.
– И это тоже говорит не в мою пользу, – подвел неутешительный итог Дронго. – Значит, отпечатки моих пальцев на лампе остались, а упавший предмет вы нигде не нашли. Тогда получается, что я соврал. И отпечатки остались тогда, когда я бил его по голове. Там хотя бы нашли другие отпечатки или остались только мои?
– Были и другие, – улыбнулся Гарригес, – сейчас мы все выясняем. Я думаю, уже к вечеру мы получим первые результаты. И все сразу прояснится.
– Не уверен, что все так просто, – меланхолично заметил Дронго. – А кнопку звонка вы проверяли? Кто оставил на ней свои отпечатки пальцев?
– Там не было отпечатков, – огорчил его Гарригес.
– Но этого просто не может быть. Кто-то пришел и звонил Золотареву, чтобы он открыл дверь. Если бы стучались, то этого человека могли услышать соседи. Значит, звонили. Почему тогда на кнопке звонка нет отпечатков пальцев? Или это был убийца, который заранее позаботился об этом?
– Не знаю, – признался Гарригес, – мы об этом как-то не подумали. Извините, но я должен идти.
Он быстро отошел, смущенный столь явным промахом. Дронго проводил его долгим взглядом. Кажется, ни Морено, ни Гарригес не вызывают у него большого доверия. Хотя комиссар человек опытный, должен во всем разобраться. Он подумал, что нужно спуститься в ресторан пообедать. Он даже не мог предположить, чем закончится для него сегодняшний день.
Глава 10
В ресторане было немного людей. Он сел в углу и попросил официанта принести ему гаспаччо, холодный андалузийский суп, и баранину, зажаренную на гриле. Спиртного он обычно днем не пил, но неожиданно для себя попросил принести ему бокал красного местного вина. Закончив обедать, он вышел в холл. Здесь царила обычная суета большого отеля. Кто-то приезжал, кто-то уезжал. Но сегодня здесь чувствовалась какая-то настороженность, люди старались говорить как можно тише и не шуметь, словно отсутствие шума могло помочь найти возможного преступника.
– Извините, – услышал он у себя за спиной негромкий женский голос, – вы господин Дронго?
Перед ним стояла красивая женщина лет сорока. Тщательно уложенные каштановые волосы, умелый макияж. Серые миндалевидные глаза. Такая же короткая стрижка, как у дочери. Только лицо немного вытянутое. Жесткая линия губ, резкие складки у рта, которые ее совсем не портили, а, наоборот, придавали своеобразный шарм. Она была одета в темное фиолетовое платье, элегантно облегавшее ее фигуру. Золотая отделка на плече выдавала известную фирму.
«Такая женщина способна понравиться кому угодно», – подумал Дронго, уже понимая, кто стоит перед ним.
– Меня обычно так называют, – ответил он, – а вы… госпожа Золотарева.
– Да, я Алиса Золотарева, – кивнула она. – А вы, очевидно, тот самый незнакомец, о котором все говорят. Дочь и зять уже сказали мне, что разговаривали с вами. И вы якобы сообщили моей дочери, что знаете тайну, раскрыть которую можете только мне. Именно поэтому я решила спуститься вниз, чтобы с вами познакомиться и переговорить.
– Разрешите выразить вам мое соболезнование, – начал Дронго, – я хочу…
– Не нужно, – прервала она его достаточно твердо, – не стоит говорить лишних и явно ненужных слов. Давайте пройдем куда-нибудь в кафе и сядем. Мне важно с вами поговорить. Только не здесь, в холле. Мы словно на манеже цирка, а вокруг тысячи зрителей. По-моему, уже все знают, что я сегодня ночью потеряла своего мужа. И все смотрят на меня выжидательно-сочувствующе. Ведь еще точно неизвестно, кто его убил и почему. Меня и подозревают, и жалеют одновременно.
