5-го февраля по распоряжению совета рабочих и солдатских депутатов Петроградской стороны был арестован священник церкви Петропавловской больницы о И. И. Чокой. Комитет потребовал от о Чокоя объяснения, почему он, как заявили какие-то лица, отказался служить панихиду по красногвардейцам
О Чокой заявил, что комитет не имеет права предъявлять священнику какие бы то ни было обвинения по делам веры, так как дела эти находятся вне сферы компетенции комитета, и что вмешательством в чисто пастырское дело комитет нарушает закон о свободе совести и декрет об отделении Церкви от государства, обнаруживая тем самым, что ему, комитету, чужды такие понятия, как права и свобода совести Протокол, составленный товарищем председателя следственной комиссии, о. Чокой отказался подписать принципиально
"Петроградский церковно-епархиальный вестник", сообщая об этом факте, отмечал, что заявление об отказе о. Чокоя служить панихиду неверно, так как панихида отслужена была и вечером, и утром в обычном порядке. [9]
7-го февраля Владыка Сильвестр провел в заключении, а 8-го в 12 часов дня его освободили. В его помещениях произвели обыск Вместе с Владыкой освободили о. Соловьева и о. Челюгина Последнего освободили безусловно, а Преосвященного и протоиерея Соловьева - до суда в революционном трибунале, взяв с них подписку о невыезде из города. [10]
"Произошли ли, - писала газета, - более серьезные столкновения, мы пока сведений не имеем. Все магазины были закрыты, все учреждения не работали Толкучка, единственное живое место в городе, и та разбежалась". [11]
По этому случаю и по поводу других печальных событий в Омске в начале февраля, как сказано в протоколе деяний Собора, епископу Сильвестру было выражено сочувствие. [12]
А вот донесение Преосвященного Митрофана, архиепископа Донского.
"Долг имею донести Вашему Святейшеству, что 13-го февраля, вслед за вступлением в город Новочеркасск большевистских отрядов, низложивших пред тем в Донской области Временное Войсковое Правительство, я и Преосвященный Викарий вверенной мне епархии, Епископ Аксайский Гермоген, были арестованы. Мой арест сопровождался такими обстоятельствами, что я считаю необходимым изложить об этом пред Вашим Святейшеством возможно подробнее.
13-го февраля, на второй день входа большевиков в Новочеркасск, часов в 12 дня у меня находился донской епархиальный миссионер протоиерей Артемьев. Приблизительно через полчаса нашей беседы, когда протоиерей Артемьев намерен был уходить, послышался сильный топот ног в доме и громкий разговор нескольких голосов. Я спросил протоиерея Артемьева.
- Что там такое?
Не успел протоиерей Артемьев выйти из моей гостиной в зал, чтобы узнать, что случилось, как в двери зала ворвались четверо грязных, страшных, со зверскими лицами матросов, в шапках, с папиросами в зубах, вооруженных винтовками, шашками и с револьверами в руках. Увидев Артемьева, они крикнули:
- Вот он.
Протоиерей Артемьев подошел к ним и спросил, что им нужно. Один из них спросил:
- Вы Новочеркасский архиерей?
- Нет.
- Где же архиерей? Давайте его сюда.
Я вышел к ворвавшимся ко мне людям и между нами произошел следующий разговор:
- Что вам угодно? - спросил я
- Вы Новочеркасский архиерей?
- Да
- Мы пришли сделать у вас обыск.
- А удостоверение на право обыска вы имеете?
Один из матросов достал из кармана удостоверение своей личности, что он матрос Черноморского отряда и только. Я, прочитав удостоверение, сказал, что в нем нет полномочия на право производить обыск. Матросы ответили:
- Мы по этой бумаге везде обыскиваем.
- Обыскивайте.
Начался обыск. Матросы, в шапках, с папиросами, пошли по комнатам. Я просил их снять шапки, потому что в комнатах святые иконы, но они с грубостью, указывая на мой клобук, ответили:
- А ты что в шапке?
Войдя в мой кабинет и спальню, они потребовали открыть ящики письменного стола, библиотечный шкаф, аптечку, гардероб, комод, поднимали постель и везде отыскивали оружие.
Обшарив все уголки и не найдя ничего, они спросили:
- Вы, товарищи, скажите по совести: есть у вас оружие или нет?
Получив отрицательный ответ, они удалились.
Во время обыска в доме с архиерейского двора были уведены красногвардейцами архиерейские лошади и лошадь Преосвященного Гермогена Около трех часов пополудни ко мне ворвались человек пятнадцать других матросов, которые, как разбойники, перевернули всю обстановку, выбрасывали на пол из ящиков письменного стола бумаги, рвали их, грабили ценные вещи, как например, несколько очков в золотой оправе, серебряные ложки, ножи, вилки, белье, сапоги и пр.
Окончив свое разбойничье дело, они начали совещаться между собою: арестовать меня или нет Одни говорили: "арестовать", другие - "не надо", и хотели было уходить, но один из них, мальчишка лет семнадцати, сказал
- Я без него не пойду Я его арестовываю
С этим согласились и другие и потребовали, чтобы я одевался и шел с ними Одевшись, и выходя из комнаты, я стал молиться пред святыми иконами, а матросы, смеясь над этим, говорили:
- Молиться стал, думает Бог поможет ему: не поможет и не молись Какой там еще Бог
Меня посадили на извозчика с двумя вооруженными матросами и под таким конвоем повезли на вокзал в штаб. Моих внутренних переживаний за это время передать нет возможности. У дверей парадных комнат вокзала пришлось ждать некоторое время, и меня хотели вести кругом вокзала к другим дверям, но наконец открыли здесь ход. Ко мне подошел неизвестный человек и, обратившись к матросам, сказал:
- Зачем вы взяли нашего Владыку? Он добрый человек для всех
- Не твое дело, - ответили ему.
Когда я вошел в комнату штаба, то начальствующих там не было. Кто-то спросил:
- Кто вы такой?
- Я Донской архиепископ Митрофан
- Очень приятно с Вами познакомиться. За что Вас арестовали?
- Не знаю, - ответил я
- Он проклинал большевиков, - сказали матросы.
- Это дело нужно разобрать Ведите его в Атаманский дворец, там разберутся
Меня повели с вокзала до дворца пешком в сопровождении тех же матросов. Я, идя с вокзала на гору по грязной дороге, страшно утомился и обессилел до смертного истощения.
Многие (из толпы - В С.) скорбели, - плакали, сожалели о мне, но не могли ничем мне помочь.
С большим трудом дошел я до дворца. Там мне пришлось ждать, стоя, минут двадцать, пока меня позовут для допроса или предъявления мне обвинения и указания причины ареста, но меня не позвали, а кто-то вышел и сказал приведшим меня, что постановили отправить меня в тюрьму
Через довольно продолжительное время меня снова повели по городу.
Приведен я был на местную гауптвахту, где и был заключен в тесную, одиночную и грязную камеру...
Условия пребывания здесь были самые невыносимые. Спать приходилось вдвоем на той досчатой голой лавке, которая днем служила для сидения. Первые три дня моего заключения пришлось выслушивать по своему адресу через маленькое отверстие в дверях нашей камеры смертные угрозы и получать плевки, а один раз к нам ворвался даже какой-то матрос с кортиком
Вера в помощь Божию и надежда на Его неизреченное милосердие подкрепляли меня и моих собратьев по темнице, - и наша камера скоро обратилась в маленькую церковь, где утром и вечером совершалось общее моление, причем святой иконой для нас служила моя панагия.
Великим для меня утешением послужили массовые и настойчивые ходатайства отдельных лиц, учреждений и приходов города Новочеркасска о моем освобождении из-под ареста. Мирян-посетителей пропускали ко мне на гауптвахту, духовных же лиц с 17-го февраля было воспрещено допускать ко мне, хотя в этот день мне Удалось приобщиться Святых Тайн, которые были принесены ко мне ключарем Новочеркасского Кафедрального собора и протоиереем Артемьевым.
22-го февраля меня под конвоем в 8 часов вечера повели в здание судебных установлении и здесь мне объявили постановление военно-революционного суда о том, что я признан ни в чем невиновным...
За время этих событий группа грабителей проникла в Крестовую у церковь Донского Архиерейского дома, предварительно взломав церковную дверь, отделявшую площадку моих покоев от церкви. Из этого храма разбойники унесли две дароносицы с запасными Святыми Дарами, звездицу, два антадорных блюда и взломали все кружки. Связи и покровы на престоле Преображенского придела были разорваны. Несгораемая касса, стоявшая в ризнице, была опрокинута, а находившиеся в ней ценные веши, похищены. Сосуды со святым Миром были разбиты. Миро разлито и растоптано ногами по полу и ризнице, в алтаре и церкви. Частицы св. мощей были разбросаны и залиты святым Миром. Из разлитого в железной кассе Мира удалось собрать только маленький сосудец.
О других бедствиях, постигших Донскую епархию и духовенство во главе со мною, будет донесено Вашему Святейшеству дополнительно". [13]
