Мабойо посмотрел на него еще несколько секунд, затем сдался и отправился в кладовую. Как только Бренор вошел в его лавку, торговец сразу понял, что дворф собирается подчистить его запасы товаров. Мабойо любил выдавать свои запасы понемножку, медленно, чтобы каждая покупка казалась очень ценной, извлекая при этом из покупателя как можно больше золота. Но Бренор был самым упрямым покупателем по эту сторону гор и в подобные игры не играл.
— Возвращение зрения не слишком улучшило твое настроение, — заметил Реджис, как только Мабойо вышел.
Бренор подмигнул ему.
— Подыграй-ка мне, Пузан, — сказал дворф лукаво. — Торгаш ведь чертовски рад, что мы вернулись. Удвоит свои обороты.
А ведь верно, подумал Реджис. Теперь, когда Бренор и две сотни дворфов из клана Боевого Топора вернулись в Долину Ледяного Ветра, в лавке Мабойо — самой большой и с наилучшим выбором товаров как в Брин Шандере, так и во всех Десяти Городах, — дела пойдут хорошо.
А это означало, что Мабойо придется ладить с самым грубым из покупателей. Про себя Реджис хихикнул, представив, какие сражения разгорятся между хозяином лавки и Бренором. Подобное уже бывало почти десятилетие назад, когда скалистая долина к югу от Пирамиды Кельвина оглашалась звоном молотов дворфов.
Реджис посмотрел на Бренора долгим взглядом. Хорошо было оказаться дома!
Часть вторая
ТУМАН СУДЬБЫ
Мы — средоточие всего сущего. По мнению каждого из нас — хотя некоторые могут счесть это высокомерием или эгоизмом, — весь мир вращается вокруг нас, для нас и из-за нас. Таков парадокс общества: желания одного из его членов часто находятся в прямом противоречии с потребностями всего общества в целом. Кто из нас не задавался вопросом, не является ли весь окружающий мир всего лишь плодом воображения отдельной личности?
Я не считаю такие мысли проявлением надменности или эгоизма. Это всего лишь вопрос восприятия; мы можем сопереживать другому, но не в состоянии видеть мир таким, каким видит его другой, или судить о том, какое влияние оказывают события на его разум и сердце, даже если речь идет о друге.
Но мы должны стремиться к этому. Ради всего этого мира мы должны пытаться. Это испытание альтруизма, без которого невозможно само существование общества как такового. Здесь заключен парадокс, ибо, рассуждая логически, каждый из нас должен в большей степени заботиться о самом себе, нежели о других. Но если мы, как существа разумные, будем следовать только рациональной линии поведения, мы поставим свои потребности и желания над нуждами нашего общества, и тогда оно погибнет.
Я происхожу из Мензоберранзана, города дроу, города «эго». Я видел, к чему ведет эгоизм. Я видел, как он потерпел страшную неудачу. Когда во главе угла потворство своим желаниям, в проигрыше оказывается все общество, и в конце концов тот, кто борется за личные выгоды, остается ни с чем.
Потому что все, что мы узнаем в этой жизни, приходит к нам благодаря нашим отношениям с окружающими. Потому что ничто вещественное не сравнится с тем неосязаемым, что заключено в любви и дружбе.
Поэтому мы должны преодолеть эгоизм. Я понял эту истину после того, как на капитана Дюдермонта напали в Глубоководье. Сначала я решил, что причиной было мое прошлое, что моя жизнь вновь принесла боль другу. Эта мысль была невыносима, я почувствовал себя старым и уставшим. Когда впоследствии я узнал, что причиной происшедшего были скорей всего старые счеты с Дюдермонтом, а не со мной, это прибавило мне мужества и дало силы сражаться.
Почему же так? Опасность для меня лично не уменьшилась, она осталась такой же, какой и была, и для Дюдермонта, и для Кэтти-бри, и для всех остальных.
И все же мои чувства были неподдельными, очень искренними, и я осознал и понял их. Сейчас, размышляя об этом, я постигаю, в чем источник этих чувств, и горжусь этим. Я видел крах эгоистичной морали, я бежал из такого мира. Я бы скорее сам умер из-за прошлого Дюдермонта, чем позволил ему погибнуть из-за моего прошлого. Я снес бы и физические страдания, и даже смерть. Все лучше, чем видеть, как тот, кого я люблю, страдает и умирает из-за меня. Я предпочитаю, чтобы сердце мое вырвали из груди, нежели видеть уничтоженным то, что заключено в этом сердце, самую суть любви, сочувствие и потребность принадлежать к чему-то большему, чем моя телесная оболочка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Странная штука — чувства. Как они разлетаются перед лицом логики, как они берут верх над самыми основными инстинктами. Потому что, оценивая все с позиций времени и с позиций гуманизма, мы чувствуем, что инстинктивное потакание своим желаниям — это слабость, мы ощущаем, что потребности общества должны перевешивать желания индивидуума. Только когда мы признаем наши провалы и осознаем наши слабости, мы сможем подняться над ними.
Вместе.
Дзирт До'Урден
Глава 7
МИНТАРН
Дзирт не сразу обнаружил место, где затаилась пантера. Остров Минтарн, находившийся в четырех сотнях миль к юго-западу от Глубоководья, весь зарос густыми деревьями. Гвенвивар, которая лежала на ветви в двадцати футах от земли, совершенно слилась с корой, она была так хорошо укрыта, что даже олень мог пройти прямо под ней и не осознать, сколь близка его смерть.
Но сегодня Гвенвивар не охотилась на оленей. «Морская фея» вошла в порт каких-нибудь два часа назад, без флага и без всяких знаков отличия, с названием, закрытым брезентом. И все же трехмачтовую шхуну трудно было не узнать, ибо она была единственной в своем роде у Побережья Мечей, и многим из тех негодяев, что находились сейчас в свободном порту Минтарна, в прошлом приходилось бежать от нее. И так случилось, что к Дзирту, Кэтти-бри и Дюдермонту обратились вскоре после того, как они вошли в таверну, находившуюся у самых доков.
Сейчас, дожидаясь того, кто подошел к ним в таверне, они были уверены, что в этих густых зарослях, едва ли в сотне ярдов от городского пустыря, их ждет засада.
Именно там и тогда мог Дюдермонт оценить по заслугам своих преданных и могущественных друзей. С Дзиртом и Кэтти-бри, с Гвенвивар, всегда находившейся настороже, капитан не боялся ничего, даже если бы все пираты Побережья Мечей поднялись против него. Без этой троицы, прикрывавшей его, Дюдермонт был бы весьма уязвим. Даже Робийярд, несомненно могущественный и в равной степени непредсказуемый чародей, не мог бы обеспечить капитану такой поддержки. Веря в таланты друзей, Дюдермонт в большей степени полагался на их преданность. Ни один из них не покинул бы его ни при каких обстоятельствах.
Гвенвивар прижала уши и издала низкий рык, который трое мужчин скорее почувствовали, нежели услышали.
Дзирт пригнулся, молча указал на восток и север, а затем скользнул в тень, бесшумно, как смерть. Кэтти-бри укрылась за деревом и приладила стрелу к тетиве Тулмарила. Она пыталась проследить за передвижениями Дзирта, для того чтобы понять, откуда приближается тот, кто подходил к ним в таверне, но дроу пропал. Казалось, что он просто исчез, войдя в густые заросли. Но, как выяснилось, ей вовсе не обязательно было следить за Дзиртом, так как те, кто шел к ним, не владели мастерством бесшумного и невидимого передвижения по лесу.
Дюдермонт спокойно стоял на открытом месте. Время от времени он поправлял трубку во рту. Он тоже чувствовал приближение нескольких чужаков, занимавших позиции в лесу вокруг него.
— Тебе здесь не место, — раздался из тени голос. Говоривший, невысокий человек с маленькими темными глазами и огромными ушами, торчавшими из-под каштановых волос, даже не подозревал, что его заметили шагов за двадцать до того, как он приблизился к поляне. Не знал он и того, что Дзирт, Кэтти-бри и особенно Гвенвивар прекрасно видели семерых сопровождавших его людей. Пантера была подобна движущейся тени между ветвями, выбирая такую позицию, из которой она одним прыжком могла бы достать четверых из них.
