давным-давно использовался людьми для своих целей, но ведь этот Храм уже тысячелетия как находился в полуразрушенном, «нерабочем» состоянии.
Макс был в довольно угнетённом состоянии духа, так как мы уже несколько дней кружили у подножия Закатного пика, а никаких других подробностей, которые помогли бы разыскать нужное сооружение, он не знал.
– Не горюй, Максик! – я погладила его голову, прижала к себе и чмокнула в нос. – Найдём! Не зря же мы тащились в такую даль и море с тобой переплывали! Чтобы обратно повернуть?! Нет, этого не будет!
Он обхватил меня хвостом и прижался всем телом, заглядывая в глаза:
– Никто меня не понимает так, как ты…
Я захохотала, обнимая любимого друга. Дайк распрягал лошадей и с улыбкой поглядывал на нас, валяющихся на мягкой травке. Потом мы готовили ужин, а когда почти стемнело, Дайку что-то стукнуло сварить на завтра какой-то тонизирующий отвар, и он только потянулся к мешку со свежесобранными травами, как наш волк насторожился, вскочил и глухо, злобно зарычал. Я вцепилась в ошейник, а Дайк опрокинул котелок с водой, заливая костёр.
Минут пять-десять всё было тихо, только Бу продолжал принюхиваться и утробно рычать. Дотронувшись до моего плеча, Дайк сделал несколько жестов и пополз к кибитке, как я поняла – за оружием. Он хорошо видел в темноте, впрочем, как и Макс, и Бумер. Я же, держа волка, оглядывала тёмный перелесок. Зрение постепенно перестраивалось и я уже начала различать стволы деревьев, как вдруг в ночной тиши раздался хриплый, гортанный выкрик. От неожиданности и накатившего страха я вздрогнула и не сразу поняла, что голос какой-то странный, будто запинающийся.
– Эй! Вы! Мы возьмём телегу и лошадей! И один из вас на какое-то время нам понадобится! Решайте, кто умрёт первым!
В бок что-то торкнулось. Дайк подсовывал колчан со стрелами, лук и боевой топорик, с мечом я ещё не слишком дружила. Макс медленно приподнялся на лапах и тихо-тихо вытащил меч из-за спины. Похоже, что ночные визитёры его не заметили, ведь он лежал за мешками с собранными по пути травами. У меня же сердце колотилось так, что казалось, будто подо мной подрагивает почва, как тогда на райском поле. С таким прямым нападением я ещё никогда не сталкивалась, а ведь все предупреждали, как сейчас может быть опасно.
– Ну, что молчите?! – послышался тот же запинающийся голос. – Тогда мы сами разберёмся!
Не успела я опомниться, как впереди по дуге вспыхнули огни и горящие стрелы со свистом полетели прямо в нас. Макс накрыл меня собой – его спине, защищённой толстыми твёрдыми пластинами, стрелы были не страшны, а Дайк и Бумер разбежались в стороны. «Вот и пришло время проверить, пошли на пользу зимние тренировки или нет…» – только и мелькнула мысль. А дальше начался сплошной кошмар.
Мы были окружены и воинственные крики доносились со всех сторон. Всего лишь несколько раз я заметила краем глаза яростно дерущегося с двумя противниками Дайка, Бумера, прыгнувшего на какую-то высокую фигуру, и ангалина, взмахнувшего мечом так, что ближайший к нему человек развалился на две половинки. Во время этой молниеносной схватки я не дышала и стояла почти на месте, посылая стрелы во все силуэты, которые попадали в поле зрения. Скорее всего, я бы так лупила в мелькающие тени до тех пор, пока колчан за спиной полностью не опустел бы, но знакомая рука легла на плечо:
– Кари, всё… Хватит… Пожалей деревья… – Дайк тяжело дышал, а из-под волос на щёку стекала кровавая дорожка. – Всё, Кари, всё…
И вот тут я поняла, что мне не хватает воздуха, и глубоко, судорожно вздохнула. А потом меня рвало. Рвало и трясло так, будто я опять оказалась в ледяной воде, только без лимма. На кровавую бойню, которую мы устроили, смотреть было невозможно. В живых не осталось никого, хотя, возможно, кто-то и успел удрать, не знаю. На нас напало тридцать шесть человек, пятнадцать из которых на землю положили мои стрелы. На остальных, вернее, на то, что от них осталось, я вообще взглянуть не могла без мучительных желудочных спазмов. Тела лежали кругом, как порубленные на части свиные туши. Две отгрызенные Бумером головы, с перекошенными, залитыми кровью лицами, валялись у костра. А у тёмных стволов я заметила кучу внутренностей, словно расползающихся по траве гигантских слизней…
Дайк пытался поить меня водой, но как только я открывала глаза и в свете догорающих то тут, то там огней видела окружающую картину, всё начиналось заново. В конце концов он заволок меня в кибитку, где я мешком рухнула на раскладушку. Запах крови был везде, я чувствовала только его и ничего больше. Бумер улёгся рядом и принялся методично вылизывать шерсть, всю в бурых, запёкшихся разводах. Внутри опять всё съёжилось, я зажала рот руками и зажмурилась.
А когда открыла глаза, то уже стояла в тренировочном зале возле стойки с луками. Осмотрев гулкое, светлое пространство, я прошептала в пустоту:
– Я лишила жизни столько людей… Не думала, что это окажется так… просто и так страшно… Одна стрела – одна жизнь… Я не знаю тех, кого убила, и это они на нас напали, только от этого не легче…
Ноги подкосились, и в изнеможении я плюхнулась на пол:
– Зачем?! Зачем ты меня этому научил, Тан?! Скажи!!! Неужели ты знал?! Знал, что ждёт впереди?! Отзовись! Скажи хоть что-нибудь!!! Та-а-ан! Та-а-а-а-а-ан!!!
Не знаю, сколько времени я кричала и стучала ладонями в пол, а громкое эхо вторило в ответ: «Тан-Танн-Таннн… а-а-а-н… а-а-ан…» Но вскоре даже истерить сил не осталось, ведь этот гад так и не ответил, хотя я не сомневалась, что он слышит меня, не может не слышать. Я утёрла рукавом глаза, вытянулась на полу и попыталась вернуться к реальности, но, как ни странно, заснула. И во сне, первый раз в жизни, увидела своих покойных родителей! Они никогда мне почему-то не снились, в отличие от моей старшей сестры, которой снились довольно часто, и меня всегда это очень расстраивало и даже обижало. Я дулась на Катьку и на маму с папой, что они ушли так рано, бросили меня и даже во сне не хотят ко мне приходить. Со временем, конечно, боль утраты притупилась и прежние детские обиды сменились пониманием, что обижаться бессмысленно, нужно просто помнить, ведь я всё равно их очень люблю.
И вот сейчас я увидела маму, которая протягивала ко мне руки, а потом отца – он кружил меня над головой. Картинка быстро сменилась, и я уже
