«Болезнь моего тела вызвана грехами тех, которые приходят и прикасаются к моим ногам. Я очищаю грешников, принимая их грехи на себя и страдая за них» (С. 280).
Примечание: значит это акт «искупления»?
________________________
Уже совсем больной он говорил: «Я душа всех индивидуальных душ.
У меня множество ртов, голов, рук и ног. Моя форма чисто духовная.
Это как бы сгущенные, абсолютные Бытие, Разум и Блаженство. Эта форма не имеет ни рождения, ни смерти, ни печали, ни болезни. Она бессмертна и совершенна. Я вижу Абсолютного Брахмана как внутри себя, так и вокруг себя. Вы все как бы части меня самого» (С. 283).
Примечание. Это говорится уже не в самадхи. «Моя болезнь имеет целью научить людей, как надо думать о Духе и житье Богосозна- нии даже тогда, когда в теле чрезвычайная боль, когда тело страдает в муках боли и голода... даже и тогда Мать показывает, что Дух есть господин тела. Моя божественная Мать вселила эту болезнь в это тело, чтобы убедить скептиков нынешнего века, что Атман божественен, что Богосознание так же истинно и действительно теперь, как во времена Вед, что достигая совершенно — освобождаешься от всякого рабства... Она также показала, что все книги священного писания верны, что все религии подобны тропинкам, ведущим к одной общей цели единого Бесконечного Божества» (С. 283).
О реальном в мире
Браман Чаттерджи пишет:
«Вселенная являет для нас два вида: абсолютный и относительный. Относительный — движение, абсолютный — сила. Сила есть единственная причина вселенной, движение есть ее действие, результат. Эта сила называется иным Богом, индусы называют ее — Брама». «Все производится Единой Силой. Эта Единая Сила становится всем, не переставая быть собой»[609] (С. 29). «Первопричина есть в то же время и единственная абсолютная реальность. Все видимое — не более как ее проявление преходящие и временные тени Единого Света» (С. 36).
А вот как выражается Макс Мюллер («Шесть систем индийской философии»):
По Веданте «Все существующее признается Единым, ибо если допустить существование чего-либо, кроме абсолютного Единого или Высшего Существа, если бы рядом с Единым мог существовать Второй — то он составлял бы границу того, что постулируется как безграничное, так что понятие Единого было бы самопротиворечащим (С. 7) (Шесть систем). «Каким же образом при существовании только Единого возможна множественность в мире?» — «Абсолютная и неопределимая сущность, именуемая Брахманом, не могла получить импульса к изменению ни от себя самой, ибо она совершенна, ни от других, ибо она Едина» (других нет). Вывод отсюда такой — «что мир не реален». По Веданте «мир явлений, вызываемый подобно миражу в пустыне, имеет реальность только в Брахмане» (С. 7). «Существует только одно реальное бытие — Брахман. Но оно невидимо, и его истинные свойства не воспринимаемы никакими чувствами» (С. 8).
«Иное понимание Самкхьи, которая признает наши восприятия восприятиями чего-то субстанционального, Пракрити, потенциальности всех вещей, и рассматривает воспринимающую личность как вечно индивидуальную, не признавая ничего, кроме этих двух сил. Своим единением или отождествлением они создают то, что мы называем миром, а своим различием или разделением — производят конечное блаженство или абсолютность» (С. 8).
«Вселенная являет для них два вида: абсолютный и относительный; абсолютный — движение, абсолютный — сила. Эта сила иными называется богом. Индусы называют ее Брамой (С. 27).
«Во всей вселенной нет ничего иного кроме Бога, Сущего во всех ее точках во всей ее целостности. Бог, Первопричина остается всегда собой, единым и производит тем не менее свое действие — проявление» (С. 31).
«Мы утверждаем, что Первопричина — разумна, опираясь на показания Тех, которые не предполагют, а знают» (С. 33).
«Но если Первопричина разумна, что же такое все те движения, которые она порождает, если не выражение Ее желаний, Ее мыслей, Ее идей?.. Вселенная есть не что иное, как Божественное мышление» (С. 33).
Индусское искание Бога
Суоми Вивекананда (Карма йога, гл. I) так определяет основу индусского отношения к целям жизни:
«Цель человечества есть знание, то есть это единственный идеал, поставленный перед нами восточной философией. Не наслаждение, а знание есть цель человека. Наслаждение и счастье быстро кончаются. Ошибка предполагать, что наслаждение есть цель... Через несколько времени человек находит, что к чему он идет — это не счастье, а знание, и что как удовольствие так и страдание — одинаково велики учителя».
Смысл этого очевидно такой, что цель жизни указывается нам самой жизнью, тем, что получается в результате жизни и всего нами в ней испытываемого. Таким же результатом оказывается не страдание или счастье, а знание. Будет ли счастье, будет ли несчастье, все это пройдет, останется только во всех случаях знание. Следовательно, последствие жизни есть только знание. А индус понимает вообще не цель нашу, человеческую, а последствие, то есть последствие показывает, что было как бы целью процесса, не нашей целью, а самого процесса жизни, то есть например: целью горения было получения пепла и углекислых газов, хотя целью человека, зажегшего костер, было получение тепла, чтобы согреться.
Можно согласиться, что последствием всего нами переживаемого и испытываемого является (между прочим) знание, и что конечно горе может быть дает даже больше знания, чем радость. Но — все-таки такая постановка идеала со стороны философии есть ошибка.
Нельзя смешивать цель и последствие. Цель — есть то, что мы ставим себе преднамеренно. Какую цель жизни поставит себе человек субъективно — это его дело. Может быть иной поставит себе целью — знание. Другой поставит целью наслаждение. Ошибиться может и тот, и другой. Иной — ничего не узнает, иной не получит наслаждения. Личность чрезвычайно богатая, как Фауст, стремился к знанию, и пришла к заключению, что получилось
Одно обидное сознанье,стоило бы знанья.
Что я не знаю ничего,
Что точно
Итак, у него знание на самом деле не было целью, а только средством для получения чего-то другого, что стоило бы иметь. И вот он обращается к другому: ищет счастья, хотя бы минуты, но счастья. Он говорит духу зла: дай мне хоть минуту счастья, и тогда делай со мной что угодно. Пусть явится такое мгновение, которое вызвало бы у меня желание иметь его, пусть я скажу: «Остановись мгновенье — ты прекрасно» — и достаточно, бери мою душу, пусть все пропадает: счастье было одно мгновенье.
Итак, субъективно цели можно ставить какие угодно, какие кому нравятся. Но индус говорит: это была иллюзия, это было глупо. Может быть и даже наверное. Но не менее ошибочно и неразумно считать целью — последствие.
Судить о внутреннем смысле процесса, то есть метафорически выражаясь (только метафорически) о цели его, было бы дозволительно только в том случае, если бы мы могли проследить развитие процесса до конца, до завершения, до последнего слова, до конечного последствия. Но если мы допускаем какое-нибудь продолжение существования человека после его физической смерти, то Совершенно ясно, что в течении земной жизни мы не в состоянии проследить процесса нашей жизни до конца, а стало быть не можем знать последствий в последнем их слове. Стало быть — индусская философия поступает произвольно, без достаточных данных, считая целью процесса жизни знание. Этого нельзя утверждать ни с субъективной, ни с объективной точки зрения.
Разумная постановка вопроса о целях жизни — совсем иная. Прежде всего, конечно, нужно отвергнуть, чтобы цель жизни как процесса могла быть определяема какими бы то ни было нашими субъективными пожеланиями. Мы можем привнести в процесс жизни свои субъективные требования, в виде например, счастья или знания, может быть можем до некоторой степени достичь осуществления этих субъективных целей, но общее содержание жизни нашей, общий ход ее течения, а следовательно ее последствия, ее результаты, зависят от нас лишь в некоторой и, по-видимому, незначительной степени. Начать с того, что я родился не по своей воле и даже без ведома моего. Умру также совершенно независимо от того, желаю я этого или не желаю, и смерть придет даже без ведома моего. Итак, ни начало, ни конец этого процесса не зависят от меня. Середина его сложнейшего содержания точно также переполнены условиями, от меня не зависящими и не сообразующимися с моими субъективными пожеланиями и целями. На долю моей воли остается очень не многое.
