— Почему ты так долго молчишь?
— Я должен сказать речь? — осведомился он. Кира вскинула голову и сердито уставилась на его насмешливое лицо.
— Нет, ну слушай — это же… Прекрати сейчас же! Ты…
Вадим не дал ей договорить, приподнявшись и поймав губами ее губы, потом откинулся на подушку, притянув Киру к себе. На несколько минут наступила тишина, потом Кира, с трудом заставив себя оторваться от его губ, осторожно провела кончиками пальцев по его располосованной щеке и скосила глаза на повязку.
— Как твоя рука?
— Да все в порядке… Перестань меня об этом спрашивать каждые две минуты.
— Еще скажи, что тебе это не нравится!
— Не, не скажу.
Она отпустила его и, перекатившись на смятой простыне, легла рядом на бок. Нужно было говорить о серьезных вещах, нужно было разбираться дальше… но сейчас Кире этого не хотелось, и она чувствовала, что Вадим этого тоже не хочет. Хотелось глупостей, хотелось продлить это расслабленно-беззаботное время до бесконечности. Кира помолчала, потом очень осторожно спросила:
— Вадим?..
— А?
— А ты… нет, ну я просто… ну ведь, получается… ты… оборотень, да?..
— Что?! Кто я?! — Вадим внезапно жутко обиделся. — Еще чего не хватало! Конечно нет! Вот которые в страшных фильмах?! Ну спасибо! Я что тебе все это время рассказывал?! Я ведь не рассказал тебе жалостную историю… вроде… мол, цапнула меня магическая псина, и потом долгое время я каждое полнолуние без всякого на то моего согласия обрастал шерстью, клыками и всем там прочим и горестно бродил под луной, с хрустом поедая случайных прохожих обывателей сырыми и без соли, и даже не под водку, и сокрушался о тяжкой жизни вервольфа в современных условиях и о запущенности городских улиц, а потом тащился бы домой в развевающихся лохмотьях, а то и вовсе голый, закусив по дороге в ближайшем киоске „Сникерсом“ и продавщицей! Потом все-таки осознал, что периодически являюсь существом мыслящим, и засел за русских классиков и дифференциальные уравнения…
— Подожди! — затараторила Кира, пытаясь совместить извинительный тон с приступом хохота. — Ты что, я же просто… не обижайся…
— Я читал про них, видел по телевизору! — буркнул Вадим, приподнимаясь на локте здоровой руки. — Ничего общего я с ними не имею, ясно?! Если и есть такая магия или болезнь, мне про это неизвестно!
— Но ты-то… твое… это ведь магия?
— То, как я появился в том мире и кем я там стал — да. То, как я сбежал, да. Но то, каким я стал здесь — в этом никакой магии нет… почти нет…
— Но ты же превра…
— Я не превращаюсь. Я перехожу!.. И делаю это, когда мне вздумается. И мозгов при этом не теряю!
— А в чем разница?
— Это происходит где-то здесь, — он постучал себя указательным пальцем по лбу. — Словно… мне кажется, это должно быть…. будто прыгаешь с крыши одного вагона на другой на полном ходу против встречного ветра. Осознаешь себя другим. Осознаешь себя иначе. Ощущаешь себя иначе. И переходишь. Целиком. Главное помнить себя прежним и ничего не забыть, иначе можно не вернуться.
— То есть ты все время и тот, и другой, просто на поверхности что-то одно… Два в одном, а?
— Тьфу, елки! — сказал Вадим и отвернулся. — Ну примерно.
Кира, приподнявшись, потянула его за плечо и заставила повернуться обратно. Игриво-ласково скользнула языком по его шее, потом, прижавшись лбом к его подбородку тихо спросила:
— А переходить — это больно?
— Неприятно.
— А куда одежда девается? — тут же не выдержала Кира. — Она переходит в шерсть? А если ты без одежды…
— С одеждой или без я плешивым ни разу не оказывался! И вообще я в изучение этого факта не углублялся — мне не до того было, есть — и ладно. Очевидно мне надо было заняться серьезным исследованием этого вопроса? Состыковаться с парой академиков, разъяснить, в чем суть, они бы сказали: „Да-а, Вадик, ну дела!.. Ты покури, а мы пока обмозгуем…“
— Бога ради, перестань ты злобствовать!.. Ну прости. У меня эти вопросы сами с языка слетают, я… Я больше не буду… не обижайся, пожалуйста, — Кира зажала себе рот ладонью, но тут же, сквозь пальцы, прогундосила: — И когда ты понял, что умеешь так делать?
— Через день, как сбежал.
— Но тебе ведь нет необходимости все время переходить, правда? — с надеждой спросила она. — Ты ведь… с тобой ничего не будет, если ты… перестанешь так делать?
— Наверное. Я делал так только, если возникала необходимость. Псом я сильнее. Псом я не хромаю. Обоняние и слух, опять же. Но только, переходя, я резко утрачиваю хорошее воспитание. Человеком я бы мог как-то разрулить ту ситуацию на склоне — дать по морде многократно, да сдать в ментуру… а псом я вижу только один выход. И я… несмотря ни на что, Кира, никакое я не сказочное существо. Если меня ткнуть ножом, то из меня потечет кровь. И переходи — не переходи, рана все равно останется. И никакие серебряные пули для меня не нужны. Меня так же легко убить, как и любого другого — хоть топором, хоть кирпичом по голове…
— Прекрати! — зашипела Кира, зажмурившись и крепко обнимая его. — Не смей о себе так говорить! Я не могу этого слушать!
— Я просто пытаюсь объяснить… — начал было Вадим с искренним недоумением, но она легко шлепнула его по груди.
— Замолчи!
Он пожал плечом, потом улыбнулся и сказал:
— А столько раз в дурацкие ситуации попадал из-за того, что вы так любите цитатами разговаривать — из книг, из фильмов… Пришел как-то во двор, Саныч говорит: „Присаживайтесь…“ — а на скамейке чей-то пакет и куртка… Я на них показал, говорю: „Так тут чьи-то вещи…“ А он мне ответил: „Сбросьте их на пол“.
— И ты сбросил? — Кира засмеялась.
— Ну да… До сих пор с этим сложно… А мимика… вначале даже простая улыбка…
— Учился, как Терминатор?
— Как кто?
— Забудь, — с облегчением произнесла Кира. — Слава богу, ты действительно редко смотришь телевизор!.. Вадик, ты говорил, что до сих пор многих вещей не понимаешь…
— Да и в разговоре стараюсь избегать этих тем. Политики, например, не понимаю совершенно.
— Но ты же говорил с Сан Санычем о политике — я слышала…
— Да… бывает иногда… Почему-то ему мое мнение очень нравится.
— Не „взять все и поделить“? — не удержалась Кира.
— Я читал Булгакова, — с прохладцей ответил Князев. — Очень поучительная вещь, хотя я многого не понял. Может, пойму больше через несколько лет…
— Чего еще ты не понимаешь?
— Духов не понимаю, только если очень легкий запах. Зоопарков не понимаю. Судебно-правоохранительной системы не понимаю. Понимаю, для чего она существует, но вот так, какой она существует, не понимаю. ЖЭКи не понимаю по той же причине. Денег не понимаю. Я знаю, что, как и для чего, но до сих пор не понимаю, как можно драться и убивать за какие-то бумажки. Но ваш мир держится на них, поэтому с этим приходится считаться. Попсу вашу не понимаю. Музыка неприятная, голоса плохие, смысла в словах нет никакого… Если выпускают девиц и парней на сцену только чтобы на них поглядеть, так пусть они там делают что-нибудь другое — зачем петь-то?.. Наркотиков не понимаю…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
