— О боже... — пробормотал я.
— Так ты поможешь мне или нет?
Он видел меня насквозь. Что могло быть хуже, чем притащить к Цезарии Галили и стать свидетелем их встречи? Пожалуй, только остаться внизу и никогда не узнать, что произошло между ними. Что бы ни случилось между матерью и сыном, представшими друг перед другом, мне надлежало увидеть это воочию, и если я пропущу это, то на мне как на писателе можно будет поставить крест. А этого я допустить никак не мог, ибо слишком много было поставлено на карту.
— Ладно, — согласился я. — Ты меня уговорил.
— Вот и отлично, — в порыве чувств он так сильно прижал меня к себе, что я ощутил себя несостоятельным писакой, ибо, по всей вероятности, не смог отразить даже на четверть силу его страсти, которую женщинам Гири, должно быть, не раз доводилось испытывать в его объятиях.
— Пойду разбужу Рэйчел, — сказал он, отпуская меня из своих объятий и направляясь в сторону спальни. Я ждал на пороге, наблюдая, как он, сидя на корточках у кровати, осторожно пытался растормошить Рэйчел.
Очевидно, она глубоко уснула, потому что Галили не сразу удалось ее разбудить, но когда она наконец открыла глаза и увидела Галили, ее лицо осветилось улыбкой. О, сколько в ней было любви! Сколько счастья от того, что он был рядом с ней!
— Пора вставать, красавица моя, — сказал Галили.
Ее взгляд упал на меня.
— Привет. А вы кто? — спросила она.
Ее вопрос меня немного удивил, ибо за долгие месяцы, пока я старательно описывал ее жизнь, Рэйчел мне стала очень близка, и поэтому факт того, что она видит меня в первый раз, оказался для меня неожиданным.
— Я Мэддокс, — ответил я.
— И ты спала на его кровати, — добавил Галили.
Она села, простыня сползла вниз, и Рэйчел поспешила натянуть ее на себя, чтобы прикрыть свою наготу.
— Галили мне много рассказывал о вас, — сказала она, чтобы нарушить неловкое молчание.
— Но я оказался не таким, как вы себе представляли?
— Не совсем.
— Сейчас ты выглядишь куда стройнее, чем тогда на болоте, — заметил Галили, похлопывая меня по животу.
— Я работал не покладая рук. И почти ничего не ел.
— Вы пишете книгу? — спросила Рэйчел.
Кивнув, я рассчитывал, что вопросов больше не последует, ибо мне никогда даже не приходило в голову, что она может захотеть прочесть то, что я о ней написал. При этой мысли у меня взмокли ладони.
— Знаешь, — обратился я к Галили, — если мы собираемся идти к Цезарии, то лучше поторопиться. Ведь она наверняка знает, что ты приехал.
— Думаешь, чем дольше мы тянем, тем больше она утверждается в подозрении, что я боюсь к ней идти? — спросил Галили.
Я с ним согласился.
— Мне хотелось бы, по крайней мере, умыться, — сказала Рэйчел.
— Ванная комната там, — с этими словами я удалился, предоставив ей возможность привести себя в порядок.
— Она такая красивая, — шепнул я Галили, когда он вслед за мной вышел из спальни. — Ты на редкость счастливый человек.
Вместо ответа Галили вновь закатил вверх глаза, как будто собирался с духом перед предстоящей ему встречей.
— Что ты надеешься от нее получить? — спросил я.
— Наверное, прощение. Хотя нет, не только, — он посмотрел мне в глаза. — Я хочу вернуться домой, Эдди. Хочу привести в «L'Enfant» любовь моей жизни. Хочу жить здесь с ней в любви и счастье до конца своих дней.
Теперь я не нашелся, что сказать.
— Ты не веришь в возможность счастливой жизни? — удивился он.
— Для нас?
— Вообще для людей.
— Но ведь мы не такие, как все. Мы Барбароссы. И живем по другим законам.
— Разве? — Он посмотрел на меня стеклянным взором. — Я в этом далеко не уверен. Боюсь, нами правят такие же глупые вещи, как всеми остальными. Мы ничем не лучше тех же Гири. Должны были стать лучше, но не стали. В минуты растерянности мы бываем такими же жалкими и беспомощными, как и они. К тому же пора задуматься о нашем будущем.
— Странно слышать от тебя такие речи.
— Я хочу детей от Рэйчел.
— Лично я этого делать не стал бы, — сказал я. — Полукровки самые никчемные люди на земле.
— Я тоже так раньше думал, — произнес он, положив руку мне на плечо. — К тому же какой из меня отец, говорил я себе. Но пришло время, Эдди, — улыбнулся он, — и мне захотелось наводнить этот старый дом детьми. Я хочу, чтобы они узнали о всех тех чудесных вещах, которыми нас наградила природа.
— Боюсь, в этом доме осталось не так уж много чудес, — возразил я. — Если вообще осталось.
— Осталось, — уверил меня он. — Чудеса всегда вокруг нас. Они у нас в крови. В земле. И даже там, рядом с ней.
— Возможно.
Взяв меня за подбородок, он слегка поднял мою голову.
— Посмотри на себя. И будь счастлив. Я вернулся домой.
Глава VI
Итак, мы втроем направились по тихому, погруженному в ночной сон дому в покои Цезарии. Пока я переходил от одной двери к другой, всякий раз осторожно стучась, прежде чем заглянуть внутрь, меня все сильней одолевало подозрение, что мачеху следует искать не здесь, а этажом выше в комнате под куполом. Круг неотвратимо замыкался — место, с которого все началось, где меня впервые посетили видения, ждало нас.
Едва мы собрались покинуть пустую спальню Цезарии, как меня привлек странный звук, напоминающий царапанье когтей по полу, и тотчас из-под кровати выскочил дикобраз, в котором я узнал Тэнси, любимца мачехи. Присев на корточки, я подхватил его на руки, и он не только не воспротивился, но отнесся к моему жесту не без удовольствия, как, впрочем, и я, ибо его присутствие, честно говоря, подействовало на меня успокаивающе.
— Куда мы идем? — спросил Галили, когда я, миновав его и Рэйчел, направился к выходу.
— Наверх, в комнату под куполом.
— Что она там делает? — взволнованно осведомился он.
— Сейчас узнаем, — ответил я, направляясь через коридор к узкой лестнице. Чем ближе мы подходили, тем большее беспокойство охватывало Тэнси, из чего явствовало, что мы на правильном пути и Цезария на самом деле ждет нас наверху.
У двери я остановился и, обернувшись, спросил у Галили:
— Ты когда-нибудь здесь был?
— Нет...
— Тогда вот что. Если мы потеряемся...
— Господи, о чем ты говоришь? Как это потеряемся? Не такая уж это большая комната.
— Это не комната, Галили, — сказал я. — Возможно, глядя снаружи, она может показаться обычной комнатой. Но стоит войти внутрь, как понимаешь, что ты попал в другой мир — мир Цезарии.
От моих слов Галили явно стало не по себе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
