слов. Он не оговаривал соперника. Он был так щепетилен, что вообще отказался об этом говорить. И если у Гетты по той или иной причине сложилось ложное впечатление, разве Монтегю не заслуживает любых бедствий, какие его могут постигнуть? Пусть каждое слово в письме правда, тем не менее он наказан справедливо, даже если утратил любимую из-за ложного впечатления. Он опозорил себя, сделав предложение миссис Хартл, а значит, недостоин Гетты Карбери. Таким, по крайней мере, был вердикт Роджера Карбери. И в любом случае не его дело исправлять ложное впечатление.
И все же он не мог на этом успокоиться. Он действительно считал, что каждое слово в письме истинно. Хотя Роджер очень возмутился, встретив Пола с миссис Хартл на песках Лоустофта, он вполне верил, что Монтегю честно изложил обстоятельства поездки. Два дня Роджер обдумывал письмо и два дня не находил себе места. В конце концов, зачем быть собакой на сене? Девушка его не любит – смотрит на него как на старика, который заслуживает совершенно иного отношения, нежели Пол Монтегю. Он пропустил пору любви, и теперь ему надлежит мужественно принять свою участь, а не убиваться по недостижимому счастью. В таких обстоятельствах нужно быть честным и справедливым без оглядки на свои чувства. И все же страсть, целиком подчинившая себе Джона Крамба, так что тот не мог думать ни о чем, кроме достижения своей цели, была так же сильна в Роджере. К несчастью для Роджера, его страсть не была свободна от других чувств. Крамб не задавался вопросом, годится ли он в мужья Руби и будет ли Руби ему хорошей женой, если предпочла другого. Однако Роджера смущали тысячи обстоятельств. Джон Крамб и на миг не сомневался, что делать. Он должен получить эту девушку и получит ее любой ценой. Он бывал порой озадачен, но никогда не испытывал сомнений. У Роджера не было такой уверенности. Он знал, что не победит в этой игре, а в минуты уныния порой говорил себе, что и не имел права в ней победить. Окружающие по привычке называют его молодым сквайром! Сам Роджер по временам чувствовал себя восьмидесятилетним – старым-престарым, неспособным поддерживать общение со столь молодыми душами, как сосед-епископ и его друг мистер Хепуорт. Может ли он, переломив себя, совершенно пожертвовать собой и сделать счастливой Гетту?
В таком настроении Роджер решил наконец ответить на письмо врага и ответил на него так:
Полу Монтегю, эсквайру
Я не вижу для себя совершенно никаких причин вмешиваться в Ваши дела. Я ничего против Вас не рассказывал и не знаю, что мог бы сказать в Вашу пользу, если бы даже имел такое желание, которого я, безусловно, не имел. Я думаю, что Вы поступили дурно со мной, жестоко с миссис Хартл и неуважительно с моей кузиной. Тем не менее, поскольку Вы обращаетесь ко мне за свидетельством, которое я могу дать и которое, по Вашим словам, никто другой дать не может, я подтверждаю, что, по моему мнению, Вы не желали приезда миссис Хартл в Англию и в Лоустофт ее сопровождали не как возлюбленную, а как старую знакомую, которую Вы не могли бросить.
Роджер Карбери
Вы можете, если Вам угодно, показать это письмо мисс Карбери, но, если она прочитает часть, она должна прочитать все!
В этом письме было, возможно, больше враждебности, нежели того духа самопожертвования, какой Роджер намеревался в себе воспитать; он и сам это чувствовал, после того как отправил письмо.
Глава LXXXVIII. Дознание
Мельмотта нашли мертвым в пятницу утром, и вечером того же дня мадам Мельмотт и Мари переехали на квартиру как можно дальше от места трагедии, в Хэмпстед. Герр Кролл знал этот дом и по просьбе лорда Ниддердейла занялся тем, чтобы комнаты немедленно подготовили для вдовы его бывшего хозяина. Ниддердейл сам помог им с переездом; немец, горничная несчастной женщины, а также драгоценности, упакованные согласно последнему указанию Мельмотта жене, последовали за экипажем, в котором сидели мать и дочь. Выехали только в девять, и мадам Мельмотт даже умоляла, чтобы ей позволили провести на Брутон-стрит еще ночь. Однако лорд Ниддердейл почти без слов дал Мари понять, что дознание пройдет завтра рано утром, и Мари, строго поговорив с мачехой, настояла на своем. Так что несчастную увезли из дома мистера Лонгстаффа, и она больше не увидела своего роскошного особняка на Гровенор-сквер, где не бывала с того дня, как принимала там китайского императора.
В субботу утром провели дознание. В том, как все произошло, не было ни малейших сомнений. Слуги, врач и полицейский инспектор дали показания. Мельмотт был дома один, никто не приближался к нему до того часа, когда его нашли мертвым, он совершенно точно умер от отравления синильной кислотой. Установили также, что он был пьян в палате общин – как засвидетельствовал один из клерков палаты, вызванный для дачи показаний к очень большому своему неудовольствию. Что Мельмотт покончил с собой, никто не сомневался – как не сомневался в причине.
В таких случаях присяжным предстоит решить, был ли в своем уме несчастный, которому жизнь стала невмоготу и который решил проверить, не станет ли ему лучше на том свете. Близкие, разумеется, хотят, чтобы его признали невменяемым, ибо тогда покойника можно похоронить, как любого другого, и позже утверждать, что бедняга помешался. Быть может, лучше бы всех самоубийц объявляли безумными, поскольку присяжные в своем вердикте не руководствуются какими-либо твердо установленными фактами. Если несчастный до последнего времени жил в целом достойно, не вызывал ненависти и в последние мгновения не сделался особенно отвратителен для света в целом, его признают невменяемым. Кто будет суров к несчастному священнослужителю, которого ужасные сомнения заставили прибегнуть к единственному, на его взгляд, выходу? Кто не пожалеет бедную женщину, которую бросил ее возлюбленный и повелитель? Кто откажет в кладбищенской земле некогда благодеятельному философу, рассудившему, что лучше уйти, раз он не может сделать на земле больше ничего доброго? Они и подобные им были, разумеется, в состоянии временного умопомешательства, хотя прежде за ними не замечали ничего странного. Однако, когда мертвым рядом со склянкой синильной кислоты находят какого-нибудь Мельмотта – человека, ненавистного всем своими недавними злодеяниями, бесчестного дельца, который так хорошо притворялся богатым, что мог покупать и продавать имения, не платя за них, негодяя, который разорил друзей, считавших его состояние незыблемым, мерзавца, который пролез в палату общин и опозорил парламент, явившись туда пьяным, – его не избавят вердиктом
