Но если в книге Песнь Песней нет настоящего драматического действия, то есть в ней полное и живое, органическое единство основной идеи, развивающейся на всем ее протяжении: защитить это единство книги думали, между прочим, сторонники теории драмы против сторонников фрагментальной теории, по которой Песнь представляет ряд бессвязных отрывков или фрагментов песенного характера. Единство и цельность книги бесспорно доказывается следующими данными: 1) Единством действующих в песни лиц: не только главные лица — Жених и Невеста, Соломон и Суламита, но и второстепенные лица, дочери Иерусалима, являются во всех частях книги с одними и теми же характерами, стремлениями и задачами и в одинаковой обстановке. Напр., имя Соломона или «царя» (т. е. тоже Соломона) проходит через всю книгу (I:3–4, 11; III:7, 9, 11; VII:11–12); равным образом — «дщери Иерусалимские» (I:4; II:7; III:5; V:8, 16; VIII:4); упоминается неоднократно о матери Суламиты, но не об отце ее (I:5; III:4; VIII:2). 2) Единством литературных приемов писателя во всех частях книги. Свящ. писатель раз выработал свои особенные выражения и рассеял их по всем частям книги; многие выражения не раз повторяются в разных отделах с буквальною почти точностью. Таковы, напр., эпитеты: «прекраснейшая из женщин», — «тот, кого любит душа моя»; или — три раза повторяемое заклятие к иерусалимским женщинам не будить любовь (II:7; III:5; VIII:3), или — троекратный вопрос: «кто эта»… (III:6; VI:10; VIII:5) и др. 3) Наконец, особенно — единством и постепенностию развития основного содержания книги и частных ее подробностей. Чувство любви Невесты к Жениху в начале является как бы в зародыше, неуверенным и неопределенным (I:1–3, 6–7), а в конце становится крепкою, как смерть, настоящим божественным пламенем, которое ничто не может потушить (VII:6–8); и сама Невеста, прежде несовершенная (I:4), теперь достигает полноты и совершенства (VIII:10). Можно наблюдать в песни смену времен года: зимы, весны (II:11–13), лета (IV:11; VI:11) и осени (VII:8–9).
Если к сказанному о внутреннем единстве книги Песнь Песней присоединить, что и в языке ее наблюдается такое же единство в словоупотреблении в разных ее частях, то отпадает всякое основание к дроблению книги на какие-либо, тем более разновременного происхождения, перикопы или фрагменты. С тем вместе теряет всякий смысл отрицание происхождения книги от Соломона, так распространенное на западе. (По мнению, напр., Кенига, о происхождении книги от Соломона не может быть речи ввиду того, что будто бы язык и идейное содержание книги указывают на начало послепленного периода [3], православная наука, напротив, не имеет никакого побуждения отступать в этом вопросе от свидетельства предания, согласно которому писателем книги был именно мудрый царь Соломон. Предание это выразилось уже в самом надписании книги, а также в свидетельстве Талмуда (тр. Baba batra, fol. 14, b.), что книга Песнь Песней была написана Соломоном, но собрана и издана царем Езекиею. В качестве Соломонова священного произведения в еврейских синагогах издревле и доселе книга Песнь Песней читается в восьмой день еврейского праздника Пасхи. Традиция иудейская расходилась лишь в решении вопроса, когда, в каком возрасте написал Соломон Песнь Песней: по мидрашу, Соломон написал Песнь в старческом возрасте, между тем преобладающим взглядом еврейской традиции был тот, что «Песнь Песней» написана Соломоном в юности его, тогда как «Притчи» — в зрелом его возрасте, а Екклезиаст — в старости. Последний взгляд предпочтительнее и преобладает и в Христианской Церкви.
На русском языке относительно книги Песнь Песней имеются: 1) Перевод книги с еврейского текста — архимандрита Макария (Глухарева) Христ. Чтен. 1871, I; 2) Перевод ее с греческого LХX-ти — Епископа Порфирия (Успенского) — Труды (Невской Духовной Академии 1869 г., июнь, с. 103–118; 3) Изъяснение Песнь III:6 и IV:16 — в «Воскресн. Чтен.» гл. V (1841, 159–160) и гл. VII 1843), с. 64; 4) Профессора СПБ. Духовн. Академии И. С. Якимова, «О происхождении книги Песнь Песней» — Христ. Чтен. 1887 г., т, I, с, 569 акт. и 5) Профессора Киевской Духовной Академии А. А. Олесницкого, «Книга Песнь Песней и ее новейшие критики» — в Труд. Киев. Дух. Акад». 1881–1882 гг. и отдельно — Киев 1882, с. 387. Сочинение проф. А. А. Олесницкого является капитальнейшим ученым произведением о книге Песнь Песней, не только стоящим на одном уровне с лучшими произведениями западной ученой библиологической литературы, но и далеко превосходящим многие из них. В этом сочинении автор не только очень обстоятельно изложил данные предания о каноническом характере и способах изъяснения книги Песнь Песней в иудейской синагоге и Христианской Церкви, и установил затем соотношение важнейших древних текстов книги, особенно еврейского — масоретского и греческого — LХХ; не только дал полнейшее обозрение и критический разбор многочисленных взглядов и теорий ученых библеистов запада касательно Песни Песней, но и представил в заключение собственный оригинальный и талантливейший опыт изъяснения этой книги — «новый способ разгадки Песни Песней» (с. 336–337). Останавливаясь на тех местах книги (IV:1–5; VI:4–7; VII:2–6), в которых дано наиболее подробное описание Невесты, проф. Олесницкий находит здесь следующие особенности: во-первых, анатомическую подробность в перечислении отдельных частей фигуры (уста, нёбо, язык, ноги, бедра, пуп); во-вторых, широкое, исключительное употребление при описании членов тела невесты разных штрихов из картин природы, причем последние решительно заслоняют собою чисто человеческие черты («глаза твои голубиные», I:14. «Зубы твои — как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной нет между ними» IV:2; «шея твоя — как столп Давидов, сооруженный для оружий…» IV:4 и мн. др.). Отсюда, «так как в Песни Песней спорят между собою чисто человеческий образ невесты и картины природы и так как в этом споре за первенство картины природы одерживают верх по силе и полноте изображения, то первый шаг к разгадке книги должен состоять в новом освещении ее, какое дается перенесением центра тяжести из мнимого основания книги или человеческого образа невесты к просмотренному исследователями действительному основанию или описанию природы» (с. 346). Возможность сравнения картин природы с человеческою фигурою невесты в устах библейского поэта вполне понятна. По особому поэтическому миросозерцанию древних евреев земля, как мать и кормилица всего живущего, представляется женским началом; отсюда название земли ерец женского рода. Отдельные же страны или государства называются ее дочерьми или девами, невестами: дева дочь Египта Иер XLVI:11; дева дочь Сидона Ис XXIII:12; дева дочь Вавилона Ис XLVII:1; но особенно часто у библейских писателей этот образ прилагается к земле обетованной: дева дочь Израилева, дева дочь Иуды, дева дочь народа Моего (Иеговы) Иер XIV:17; Ис X:32, XXXVII:22; Ам V:2 и пр. Таким образом, если Песнь Песней посвящена описанию природы, то привнесение в это описание человеческого образа девы-евреянки будет вполне понятно, гораздо более в духе древнееврейского мировоззрения, чем обратное привнесение картин природы в поэтическое изображение человеческой (женской) красоты. (с. 348). Группируя, затем, все соединенные в книге Песнь Песней штрихи и картины природы (флора, фауна, неорганическое царство, продукты народного продовольствия, смены явлений дня и ночи, времен года и т. д.), а также штрихи, изображающие местную человеческую культуру (сторожевые и военные башни, арсеналы, города с их разнообразными принадлежностями), проф. Олесницкий приходит к заключению, что свящ. писатель Песни Песней имел изобразить собственно Палестину, именно подобным же образом изображаемую во Второзаконии (VI:10–11; VIII:7–10; XI:9–12) и у пророков. Соответственно с этим и жених Песни Песней (по изображению V:10–16), должен принадлежать видимой природе, по крайней мере, открываться в явлениях видимой природы. Но в то время как картины и штрихи, изображающее невесту, вполне тяготеют к низменной земной природе, штрихи, собранные в образ жениха, хотя соприкасаются с землею, но сами принадлежат высшей эфирной области света… По мере того как мы всматриваемся в эти залитые светом картины, человеческий образ жениха все более тускнеет и наконец превращается в светозарный образ солнца (с. 353). Как именно палестинская природа, невеста Песнь Песней стремится к своему палестинскому солнцу (с. 358). Но как невеста есть не только палестинская земля, но и населяющий ее еврейский народ, так и жених есть не только благодетельная для земли физическая сила — солнце, но и сила политическая — царь, у пророка (Иер XV:9) поэтически называемый солнцем; частнее, царь Соломон. Но высшею, благодеявшею земле Палестинской и Израилю, силою была сила Божественная, которой были обязаны своим бытием и действием и физическая сила солнца и политическая — царя. В солнце и лазури возвышающийся над землею царь Соломон, как благодетельный гений страны, сам собою вызывал в мысли поэта образ прославленного Мессии, имеющего явиться в облаках славы и завершить все высшие премирные благодеяния народу (с. 362).
