стороны, перестроить свою политику в духе ее серьезного улучшения в отношении Германии.
Если добавить к этому то, что Советский Союз
– никогда не имел и не хочет иметь каких-либо агрессивных намерений против Германии,
– он считал и продолжает считать вполне возможным мирное разрешение спорных вопросов в советско-германских отношениях,
– что принцип мирного сосуществования различных политических систем является давнишним принципом внешней политики Советского правительства,
то можно прийти к выводу, что имеется налицо не только реальная база для установления новых улучшенных политических отношений между обеими странами, но и условия для осуществления уже теперь серьезных практических шагов в этом направлении. Советское правительство считает, что первым шагом к такому улучшению отношений между СССР и Германией могло бы быть заключение торгово-кредитного соглашения. Вторым шагом через короткий срок могло бы быть заключение пакта о ненападении или подтверждение пакта о нейтралитете от 24 апреля 1926 года с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности обеих сторон в тех или иных вопросах внешней политики с тем, чтобы последний представлял органическую часть пакта.
Зачитав заявление Советского правительства, Молотов предупредил посла, что Сталин находится в курсе дела, и он разделяет то, что нарком передал от имени Советского правительства. Поясняя прочитанный советский ответ, Молотов подчеркнул, что речь идет о том, что, прежде чем начать переговоры об улучшении политических взаимоотношений, надо завершить кредитно-торговые переговоры. Это будет первым шагом на пути улучшения взаимоотношений. Вторым шагом будет или подтверждение Берлинского договора о ненападении и нейтралитете между Советским Союзом и Германией от 24 апреля 1926 года, что имел, очевидно, в виду Шуленбург, говоря об освежении договоров, или заключение договора о ненападении плюс подписание протокола по вопросам внешней политики, в которых заинтересованы договаривающиеся стороны. (Сталин услышал мольбу Гитлера не вмешиваться в грядущие европейские события, а в обмен на невмешательство просить, все, что душе будет угодно, и дал понять, что душа у него широкая, и попросит он не мало. – Л.П.).
Переходя к вопросу о приезде Риббентропа, Молотов заявил, что Советское правительство ценит постановку этого вопроса германским правительством, подчеркивающим серьезность своих намерений предложением послать в Москву видного политического деятеля, в отличие от англичан, пославших в Москву второстепенного чиновника Стрэнга. Но перед приездом Риббентропа необходимо провести соответствующую подготовку, и Кремль не хотел бы прежде времени поднимать много шума.
Молотов спросил, как оценивает посол перспективы первого и последних шагов. О кредитно-торговых переговорах Шуленбург ответил, что у него складывается впечатление, что соглашение не сегодня-завтра состоится. О втором шаге Шуленбург обещал телеграфировать в Берлин и запросить проект договора. Но посол сказал, что он усматривает трудности в дополнительном протоколе. Молотов заявил на это, что надо иметь проект пакта о ненападении или подтверждение старого договора о нейтралитете. Необходимо сделать то или другое по выбору Германии, и хорошо бы получить схему пакта и тогда можно перейти к протоколу.
Шуленбург сказал, что при заключении нового пакта о ненападении или подтверждении старого договора о нейтралитете, речь может идти лишь об одном параграфе. Центр же тяжести будет лежать в протоколе и поэтому желательно получить от Советского правительства хотя бы эскиз протокола. Шуленбург подчеркнул, что протокол будет иметь важное значение, так как при его составлении всплывет вопрос о гарантии прибалтийским странам, и прочее. Молотов сказал, что он не располагал германским ответом по поводу пакта о ненападении, вопрос о котором раньше германским правительством вообще не ставился. Необходимо рассмотреть сегодняшний ответ. Вопрос же о протоколе пока не детализируется. При его составлении сторонами будут рассмотрены вопросы, затронутые в германском заявлении 15 августа. Инициатива при составлении протокола должна исходить не только от Советского правительства, но и от правительства Германии. Естественно, что вопросы, затронутые в германском заявлении 15 августа, не могут войти в договор, они должны войти в протокол. Германскому правительству следует обдумать это. Надо полагать, что договор будет содержать четыре-пять пунктов, а не один, как думает Шуленбург. Посол заявил, что он не сомневается, что германское правительство готово дать проект пакта. Но оно, очевидно, встретит затруднения при составлении протокола, и поэтому желательно для облегчения работы иметь предварительную наметку того, что он должен содержать. Например, остается открытым вопрос о гарантиях прибалтийским государствам. Может быть, целесообразно в протоколе отразить заявление от 15 августа, в котором сказано, что Германия учтет интересы Советского Союза в Балтийском море? (Шуленбург предлагает пока только гарантии, очевидно, неприкосновенности суверенитета, то есть, что Германия не станет нападать на Латвию, Литву, Финляндию и Эстонию. Понятии «сфера интересов» пока не вводится. Но вскоре все кардинально изменится, и Гитлер отдаст Сталину Прибалтику. – Л.П.).
Молотов ответил, что содержание протокола должно быть предметом обсуждения. Торговое соглашение находится уже в стадии завершения, надо готовить проект пакта о ненападении или подтверждение договора 1926 года и в ходе рассмотрения этого можно будет подойти к более конкретным вопросам о содержании протокола. Шуленбург обещал запросить в Берлине проект договора. Что касается протокола, то он сказал, что будет просить составить его на основе германского заявления 15 августа, внеся туда общую формулу об учете Германией советских интересов в Балтийском море758.
Потрясающая покладистость германского руководства говорит о том, что Гитлер находится в жесточайшем цейтноте, у него остается меньше двух недель для того, чтобы, начав войну с Польшей не позднее 1 сентября, успеть завершить ее до осенней распутицы, дождей и туманов, до предельного для авиации сокращения светового дня. Но, имея перед собой Советский Союз в качестве вероятного противника, он не мог решиться начать войну против Польши, и уж тем более, Гитлер не собирался осенью 1939 года воевать с Советским Союзом: для этого у него не было ни планов, ни времени, ни сил.
А что же Советское правительство? А Советское правительство поставило заключение нового договора о ненападении (или освежение прежнего договора о ненападении и нейтралитете) и протокола к нему в прямую зависимость от подписания кредитного договора на явно невыгодных для Берлина условиях, в основном, по номенклатуре вывозимого из Германии оборудования, поскольку оно предназначалось, для производства вооружений. Пока слово «секретный» в отношении протокола прямо не произнесено, но контекст последнего разговора Молотова с Шуленбургом прямо указывает на то, что протокол к новому договору о ненападении придавать гласности не планировалось.
Обращает на себя внимание и другой немаловажный момент, изложенный в памятной записке Советского правительства. Если Берлин предложит выгодные экономические и политические условия, каковые условия вовсе не будут гарантировать отказ Германии от любой агрессии (это условие, как и заключение Германией со всеми своими соседями
