20
Расставания
I
Раскисшая от нескончаемых дождей дорога обещала надворному советнику трудный и неприятный путь назад. Осенняя распутица удерживала в своем грязном плену десятки карет и легких колясок.
За крепостью, на солдатском кладбище, полковой священник с раннего утра читал молитвы и, размахивая кадилом, отпевал усопших. Тело Игнатьева было решено отправить в Ставрополь и похоронить там со всеми воинскими почестями.
Обратно Самоваров отправлялся в сопровождении тех же казаков, только теперь за экипажем тянулись дроги со свинцовым гробом, где покоились останки полковника. Весть о его подвиге быстрокрылой чайкой разнеслась по окрестностям, и линейные казаки на постах, завидев укрытый пологом гроб, брали на караул.
Мелкая беспрерывная изморось делала поездку совсем невыносимой, и карета то и дело застревала в непролазном, жидком болоте. Казакам приходилось вытаскивать на руках то дроги, то экипаж, вывязивая колеса из топкой трясины, условно именуемой почтовым трактом.
Ночью неожиданно начался снегопад, укрыв осеннюю распутицу и непролазную грязь белым пушистым одеялом. Дорога слегка подмерзла, и ехать стало значительно легче. В Ставрополь Самоваров добрался утром следующего дня. Повсюду царило оживление. Извозчики меняли коляски на сани, детвора весело играла в снежки, а торговцы дровами и хворостом бойко распродавали оставшиеся с осени запасы топлива. В город пришла зима.
Четверка лошадей вместе с казаками остановилась у дома командующего. За ней подкатили дроги. Надворный советник в сопровождении дежурного офицера вошел во двор. Снова, как в первый раз, он застал генерала за любимым занятием: Георгий Арсеньевич отламывал куски от свежего каравая и кормил оленей. Хлеб был еще теплый, и из него клубами шел пар. Услышав шаги, Эртель повернулся и, обращаясь к Самоварову, заметил:
— Вижу, Иван Авдеевич, дорога-то вас порядком измотала.
— От этого, ваше превосходительство, никуда не денешься.
— Похороны полковника Игнатьева начнутся совсем скоро…
— Вам уже обо всем известно?
— Согласно уставу генерал Турчанинов сразу же отправил в штаб вестового с депешей.
— Ах да, — понимающе кивнул следователь, — военный порядок.
— А когда вы собираетесь назад?
— Я, ваше превосходительство, хотел бы проводить Родиона Спиридоновича в последний путь и сразу же выехать.
— Это правильно, Иван Авдеевич, что решили почтить его память. Я много думал над вашими догадками и, к сожалению, понял, что они вполне логичны, а значит, могли подтвердиться. Героическая смерть полковника, пожалуй, лучший исход в этой таинственной истории с исчезновением золота. Он вряд ли бы вынес эти унизительные допросы и упоминание в них Агриппины. Так что пусть он останется в нашей памяти офицером, с честью выполнившим свой долг.
— Мне иногда кажется, что некая неведомая, потусторонняя сила вмешивается в ход расследования. А сейчас, после смерти Родиона Спиридоновича, все еще больше запуталось…
— И тем не менее вы сделали все возможное…
— Благодарю, ваше превосходительство, за столь лестную оценку моих скромных усилий, и все-таки жаль, что мне не удалось довести это дело до конца. Смею надеяться, господин генерал, что в случае появления каких-либо новостей, имеющих хоть косвенное отношение к пропаже, вы найдете возможность послать мне весточку.
— В этом можете не сомневаться. Ну что ж, Иван Авдеевич, пойдемте, скоро начнется отпевание…
II
В городе все было готово к торжественным похоронам. Запаянный гроб на траурном катафалке в составе почетного офицерского караула привезли в главный городской храм — Троицкий собор. Казалось, все пятитысячное население Ставрополя пришло проститься с героем. Священник в присутствии однополчан совершил божественную заупокойную литургию отпевания, и по ее окончании штаб-офицеры, согласно воинскому ритуалу, сопроводили траурную колесницу до военного кладбища. Обнажив голову, командующий оглядел присутствующих и произнес:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Сегодня русская земля примет останки еще одного сына, отдавшего жизнь за ее процветание и благодать. И каждый день над этим солдатским кладбищем будет всходить солнце и озарять светом могилу заступника земли русской — Игнатьева Родиона Спиридоновича, сложившего голову в жарком бою за православную веру, за государя и Отечество. Мы будем хранить в наших сердцах священную память о нем. Мир праху, мир душе, мир ему!
Гроб опустили. Командующий первым бросил горсть земли, а за ним и все остальные. Людей было так много, что яма быстро наполнилась. Оружейный залп прогремел над могилой и негромким эхом разнесся по округе, известив Господа, что под сенью креста почил еще один русский офицер.
Самоваров заметил отца Агриппины. Он стоял в первом ряду, держа на руках завернутого в розовое одеяло грудного ребенка. Федор Толобуев что-то шептал младенцу, будто разговаривая с ним. Он то и дело смахивал с глаз набегавшие слезы. К нему подошел командующий и, испросив разрешения, взял на руки малютку.
Неожиданно небо затянуло густой чернильной мглой, и солнце поглотили большие серые тучи. Они нависли над присыпанной первым снегом землей так низко, что казалось, цеплялись за голые верхушки уснувших на зиму деревьев. Тень накрыла собой кладбище и людей, стоящих вокруг. В толпу ворвался ветер. Он срывал головные уборы и качал растущие рядом тополя с такой силой, что с них с шумом падали ветви. Одна из них, подхваченная воздушным вихрем, угодила в только что поставленный крест; он покосился и упал. Солдаты бросились его поправлять. Народ испуганно загудел. Кто-то прокричал: «Это Следь пришла! Гореть покойнику в аду!»
Народ стал медленно расходиться. Иван Авдеевич почувствовал, что кто-то за ним наблюдает. Повернувшись, он увидел смеющийся беззубый старушечий рот и черные, почти пустые глаза. Надворный советник ощутил, как в жилах студеной водой леденеет кровь и сосет под ложечкой… Но скоро оцепенение прошло, и среди провожающих он рассмотрел знакомые лица: Анастасия Безлюдская шла рядом с женой бывшего казначея Латыгина, но, заметив Ивана Авдеевича, обе дамочки поспешили прочь; полковой лекарь Лисовский в чем-то горячо убеждал жену командира Навагинского полка. Подойдя ближе, Иван Авдеевич услышал:
— Вот представьте себе, Вера Ефимовна, разразилась самая что ни на есть природная катаклизма: дождь проливной, ветер свирепствует, а по лужам идут двое. У них ни зонтов, ни калош, ни какой-нибудь приличной непромокаемой одежонки. А путь-то долгий. Вот наконец пришли они домой. Оба чайком горяченьким да малиновым вареньицем побаловались. Легли спать. Наутро один здоров-здоровехонек и снова на службу отправился, а другой «кхе-кхе» — кашляет, чихает, и ничто ему уже помочь не может. Так болезный и упокоился навеки…
«Надо же, — подумал Самоваров, — а здесь опять все по-прежнему. И люди и слова все одно… Наверное, и через сто лет будет расхаживать по здешним кривым улочкам какой-нибудь полковой лекарь и рассказывать обывателям одну и ту же вечную историю про двух путников, а горожане будут его слушать, кивать понимающе и потом дружно ходить к нему на прием. А чему удивляться? Это и есть обычная провинциальная жизнь — тихая и неторопливая, как утренняя молитва».
Неспешным шагом надворный советник добрался до генеральского дома. Колеса уже успели заменить полозьями. Свежие лошади били копытами, и у них изо рта шел пар. Собравшиеся кучкой казаки что-то горячо обсуждали. Отворилась штабная калитка, и показался командующий, а за ним проследовал знакомый урядник с какой-то поклажей. Охранение вытянулось во фронт.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Вольно, братцы, — по-свойски скомандовал генерал и, обращаясь к Ивану Авдеевичу, сказал: — Мой вам подарок — медвежья шкура, спасет от самого лютого мороза. Ну а провиантом вы обеспечены на все пятнадцать суток, так что не беспокойтесь.
И только тут следователь заметил на задках ящики. Верхний доходил до самой крыши.
