Тем временем там происходила любопытная сцена. В квартиру вторглась банда, похоже, из СА, и двое или трое из них ворвались в гостиную. Миссис Фрейд, оказавшись в такой критической ситуации, реагировала на данное вторжение исключительным самообладанием. Самым любезным образом она пригласила часового, стоящего у двери, садиться; как она сказала мне впоследствии, для нее было неприятно видеть, как незнакомый ей человек стоит в ее доме. Это вызвало у них некоторое замешательство, которое усилилось следующим ее поступком. Принеся деньги на ведение домашнего хозяйства, она положила их на стол со словами, столь свойственными ей за обеденным столом: «Господа, не хотите ли вы помочь себе сами?» Затем Анна Фрейд сопроводила их к сейфу, стоящему в другой комнате, и открыла его. Все награбленное составило около 6000 австрийских шиллингов (примерно 300 фунтов). Они обсуждали перспективы продолжения своих мелких грабежей, когда в дверях появилась болезненная и изможденная фигура. Это был Фрейд, которого потревожил шум. Он умел так хмуриться со сверкающими от ярости глазами, что ему мог бы позавидовать любой пророк Ветхого Завета, а эффект, производимый его хмурым выражением лица, довершил замешательство визитеров. Сказав, что они зайдут в другой раз, они торопливо удалились. Неделю спустя пришло гестапо и сделало тщательный обыск во всех комнатах, якобы в поисках политических антинацистских документов; довольно важно, однако, что они не вошли в личные комнаты Фрейда. Когда они уходили, они взяли с собой Анну Фрейд.
Сразу же после того, как я пришел в его дом, мы сердечно поговорили с Фрейдом. Как я и опасался, он намеревался остаться в Вене. На первый мой довод о том, что он не один в мире и что его жизнь дорога многим людям, он со вздохом ответил: «Один. Да если бы я только был один, я бы давно уже покончил счеты с жизнью». Но ему пришлось согласиться с силой моих аргументов, и после этого он стал говорить, что чересчур слаб, чтобы путешествовать куда бы то ни было; он даже не сможет влезть в купе, если придется ехать континентальными поездами. Когда с такой его отговоркой не согласились, он указал на тот факт, что ни одна страна не разрешит ему в ней поселиться. Этот аргумент действительно являлся довольно весомым; в наши дни людям почти невозможно себе представить, сколь ужасно негостеприимной была любая страна для предполагаемых эмигрантов, настолько сильно ощущалась безработица. Франция была единственной страной, которая предоставляла иностранцам всевозможные свободы, но с тем условием, что они не будут зарабатывать в ней себе на жизнь; таким образом, если они этого пожелают, их приглашали во Францию голодать. Я мог лишь попросить Фрейда позволить мне по моем возвращении в Англию попытаться узнать, не может ли быть сделано для него исключение. Тогда он высказал последнюю причину. Он не может покинуть свою родину, ибо это будет похоже на оставление солдатом своего поста. Я успешно преодолел такое его отношение, проведя аналогию с Лайтоллером, помощником капитана «Титаника», который так и не покинул свой корабль, но которого покинул сам корабль; таким образом, я добился окончательного согласия Фрейда на отъезд.
Это была первая преграда и, вероятно, самая тяжелая. Относительно второго затруднения, а именно получения разрешения жить в Англии, я не испытывал большой озабоченности, и, как показали события, справедливо. Относительно третьего затруднения — убедить нацистов отпустить Фрейда — я не мог ничего сделать, но у великих людей часто больше друзей, даже занимающих высокие посты, чем известно им самим. У. С. Буллит, который в то время являлся американским послом во Франции, был личным другом президента Рузвельта, и он немедленно связался с ним, прося его вмешаться. Президенту Соединенных Штатов, занимающему такое ответственное положение в мире, требовалось дважды подумать, прежде чем вмешиваться во внутренние дела другой страны, но Рузвельт поручил своему государственному секретарю послать инструкции американскому поверенному в делах в Вене господину Уайли сделать все возможное относительно решения этого вопроса, что Уайли в пределах своих возможностей добросовестно сделал. В Париже Буллит зашел к графу фон Велцеку, германскому послу во Франции, и совершенно недвусмысленно дал ему понять, какой всемирный скандал возникнет, если нацисты станут плохо обращаться с Фрейдом. Велцека, который был культурным и образованным человеком, не нужно было убеждать, и он сразу же предпринял шаги, чтобы довести этот вопрос до сведения самых высоких нацистских чинов. Эдоардо Вейсс, который в то время находился в тесном контакте с дуче, рассказывает, что Муссолини также выразил подобное суждение, либо непосредственно Гитлеру, либо его послу в Вене. Это был тот момент, когда Гитлер ощущал искреннюю благодарность к Муссолини за ту свободу действий, которую он получил при захвате Австрии.
Так что, находясь меж двух огней, нацисты не осмеливались отказать Фрейду в выдаче выездной визы, хотя они были полны решимости вначале урвать для себя свою долю добычи.
Те немногие дни, что я мог провести в Вене, были насыщены до предела. Мюллер-Брауншвейг в сопровождении нацистского комиссара прибыл в Вену из Берлина с целью ликвидации там психоаналитического общества. Однако еще ранее, 13 марта, было проведено собрание членов правления Венского общества, на котором было принято решение, что каждый, кто может уехать, должен покинуть страну и что местонахождением этого общества будет любое место, которое определит Фрейд. Фрейд заметил на этот счет: «После разрушения Титом храма в Иерусалиме раввин Иоханан бен Саккай попросил разрешения открыть в Ябне школу для изучения Торы. Мы собираемся сделать то же самое. В конце концов, мы знакомы с преследованием по нашей истории, традиции, а некоторые из нас и по личному опыту, — со смехом добавил он, указывая на Рихарда Штербу, — за одним исключением». Штерба, однако, решил разделить судьбу своих еврейских коллег и уехал в Швейцарию два дня спустя; он непреклонно отказался от льстивых предложений германских аналитиков возвратиться в Австрию и стать директором Венского института и клиники. Так что немцам нечего было урвать себе, и им пришлось довольствоваться захватом библиотеки Венского общества, не говоря уже о захвате ими всего имущества «Verlag»
17 марта Мари Бонапарт прибыла из Парижа, и мне теперь было легче покидать Вену для выполнения неотложной задачи получения разрешений на въезд в Англию. Министром внутренних дел Англии в это время был сэр Сэмюэл Хор, с которым я был поверхностно знаком по принадлежности к одному и тому же частному клубу катания на коньках; вот почему я ссылался на него в своих письмах в Вену, информацию в которых приходилось маскировать, как на «своего конькобежного друга». Но в таком крайне необходимом деле желательно было обеспечить любую доступную поддержку, а наиболее весомой, по-видимому, могла стать поддержка Королевского общества, которое приняло Фрейда в свои почетные члены два года тому назад; в тех редких случаях, когда члены общества вмешивались в общественные или политические события, к ним прислушивались с особым уважением. Поэтому моим первым шагом по возвращении в Лондон 22 марта было получить от Уилфреда Троттера, который в то время являлся членом правления этого общества, рекомендательное письмо к сэру Уильяму Бреггу, всемирно известному врачу, который в то время был президентом Королевского общества. Я встретился с ним на следующий день, и он сразу же выдал мне рекомендательное письмо к министру внутренних дел. Я был ошарашен, обнаружив, хотя и не в первый раз, сколь наивным в мирских делах может быть всемирно известный ученый. Он спросил меня: «Вы действительно полагаете, что немцы плохо относятся к евреям?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
