Он снова пустил лошадь рысью.
– С твоей стороны нехорошо так обращаться со мной, Кадрусс, – сказал он. – Ты сам говоришь, что мы старые товарищи, ты марселец, я…
– Так ты теперь знаешь, кто ты?
– Нет, но я вырос на Корсике. Ты стар и упрям, я молод и неуступчив. Плохо, если мы начнем угрожать друг другу, нам лучше все решать полюбовно. Чем я виноват, что судьба мне улыбнулась, а тебе по-прежнему не везет?
– Так тебе вправду повезло? Значит, и этот грум, и тильбюри, и платье не взяты напрокат? Что ж, тем лучше! – сказал Кадрусс с блестящими от жадности глазами.
– Ты сам это отлично видишь и понимаешь, раз ты заговорил со мной, – сказал Андреа, все больше волнуясь. – Будь у меня на голове платок, как у тебя, грязная блуза на плечах и дырявые башмаки на ногах, ты не стремился бы узнать меня.
– Вот видишь, как ты меня презираешь, малыш. Нехорошо! Теперь, когда я тебя нашел, ничто не мешает мне одеться в лучшее сукно. Я же знаю твое доброе сердце: если у тебя два костюма, ты отдашь один мне; ведь я отдавал тебе свою порцию супа и бобов, когда ты уж очень хотел есть.
– Это верно, – сказал Андреа.
– И аппетит же у тебя был! У тебя все еще хороший аппетит?
– Ну, конечно, – сказал, смеясь, Андреа.
– Воображаю, как ты пообедал сейчас у этого князя!
– Он не князь, он только граф.
– Граф? Богатый?
– Да, но не рассчитывай на него; с этим господином не так легко иметь дело.
– Да ты не беспокойся! Твоего графа никто не трогает, можешь оставить его себе. Но, конечно, – прибавил Кадрусс, на губах которого снова появилась та же отвратительная улыбка, – за это тебе придется раскошелиться.
– Ну, сколько же тебе нужно?
– Думаю, что на сто франков в месяц…
– Ну?
– Я смогу существовать…
– На сто франков?
– Плохо, конечно, ты сам понимаешь, но…
– Но?
– На сто пятьдесят франков я отлично устроюсь.
– Вот тебе двести, – сказал Андреа.
И он положил в руку Кадрусса десять луидоров.
– Хорошо, – сказал Кадрусс.
– Заходи к швейцару каждое первое число, и ты будешь получать столько же.
– Ну вот, ты опять меня унижаешь!
– Как так?
– Заставляешь меня обращаться к челяди. Нет, знаешь ли, я хочу иметь дело только с тобой.
– Хорошо, приходи ко мне, и каждое первое число, во всяком случае, пока мне будут выплачивать мои доходы, ты будешь получать свое.
– Ну, ну, я вижу, что не ошибся в тебе. Ты славный малый, хорошо, когда удача выпадает на долю таких людей. А расскажи, каким образом тебе повезло?
– Зачем тебе это знать? – спросил Кавальканти.
– Опять недоверие!
– Нисколько. Я разыскал своего отца.
– Настоящего отца?
– Ну… поскольку он дает мне деньги…
– Постольку ты веришь и уважаешь, правильно. А как зовут твоего отца?
– Майор Кавальканти.
– И он тобой доволен?
– Пока что, видимо, доволен.
– А кто тебе помог разыскать его?
– Граф Монте-Кристо.
– У которого ты сейчас был?
– Да.
– Послушай, постарайся пристроить меня к нему дедушкой, раз он этим занимается.
– Пожалуй, я поговорю с ним о тебе; а пока что ты будешь делать?
– Я?
– Да, ты.
– Очень мило, что ты беспокоишься об этом, – сказал Кадрусс.
– Мне кажется, – возразил Андреа, – раз ты интересуешься мною, я тоже имею право кое о чем спросить.
– Верно… Я сниму комнату в приличном доме, оденусь как следует, буду каждый день бриться и ходить в кафе читать газеты. По вечерам буду ходить в театр с какой-нибудь компанией клакеров. Вообще приму вид булочника, удалившегося на покой; я всегда мечтал об этом.
– Что ж, это хорошо. Если ты исполнишь свое намерение и будешь благоразумен, все пойдет чудесно.
– Посмотрите на этого Боссюэ!..[53] Ну, а ты кем станешь? Пэром Франции?
– Все возможно! – сказал Андреа.
– Майор Кавальканти, может быть, и пэр… но, к сожалению, наследственность в этом деле упразднена.
– Пожалуйста, без политики, Кадрусс!.. Ну вот, ты получил, что хотел, и мы приехали, а потому вылезай и исчезни.
– Ни в коем случае, милый друг!
– То есть как?
– Посуди сам, малыш; на голове красный платок, сапоги без подметок, никаких документов – и в кармане десять луидоров, не считая того, что там уже было; в общем, ровно двести франков. Да меня у заставы непременно арестуют! Чтобы оправдаться, я должен буду заявить, что это ты дал мне десять луидоров; начнутся дознание, следствие; узнают, что я покинул Тулон, ни у кого не спросясь, и меня погонят по этапу до самого Средиземного моря. И я снова стану просто номер сто шесть, и прощай мои мечты походить на булочника, удалившегося на покой! Ни в коем случае, сынок; я предпочитаю достойно жить в столице.
Андреа нахмурился; мнимый сын майора Кавальканти был, как он сам признался, очень упрям. Он остановил лошадь, быстро огляделся и, пока его взор пытливо скользил по сторонам, рука его точно ненароком опустилась в карман и нащупала курок карманного пистолета.
Но в то же время Кадрусс, ни на минуту не спускавший глаз со своего спутника, заложил руки за спину и тихонько раскрыл длинный испанский нож, который он на всякий случай всегда носил с собой.
Приятели явно были достойны друг друга и поняли это; Андреа мирно извлек руку из кармана и стал поглаживать свои рыжие усы.
– Наконец-то ты заживешь счастливо, дружище Кадрусс, – сказал он.
– Постараюсь сделать все возможное для этого, – ответил трактирщик с Гарского моста, снова складывая нож.
– Ладно, едем в Париж. Но как ты проедешь заставу, не вызывая подозрений? Мне кажется, в таком костюме ты еще больше рискуешь, сидя в экипаже, чем шагая пешком.
– Погоди, – сказал Кадрусс, – сейчас увидишь.
Он надел шляпу Андреа, накинул плащ с большим воротником, оставленный грумом в экипаже, и принял сосредоточенный вид, подобающий слуге из хорошего дома, когда хозяин сам правит лошадью.
– А я что же, так и поеду с непокрытой головой? – сказал Андреа.
– Эка важность! – фыркнул Кадрусс. – Сегодня такой ветер, что у тебя могла слететь шляпа.
– Ладно, – сказал Андреа. – Покончим с этим.
– Да кто ж тебе мешает? – сказал Кадрусс. – Не я, надеюсь?
– Шш… – прошептал Кавальканти.
Заставу миновали благополучно.
Доехав до первой улицы, Андреа остановил лошадь, и Кадрусс спрыгнул на землю.
– Позволь, – сказал Андреа, – а плащ, а моя шляпа?
– Ты же не хочешь, чтобы я простудился, – отвечал Кадрусс.
– А как же я?
