Но мой попутчик ничуть не испугался моей профессии. Наоборот, начал рассказывать о главной печали своей жизни. О том, что он с годами теряет взаимопонимание с женой. Может быть, его откровенность была подогрета теми бутылочками, которые неустанно разносили стюардессы. Его лeгкий акцент, как иностранная этикетка, придавал его речи какую-то заморскую убедительность.
- Если бы некий писатель захотел описать нашу семейную жизнь, - говорил он, - у него получилась бы повесть о двух людях совершенно разной судьбы. Жили-были он и она. Под одной крышей, в одних стенах, но совершенно по-разному. Он жил в чудесном доме. Дом стоял на тихой улице, под старинными липами. Перед ним была лужайка, а сзади - большой зелeный двор, окруженный цветущими кустами и деревьями. В этом дворе устраивались пикники, и многочисленные друзья засиживались за полночь за расставленными столами. В доме было достаточно места для всей семьи и приезжавших гостей. Гости любили бывать в этом доме, хвалили его, и их похвалы грели ему сердце. Он мечтал прожить в этом доме до конца дней своих.
Ей дом достался старый и неказистый. В нeм протекала крыша, осыпалась краска со стен, рассохшиеся рамы пропускали внутрь холод с улицы. Муравьи и моль гнездились в деревянном буфете и проедали доски. После сильных дождей подвал заливало водой. Комнаты нуждались в ремонте, но на ремонт денег не было. Она мечтала о том времени, когда можно будет выйти на пенсию, продать дом и переехать в городскую квартиру.
У него были чудесные дети. Каждая встреча с ними доставляла ему радость. Он был бесконечно благодарен судьбе за то, что дети выросли и стали его друзьями. Это так редко случается в жизни. Он помнил, как они росли на его глазах, созревали в коконе его трудов и забот, и эти воспоминания наполняли его горячей радостью. Он даже позволял себе немного гордиться тем, что дети выросли такими красивыми, умными, достойными людьми.
Она считала, что в годах прошедших нельзя гордиться ничем, а в годах, неделях, днях грядущих полезно бояться всего. Поэтому дети доставляли ей сплошные тревоги и огорчения. Они постоянно болели. Если не болели, то делали что-нибудь беспечное и опасное, что могло обернуться болезнью. Они лечились, но лечились у дешевых врачей, потому что на дорогих не было денег. Они учились, но опять же в дешeвых школах и колледжах. С дипломами таких колледжей у человека не было шансов преуспеть в жизни. Ей было стыдно, что они с мужем не смогли дать детям приличное - то есть дорогое - образование. А муж при этом отказывался разделять еe чувства. Он отказывался войти вслед за ней в уютный шалашик, выстроенный ею из веточек страха, украшенный цветочками стыда. Порой она чувствовала себя бесконечно одинокой.
Странное волнение начало охватывать меня во время этого рассказа. Так бывает во сне: кто-то появляется на окраине сновидения, ты ещe не знаешь имени, не видишь лица, только чувствуешь приближение кого-то бесконечно родного и близкого. Именно такое ощущение рождал во мне рассказ попутчика о его жене. Я узнавал в ней себя, свои страхи, стыды, тревоги, свою боль. А что может быть роднее, чем собственная боль, угаданная в другом?
Мой попутчик продолжал.
Он жил в чудесной стране. Страна была покрыта цветущими городами и парками, удобные дороги текли по еe горам и долинам, красивые церкви белели на холмах, тучные стада паслись на зелeных лугах, симфонические оркестры играли по вечерам под открытым небом. Магазины в этой стране ломились от товаров, даже цветы и фрукты продавались в изобилии в любое время года. Электричество сияло во всех домах, помогало стирать бельe, мыть посуду, готовить еду, подметать пол. Стоило протянуть руку к телефону, и тебя соединяли с близким и нужным человеком в любой точке мира. За двадцать лет жизни в этой стране никто ни разу не напал на него, не оскорбил, не ударил. Иногда ему снились сны про его прежнюю страну - и это всегда были тягостные кошмары, из которых он вырывался со вздохом облегчения.
Ей досталось жить в стране загнивающей, разваливающейся на глазах. Люди работали из последних сил и всe равно не могли свести концы с концами, разорвать кольцо тревог. Разрешенное воровство и разрешенная ложь пронизывали все стороны жизни. Уродство городской архитектуры погружало в тоску. Улицы были завалены мусором, стены загажены разводами краски и похабными надписями. Молодeжь интересовалась только нарядами, сексом, наркотиками, спортом, деньгами. Редко кто прочитывал в год одну-две книги, да и то это были, по большей части, дешевые детективы или "ужастики". Бездомные и сумасшедшие бродили по улицам, спали на вентиляционных решeтках, валялись на скамейках в парках и скверах. Насильники и грабители рыскали ночью повсюду, и она, ложась спать, клала рядом с постелью большой нож. Хотя и понимала, что защитить себя не сумеет. Ей казалось, что в прежней стране всe было лучше, чище, достойнее, и воспоминания о жизни там наполняли еe сердце отрадой.
Чем больше мой попутчик рассказывал о своей жене, тем большую нежность и сочувствие она у меня вызывала. Я так понимал еe! Ведь мне тоже досталось всe воспринимать в мрачном свете. Там, где другие видят прелестное лицо, мой глаз немедленно отыскивает прыщ, испарину, торчащий из носа волосок. Посредине весeлого пикника я с тоской начинаю думать о скуке подступающего вечера. Когда все умиляются первым шагам ребeнка, мне может прийти в голову дикая мысль, что ведь и показанный вчера по телевизору убийца тоже когда-то был младенцем и сделал свой первый невинный шаг по земле.
Поэтому в жене моего попутчика мне почудилась родная душа. Которой, наверное, так же приходится страдать от всех этих оптимистов кругом. От весельчаков, которые лезут к тебе с ободряющими советами. Поют про светлую подкладку любого облака. Про пользу позитивных эмоций. Не понимают, идиоты, что человек рождается с таким взглядом. Что ничего тут поделать нельзя. Что лезть к нам с этими увещаниями так же бестактно, как уговаривать одноногого ступать на обе ноги. О, как я слышал эту женщину, как проникался ею!
В общем, хотите верьте, хотите нет - я как бы заочно влюбился в жену моего попутчика. Только по его рассказам. Еe печаль затекала в меня так же неудержимо, как Миссури втекает в Миссисипи. И мне страшно захотелось встретиться с ней. Но как это сделать? Мой попутчик был со мной так откровенен только потому, что знал: мы скоро расстанемся и его исповедь растает на высоте тридцати тысяч футов. Спросить у него адрес и телефон теперь было просто невозможно. Мы даже не представились друг другу.
И тогда я решился. Назовите это жульничеством, обманом, даже воровством. Стыдно сознаться, но я сделал это. Мы стояли рядом в ожидании багажа. Мой попутчик снял один чемодан с ползущей ленты и начал искать глазами второй. Этой минуты мне было довольно. Я незаметно отступил, нагнулся и прочитал его имя и адрес на ярлычке, прикрепленном к ручке чемодана.
Не буду утомлять вас рассказом о том, как я отыскал их дом. Как караулил, спрятавшись в машине по утрам. Как впервые увидел эту женщину - именно с таким печальным и нежным лицом, как я и ожидал. Как любовь моя стала крепнуть и разрастаться. Как я ломал себе голову, придумывая предлог для знакомства. Как превратился в доморощенного детектива и пытался незаметно следовать за еe автомобилем. И как мне, в конце концов, неслыханно повезло: она подъехала к большому зданию без окон, на крыше которого сияла реклама - ботинок с двумя колесиками внизу.
Роликовый каток! Что может быть лучше для непринуждeнного случайного знакомства?
Я дождался, когда она войдeт в здание. Последовал за ней. Взял напрокат пару роликов. Натянул их. С колотящимся сердцем вышел в зал, заполненный штраусовским вальсом. И тут меня постигло ужасное разочарование. Одно из самых горьких в моей жизни.
Я сразу увидел еe. Она была в компании друзей. Еe невозможно было не заметить. Это был какой-то вихрь непристойного веселья. Еe непотребно короткая юбчонка летала вокруг крутых бeдер. Еe смех разлетался до софитов на потолке и до ларьков с воздушной кукурузой. Друзья и знакомые отзывались на еe приветственные оклики, махали в ответ руками. Они смотрели на неe с обожанием. Она ликовала и сверкала зубами, как какая-нибудь идиотка в рекламе новейшей пасты. Ясно, что она была центром компании. Друзья в любой момент могли почерпнуть в ней заряд бодрости и оптимизма. Она проносилась мимо меня раз за разом, сияя самоуверенной дурацкой улыбкой. Ни следа драгоценной печали не осталось на еe пылающем лице.
Моя любовь стремительно испарялась. Она испускала дух, как дирижабль, напоровшийся на шпиль ярмарочной вышки. Мне ничего не оставалось, как тихо удалиться. Стараясь не стучать роликами по деревянным ступеням. И эта женщина никогда не узнала, что она была объектом такой любви. А потом - предметом такого горького разочарования.
И всe же я думаю, что еe муж не обманывал меня и ничего не выдумывал. Что с ним она была именно такой, как он описал. Ведь брак - это как лодка с двумя гребцами. Когда одному кажется, что другой слишком перегнулся в сторону бодрости, он инстинктивно пытается уравновесить опасный крен, перегибаясь в сторону грусти. И если они вовремя не спохватятся, то это перегибание в разные стороны приведeт в какой-то момент к такому крену, что они - один за другим или оба вместе - вывалятся из лодки. Что и происходит с тысячами браков, распадающихся каждый день вокруг нас.
