около этого.
Примерно в это время население начало остро нуждаться в бумажных деньгах, ибо в провинции находились в обороте только пятнадцать тысяч фунтов, причем и эти деньги должны были скоро рассосаться. Богатые жители протестовали против дополнительного выпуска, ибо они вообще были против бумажных денег из опасения, что они будут обесценены, как это случилось в Новой Англии в ущерб всем кредиторам. Мы обсудили этот вопрос у себя в Хунте; я стоял за дополнительный выпуск, ибо был уверен, что первое небольшое количество бумажных денег, выпущенное в 1723 году, принесло большую пользу. Благодаря этим деньгам расширилась торговля, было занято много рабочих рук и возросло население провинции.
Теперь все старые дома были заняты и строилось много новых, между тем как я хорошо помнил, что когда я впервые шел по улицам Филадельфии, жуя булку, на дверях многих домов на Уолнэт-стрит, между Секонд-стрит и Франт-стрит, а также на Чеотнэт-стрит и других улицах были наклеены билетики «сдается внаем», и у меня создалось впечатление, что жителя этого города один за другим покидают его.
Благодаря нашим дебатам я настолько вошел в курс дела, что написал и напечатал анонимную брошюру по этому вопросу, озаглавленную «Природа и необходимость бумажных денег».
Она встретила хороший прием среди простого народа, но богатым она не понравилась, так как увеличила и усилила требование дополнительного выпуска бумажных денег, а так как среди них не оказалось авторов, способных ответить на мою брошюру, то их оппозиция ослабла и закон о выпуске бумажных денег был принят большинством Палаты. Мои друзья в Палате, считавшие, что я оказал им услугу, сочли уместным вознаградить меня, поручив мне печатать бумажные деньги; это была выгодная работа, которая мне очень помогла. Так способность владеть пером доставила мне еще одно преимущество.
Время и опыт с очевидностью доказали пользу бумажных денег, так что впоследствии против них не выдвигалось серьезных возражений; количество бумажных денег вскоре возросло до пятидесяти пяти тысяч фунтов, а в 1739 году – до восьмидесяти тысяч; в течение всего этого времени торговля, строительство и численность населения непрерывно росли. Впрочем, теперь я считаю, что есть пределы, далее которых рост бумажных денег может оказаться вредным.
Вскоре после этого я получил через посредство моего друга Гамильтона заказ на печатание бумажных денег для Ньюкасла. Тогда я считал это выгодной работой; ведь малое кажется великим тем, кто имеет малые средства, а для меня это было и в самом деле большим преимуществом и подспорьем. Благодаря мистеру Гамильтону я получил также печатание законов и избирательных бюллетеней правительства; эта работа оставалась у меня все время, пока я занимался типографским делом.
Тогда же я открыл небольшую лавочку писчебумажных принадлежностей, в которой продавались всевозможные бланки – самые безупречные, какие когда-либо у нас появлялись.
Была у меня и бумага, пергамент, книги для торговых записей. Мне помогал в этом деле мой друг Брайнтнал. Некий Уайтмэш – наборщик, с которым я познакомился в Лондоне, прекрасный рабочий, теперь приехал ко мне и аккуратно и усердно работал со мною. Кроме того, я взял ученика – сына Аквила Роуза.
Я начал постепенно выплачивать свой долг за типографию. Для того, чтобы обеспечить мой кредит и репутацию как торговца, я старался не только быть трудолюбивым и бережливым в действительности, но и избегать всякого внешнего проявления противоположных качеств. Я одевался просто, и меня никогда не видели в местах праздных развлечений. Я никогда не занимался ужением рыбы или охотой; книга, правда, иной раз отрывала меня от моей работы, но это случалось редко и оставалось незамеченным, так что не вызывало сплетен. Чтобы показать, что я не брезгаю своим делом, я иногда привозил домой бумагу, купленную мной в магазине, на тачке. Я слыл трудолюбивым и преуспевающим молодым человеком, аккуратно платящим по счетам. Купцы, ввозившие канцелярские принадлежности, просили у меня заказов; другие предлагали снабжать меня книгами, и дела моя шли прекрасно. Между тем дело Кеймера с каждым днем все более приходило в упадок, кредит его уменьшался, и, наконец, он вынужден был продать свою типографию, чтобы удовлетворить кредиторов. Он уехал на Барбадос и прожил там несколько лет в очень плохих условиях.
Его ученик Давид Гарри, которого я обучил, когда работал вместе с ним, купил материалы Кеймсра и обосновался на его месте в Филадельфии. Вначале я опасался сильной конкуренции со стороны Гарри, так как его друзья могли ему в этом помочь и были в этом заинтересованы. Поэтому я предложил ему товарищество, которое он, к счастью для меня, с презрением отверг. Он был очень горд, одевался джентльменом, жил на широкую ногу, предавался развлечениям и удовольствиям за границей, залез в долги и запутал свое дело, которое вскоре пришло в упадок. Ему ничего не оставалось, как последовать за Кеймером на Барбадос, захватив с собой типографию. Там этот ученик нанял своего бывшего хозяина в качестве подмастерья; они часто ссорились, и Гарри постоянно был по уши в долгах. Наконец, он был вынужден продать шрифты и вернуться к сельскохозяйственным работам в Пенсильвании; человек, который купил их, нанял работать с ними Кеймера, который умер спустя несколько лет.
Теперь единственным моим конкурентом в Филадельфии остался старый Бредфорд, богатый и состоятельный человек; типографским делом он занимался мало и небрежно и не слишком о нем беспокоился. Однако, поскольку он заведовал почтовой конторой, его считали лучше информированным. Его газета считалась более подходящей для помещения объявлений, чем моя, и потому она всегда получала значительно больше объявлений, что было очень выгодно для него и убыточно для меня. Дело в том, что хотя в действительности я полу чал и рассылал газеты по почте, широкой публике это не было известно, ибо то, что я посылал, развозилось подкупленными мною конными почтальонами, которые получали мои материалы тайным образом, так как Бредфорд был настолько жесток, что запрещал делать это, к крайнему моему возмущению. Я находил его поведение настолько низким, что впоследствии, оказавшись в его положении, старался никогда ему не подражать.
Я продолжал столоваться у Годфрея, занимавшего с женой и детьми часть моего дома и имевшего один прилавок в моем магазине для продажи своих изделий из стекла, впрочем, он работал мало, ибо всегда был поглощен своими занятиями математикой. Миссис Годфрей задумала женить меня на дочери своего родственника. Она заботилась о том, чтобы мы часто встречались, пока я со своей стороны не начал серьезно ухаживать за этой девушкой, действительно обладавшей большими достоинствами. Родители поощряли меня, приглашали то и дело на ужин, оставляли нас наедине, пока, наконец, не настало время объясниться. Миссис Годфрей занялась нашим маленьким
