– Дорогой кузен, – сказал Матиуш, желая его успокоить, – ведь я сам подарил детям игрушки.
– Вы слишком великодушны, ваше величество. Вы молча страдаете, вы не ропщете, но я-то всё знаю. Эти юные мерзавцы шумят по ночам и не дают вам спать. Курят папиросы (если бы папиросы, а то отвратительные вонючки!) и через замочную скважину пускают к вам в комнату дым. Бросают мух в королевский чай, напускают в королевскую постель блох. Они украли два топора и полфунта гвоздей. А кто за это должен отвечать? Я! Несчастный праправнук королевы Елизаветы!..
Матиуш с трудом отнял у него револьвер и уложил спать на свою постель. Потом впустил через окно мальчишек и велел им не шуметь, сказав, что у ротмистра болит голова.
Матиуш совсем обессилел. Он был огорчён и подавлен. Ещё бы! Сразу на него обрушилось столько неприятностей!
Значит, вот почему в чае были мухи!
Значит, доктор приезжал, чтобы объявить его сумасшедшим.
Значит, вот почему его кусали блохи!
Значит, за все пропажи ротмистр должен расплачиваться из собственного кармана?
А кто платит за содержание Матиуша, который ничего не делает? Ведь все эти поездки, корабль, маяк обходятся, наверно, недёшево.
И правда ли маркиз его родственник?
Неужели во всём мире нет такого острова, куда не приплывали бы корабли и где он, Матиуш, был бы совсем-совсем один?
Матиуш понял: долго ему на необитаемом острове не жить. Когда он задумал убежать из тюрьмы, его одолевали иные чувства: тревожно замирало сердце, голова раскалывалась от дум, он торопился, волновался. А теперь ничего похожего. Он нисколько не беспокоится, не волнуется. «Поживём – увидим, – рассуждает он, – может, изменится что-то к лучшему».
Он положил на стол ракушку, которую подарил ему Ало, и камешек – подарок Алы. И сразу позабыл обо всех бедах. Чудесная ракушка, другой такой нет на свете! И хотя на берегу тьма-тьмущая ракушек, но эта особенная, её дал ему Ало.
«На, возьми за то, что выучил меня грамоте», – сказал он.
И второго такого камешка нет на свете. Ему подарила его Ала и улыбнулась. Разве найдёшь на свете такой камешек, у которого в серёдке запрятана улыбка Алы…
Глухая ночь, а Матиуш сидит на стуле. Лечь некуда – кровать занята.
Я думал, – записал Матиуш в дневнике, – что ротмистр злой, а он, оказывается, несчастный человек. Может быть, если бы Молодой король выложил мне всё, что он думает, и я не таил бы от него своих мыслей, мы бы и не враждовали.
И ещё он написал:
Хорошо бы иметь башню в дремучем лесу.
И ещё написал:
Какие разные бывают на свете люди.
Написал, уронил голову на стол и заснул.
Матиуш не разговаривал с ребятами, потому что не знал, как с ними обращаться. Ему хотелось жить с ними, как когда-то с Фелеком. Но не хотелось, чтобы они говорили ему «ты». Раньше – другое дело: настоящий король может позволить по отношению к себе такую вольность. Наверно, и тогда это было неправильно. А говорить им «вы» тоже не хотелось. Вот и поди разберись, как тут быть.
Но однажды Матиуш лицом к лицу столкнулся с самым тихим и симпатичным из ребят. Он тоже часто ходил на берег моря, но не рыбу ловить, а просто так, посидеть. И всякий раз, заметив Матиуша, уходил, боясь помешать.
Сошлись они на узкой тропинке: отступать некуда да и поздно.
– Добрый день! – сказал Матиуш.
– Добрый день!
– Хорошо в лесу.
– Да, тихо.
– Раньше на острове всюду было тихо. Это только теперь так стало. А вы любите тишину?
– Люблю.
– А почему же у вас всегда так шумно?
Вопрос, видно, затронул больное место. Мальчик промолчал: не хотел осуждать товарищей.
– Как вас зовут?
– Стефаном.
– Как моего отца.
– Знаю, по истории проходили.
Слово за слово, завязался разговор, и Матиуш о многом узнал. Стефан, оказывается, из бедной семьи. Отец его остался без работы, и ему пришлось ехать сюда, чтобы помочь семье. К тяжёлой работе он непригоден: у него больное сердце. И всё жалованье он отсылает домой.
– Скучаете?
– Немного скучаю. Но ничего не поделаешь, надо сидеть здесь.
– Ну а другие?
– Про всех не скажу – не знаю. Один – сирота, в военном оркестре служил. Другой – сын портного, их дома девять человек. Нужда страшная. Ещё один приехал в город из деревни, учиться хотел, но нигде не смог устроиться. Одного парня отчим из дома выгнал. А про других не знаю.
«В самом деле не знает или не хочет говорить? Какие разные на свете люди», – подумал Матиуш.
– Послушайте, Стефан, вы курите? – неожиданно спросил Матиуш.
– Нет, не курю.
– А вам не мешает дым?
– Да как сказать? Немного мешает, – промямлил Стефан.
– Знаете что, спите у меня в комнате.
– Спасибо, ваше величество. Лучше не надо.
– Почему?
– Дразнить станут.
– За что?
– Скажут – неженка, подлиза…
– Кто скажет? Все?
– Не все, но найдутся такие.
– Ну и пусть, а вы не обращайте внимания.
– Да нет, неприятно это. Спасибо, ваше величество.
И по всему видно, что ему не терпится уйти. Матиушу стало грустно.
– Почему вы хотите убежать?
– Увидят ребята – задразнят.
– А так разве не дразнят?
– За что им меня дразнить? – буркнул Стефан неприязненно и зашагал прочь.
У Матиуша сделалось тяжело на душе: жаль парня.
Как быть?
Домой возвращаться неохота, в лесу тоскливо, а на берегу постоянно шатается кто-нибудь из ребят.
«Съезжу-ка я на маяк», – решил Матиуш.
Пошёл к лодке, смотрит – вёсел нет. Матиуш – к ротмистру, жаловаться. Так, мол, и так, вёсла пропали.
– Сейчас найдутся, – сказал ротмистр. – Позвать сюда стражу!
– Что вы хотите делать?
– Морды бить!
– Я протестую!
– Тогда сидите без вёсел.
Идёт Матиуш домой, голову повесил, сгорбился, а навстречу Филипп.
– Ваше величество, одно весло нашлось: в кустах валялось.
– А второе?
– Второго пока нет. Но я спрошу у ребят, может, найдётся.
– Послушай, Филипп, а не ты ли взял вёсла?
– Я?! – Филипп сделал удивлённое лицо. – Чтоб мне с места не сойти, чтоб у меня руки-ноги отсохли! Клянусь здоровьем, я тут ни при чём.
Но чем больше он клялся, тем меньше Матиуш верил ему.
Филипп стал бегать, суетиться, расспрашивать. Словом, изображал усердие.
А вечером Матиуш услышал за стеной его грубый голос:
– Это ты, Стефан, вёсла стащил? Ты будешь воровать, а я за тебя отвечать должен? Погоди у меня, ворюга!
Матиуш напряг слух: ждал, что скажет Стефан. А он ничего, промолчал.
На другой день пропала и лодка. Оборвалась цепь, и её унесло в море. Разве найдёшь утлую лодчонку в безбрежном море? Ало и Ала ждут не дождутся Матиуша, а он не приедет ни сегодня, ни завтра – никогда.
Воротился Матиуш домой, сложил вещи в рюкзак. «Схожу в последний раз на утёс, а ночью в путь. Чему быть, того не миновать».
Взбирается Матиуш на гору, а на душе неспокойно. Неужто опять какая-то беда стряслась? Матиуш прибавил шагу, словно спеша предотвратить несчастье или спасти кого-то. Так и есть! Матиуш поймал на месте преступления Филиппа: он топтал его кладбище.
И тут произошло нечто такое, чего Матиуш не ожидал от себя.
В голове у него помутилось, в глазах зарябило, руки сами сжались в кулаки. Филипп схватил его за руку, но Матиуш вырвался. Он был очень сильный. И потом, разве удержишь человека, если он разозлится? Филипп несколько раз увернулся от удара. Матиуш – цап его за куртку и давай лупить, даже запыхался. Филипп изловчился и опять поймал Матиуша за руку, но через минуту Матиуш опять замолотил кулаками.
Тогда Филипп размахнулся, и – трах! – Матиуш получил первый удар. Это как бы уравняло их. Теперь Матиуш получил право драться по-настоящему, потому что до сих пор Филипп только увёртывался, а сам кулаки в ход не пускал. С удвоенной силой накинулся Матиуш на противника, но тот отскочил. Тогда Матиуш отступил на шаг, прыгнул, подмял его под себя и давай бить по лицу, по голове… Но Филипп тоже не остался в долгу: на Матиуша обрушился град ударов. Матиуш обхватил его за шею и стал лягаться, бодаться. Потом опять влепил ему оплеуху, одну, другую, и в ответ получил два удара кулаком в грудь. Тогда он размахнулся и… промазал. Размахнулся ещё раз – и как даст ему в нос!
Хлынула кровь.
– На! – Матиуш протянул Филиппу носовой платок.
Распухшая физиономия Филиппа расплылась в улыбке.
– Вот не думал, что короли умеют так молотить кулаками, – сказал он, покачивая головой.
Матиуш почувствовал: лёд тронулся, и стал терпеливо ждать, что будет дальше.
– Коли так, выложу всё начистоту! Чего таиться? Дым в замочную скважину я пускал. Часы тоже я испортил. Я горстями бросал мух в суп, я украл вёсла и лодку. Я нарочно делал назло, пакостил, мстил, потому что меня самого всю жизнь обижали.
