— Ваше высочество… — через несколько минут полнейшего молчания сказал Аравейн. — Скажите мне… Вы… дали ей имя?
— Кому? — не понял Эдигор.
— Ей! — и длинный палец мага упёрся в изображение маленькой девочки со светлыми… да, непременно со светлыми… волосами.
Принц нахмурился. Имя… Как можно было дать имя рисунку? Но едва он так подумал, как тут же вспомнил.
— Да! — Эдигор едва не подпрыгнул. — Я даже сказал: «Привет, Лу!». Я не знаю, почему так сказал. Но, Аравейн, это же просто рисунок!
Уголки губ мага странно дёрнулись.
— Ваше высочество, вот ЭТО, — он помахал в воздухе изображением улыбающегося Люка, — тоже был просто рисунок.
— Но… вы же не хотите сказать, что мой паж…
Эдигор замолчал, как только увидел, что Аравейн качает головой, прижав указательный палец к губам.
Разве мог Люк выздороветь из-за его рисунка? Это ведь глупость! Сюжет из какой-нибудь детской сказки. А Эдигор был слишком разумным ребёнком, чтобы верить в сказки. Да и не случается с будущими императорами ничего сказочного — никогда и ни за что. Они должны твёрдо стоять на земле обеими ногами, а не витать в облаках.
Пока Эдигор размышлял об этом, Аравейн как-то странно моргнул… и оба рисунка рассыпались пылью. Принц обиженно поглядел на наставника — всё-таки он от души рисовал и совсем не хотел, чтобы его художества испепеляли взглядом, да ещё и без его разрешения.
— Простите, ваше высочество, — спокойно сказал Аравейн. — Это не моя прихоть, так нужно. Примерно через час после того, как вы ушли из моих покоев, оставив там умирающего Люка, я почувствовал вспышку необычной силы рядом. Настолько рядом, что сумел её перехватить и заглушить, чтобы никто, кроме меня, не смог её засечь. И теперь я понимаю, чем она была вызвана.
— Чем? — спросил Эдигор, странно холодея.
— Вы уже поняли, ваше высочество. И я настоятельно прошу вас… Никогда, ни при каких обстоятельствах, вы не должны рисовать ничего из того, что приходит вам в голову. Рисуйте точные портреты, пейзажи, натюрморты, но ничего не добавляйте от себя. Никогда. Обещайте мне!
Сапфировые глаза Аравейна настолько зловеще вспыхнули, что на миг Эдигор забыл — никто не может приказывать ему, кроме родителей. Но в тот момент принц почему-то послушался.
— Я обещаю, Аравейн.
— И не говорите никому об этих рисунках. Даже Люку, ваше высочество.
Эдигор нахмурился.
— Почему?
— От этого зависит ваша жизнь. И если вы не хотите её лишиться… Пожалуйста, молчите, ваше высочество. Вы ничего не рисовали сегодня. И вообще никогда.
— Думаешь… — от волнения Эдигор даже не заметил, что начал называть наставника на «ты». Впрочем, Аравейн этого тоже не заметил. — Думаешь, мой второй рисунок тоже… того… сбудется? Но ты ведь его сжёг!
— Я просто сжёг улики, ваше высочество. — Аравейн грустно улыбнулся. — Но на результат это не повлияет, поэтому могу сказать вам точно — он сбудется. Не так быстро, как первый, но это лишь дело времени.
Эдигор вздохнул.
— Но, Аравейн… Меня ведь проверяли ещё при рождении! Да и ты всегда говорил мне, что я не маг. Это что, неправда?
— Чистая правда, ваше высочество. Вы действительно не маг. И то, что случилось — не магия.
— А что же тогда это?!
Несколько секунд наставник молчал, задумчиво наклонив голову, словно пытаясь взвесить каждое слово. А потом, вздохнув, ответил:
— Просто забудьте, ваше высочество. Вам лучше этого не знать. По крайней мере сейчас. А пока — для вашей же безопасности — просто забудьте.
На мгновение Эдигор прикрыл глаза… а когда открыл их, он уже не был тем любопытным ребёнком, который только что разговаривал со своим наставником, выспрашивая интересные для себя вещи. Из глубины тёмных, как сама ночь, глаз на Аравейна теперь смотрел кто-то мудрый и намного более взрослый.
— Хорошо, Аравейн. Я забуду. И больше не буду рисовать никаких собственных фантазий. Обещаю. Но и ты кое-что мне обещай.
— Что, ваше высочество? — маг слегка склонил голову.
— Я хочу убрать господина Матиаса из дворца. Он осмелился насиловать мою служанку, несовершеннолетнюю девочку. Помоги мне избавиться от главного дворцового управляющего, Аравейн.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вы знаете о Матиасе далеко не всё, ваше высочество, — маг вздохнул. — Я обнаружил на нём тонкие нити силы — той самой силы, что вела от Мики к её гипнотизёру. Это значит, что Матиас с ним общался, возможно даже, что они сообщники.
— Проверь эту версию.
— Обязательно. Но что именно вы хотите сделать потом? Просто удалить его из дворца, сослать на исправительные работы? Или… быть может… убить?
Эдигор вздрогнул.
— А ты… Можешь, Аравейн? Ты убьёшь его… если я попрошу?
Глаза-драгоценные камни странно сверкнули. Серьёзно, зловеще, а ещё — не по-человечески. И это испугало бы кого угодно, кроме Эдигора.
— Да, мой принц.
Искушение было так велико, что пальцы будущего императора непроизвольно сжались. Убить… убить эту тварь он мечтал с тех пор, как заглянул в глаза сломанной девочки. Эдигор не был магом, он не умел видеть ауру, силу магических потоков и прочую ерунду с целой кучей магических терминов, но то, что Мика — именно сломанная девочка, принц видел совершенно ясно. Потому что у нормальных тринадцатилетних девочек не бывает таких грустных глаз, в глубине которых прячутся боль и самая настоящая ненависть — горячая и обжигающая, как лава в жерле вулкана.
— Нет, — Эдигор всё же справился с собой и, сжав зубы, покачал головой, — не нужно его убивать. Каторги будет достаточно. А там уж его кто-нибудь другой устранит. Или он сам себе на шею петлю набросит. Я уверен.
На этом закончился странный разговор наследного принца и его наставника. И Эдигор уже, конечно, не видел, как вернувшийся в свои покои Аравейн проверил состояние спящего Люка, а потом, отпустив Мику, просидевшую всё это время на табуретке в изголовье кровати отравленного пажа, повернулся к небольшому зеркалу, висевшему на противоположной стене.
Это было очень странное зеркало — оно никогда и ничего не отражало. Вот и сейчас там только клубилась густая тьма, в которой было не разобрать ничего, кроме сверкающей пары голубых, как небо, глаз.
А потом тьма тихо сказала женским голосом:
— Началось, Вейн?
Наставник принца устало потёр виски.
— Да, Ари. Я не думал, что это случится так скоро. Но успел перехватить.
Тьма тревожно закружилась в глубине зеркала.
— Как думаешь, он успеет?..
— Вырасти? Да, Ари. Он не сорвётся. Сильный.
Тьма издала ехидный смешок.
— Кажется, он нравится тебе, Вейн.
В тот момент маг отвернулся к окну, и поэтому тьма не заметила промелькнувшую на его лице ласковую улыбку и внезапно засветившиеся мягким светом сапфировые глаза.
— С рождения, Ари.
Ещё через три дня вина господина Матиаса была полностью доказана при помощи одного магического ритуала. К сожалению, только в изнасиловании несовершеннолетней Мики — для другого обвинения даже у Аравейна было маловато доказательств. Утром следующего дня бывшего дворцового управляющего должны были забрать на каторгу, но не успели. Господин Матиас повесился. Впрочем, к тому времени Аравейн успел узнать всё, что мог, о таинственном «гипнотизёре».
И в тот день Эдигор не смог сдержать радостной полуулыбки, когда о самоубийстве Матиаса узнала Мика — такое облегчение промелькнуло в её глазах, пролившись несколькими слезинками, которые наследный принц собственноручно вытер своим шёлковым платком, изумив этим и присутствующих учителей, и Люка.
Спустя пару часов стала известна ещё одна новость — императрица беременна. И Эдигор заранее знал, что родится непременно девочка.
Поэтому, спустя девять месяцев, когда он впервые вбежал в покои императрицы Мариники, чтобы взять на руки свою сестру и, сдунув со сморщенного личика локон светлых волос, прошептать, как тогда:
— Привет, Лу!
В ответ девочка распахнула тёмно-синие, ещё слезящиеся глаза, и широко улыбнулась брату беззубым ртом, а императрица тихо, но удивлённо спросила:
