Уже во время парада в Варшаве генерал-полковник фон Рундштедт дал ясно понять командующему сухопутными силами, что он воспринимает оставление его штаба для несения оккупационной службы в Польше как обиду. Я в том же духе беседовал с генералом Гальдером. В конце концов, мне удалось убедить начальника 1 Управления Генерального Штаба генерала фон Штюльпнагеля в том, что наступление на западе вряд ли можно будет вести под руководством одного штаба группы армий.
15 октября у нас появился полковник Хойзингер из оперативного отдела ОКХ и принес нам радостное известие о том, что и наш штаб в конце октября будет переведен на Западный фронт. Наше место должен был занять штаб армии во главе с генерал-полковником Бласковитцем. Я сам вскоре после этого получил приказ 21 октября прибыть для получения указаний о проведении наступления на западе в Цоссен, где помещалось ОКХ.
18 октября я покинул Лодзь, чтобы еще успеть навестить мою семью и моего тяжело раненного шурина, находившегося на излечении в Бреслау (Вроцлав).
Затем я приступил к выполнению новых задач.
Часть вторая. Кампания на Западе (1940 год)
***
«И теперь зима нашего недовольства сменилась сияющим летом...»
Шекспир, «Ричард III».
Обрадованные тем, что мы отделались от неблагодарной задачи играть роль оккупационных властей в Польше, 24 октября 1939 г. мы с нашим штабом прибыли на Западный фронт, чтобы принять командование образованной там группой армий «А». Дивизии первого эшелона, входившие в состав подчиненных ей армий (12 и 16), были расположены на границах южной Бельгии и Люксембурга; они эшелонировались в глубину на восток до правого берега Рейна. Штаб группы армий был расположен в Кобленце.
Мы расположились в отеле «Ризен-Фюрстенгоф», на берегу Рейна. Этот отель казался мне, когда я был еще фенрихом[28] в военном училище, расположенном недалеко от Кобленца в городке Энгерсе, верхом элегантности и кулинарного искусства. Теперь ограничения военного времени не прошли бесследно и мимо этого широко известного отеля. Наши рабочие помещения были расположены в старинном, когда-то роскошном здании вблизи казарм Дойчес Эк, служивших до войны местом расквартирования Кобленцкой дивизии. Красивые комнаты в стиле рококо превратились теперь в пустые мрачные кабинеты.
На маленькой площадке, окруженной старыми деревьями, вблизи дома, стоял довольно интересный обелиск. На нем красовалась высокопарная надпись, свидетельствовавшая о том, что он был сооружен французским комендантом Кобленца в 1812 г. в честь переправы через Рейн отправившейся в поход на Россию «Великой армии» Наполеона. Под этой надписью, однако, была выбита другая, гласившая примерно: «Принято к сведению и одобрено». Под ней стояла подпись русского генерала, который в 1815 г. стал комендантом города!
Жаль, что Гитлер не видел этого монумента!
Наша оперативная группа штаба по моему совету получила ценное пополнение: помощником начальника оперативного отдела был назначен старый штабист, подполковник фон Тресков, в июле 1944 г. бывший одним из руководителей заговора против Гитлера и затем по своей воле лишивший себя жизни. Тресков еще в мирное время работал вместе со мной в 1 Управлении Генерального Штаба. Это был высокоодаренный офицер и пламенный патриот. Ум, образованность и умение держать себя в обществе придавали ему особое обаяние. Прекрасную пару этому элегантному, аристократического вида человеку составляла его настолько же умная, как и красивая, жена, дочь бывшего военного министра и начальника Генерального Штаба фон Фалькенгейна. В то время в берлинских офицерских кругах не было, пожалуй, более красивой супружеской четы, чем чета Тресковых.
С Тресковым у меня со времени совместной работы в оперативном управлении установились отношения взаимного доверия и, я бы даже сказал, дружбы. И теперь, в Кобленце, он стал одним из самых ценных моих помощников в борьбе за осуществление отстаивавшегося штабом группы армий плана наступления на Западе. Когда я позже был назначен командиром танкового корпуса, а затем командующим армией, я оба раза просил к себе Трескова начальником штаба. Мои просьбы отклонялись с оригинальным обоснованием: мне якобы «не нужен такой умный начальник штаба». Когда затем весной 1943 г. мне предложили Трескова на должность начальника штаба группы армий, я не мог предпочесть его моему испытанному во многих совместных боях начальнику оперативного отдела генералу Буссе, к тому же бывшему в одних со мной годах, и попросил этого генерала на должность начальника штаба. Я упомянул об этом только ввиду того, что один господин, близко знакомый с Тресковым, распространял версию, что я тогда отклонил кандидатуру Трескова якобы потому, что он не был надежным национал-социалистом. Каждый, кто меня знает, поймет, что я выбирал себе коллег, конечно, не по этому признаку.
Наряду с исключительными способностями по службе Тресков был остроумным собеседником, и его всегда охотно принимали в узком кругу у командующего, когда мы коротали долгие вечера. Правда, когда он однажды захотел доставить командующему и нам всем особое удовольствие и распорядился поставить на стол во время завтрака большую миску съедобных ракушек, Рундштедт в ответ на его экстравагантность только покачал головой.
Если тем месяцам в Кобленце суждено было стать «зимой нашего недовольства», то это объясняется странным и неясным положением, в котором мы очутились в результате «войны теней» зимой 1939/40 г., «drole de guerre"[29], как называли это положение французы. Было бы легче, если бы мы знали задачу операции, которую нам предстояло осуществить весной, с тем, чтобы планомерно подготавливать к ней находящиеся в нашем подчинении войска. Но, как известно, Гитлер собирался вести наступление поздней осенью 1939 г., а когда выяснилось, что это невозможно, – в течение зимы. Каждый раз, когда его «предсказатели погоды», метеорологи ВВС, обещали хорошую погоду, он отдавал приказ о выдвижении в районы сосредоточения для наступления. И каждый раз этим предсказателям приходилось спускаться со своей лестницы, так как либо проливные дожди делали местность непроходимой, либо сильный мороз и снегопад ставили под вопрос возможность успешных действий танков и авиации. И так постоянно то подавался сигнал к наступлению, то трубили отбой, – положение довольно безрадостное как для войск, так и для командиров. При этом довольно ярко проявилось недоверие Гитлера к донесениям войск, которые не соответствовали его желаниям. Когда штаб группы армий послал очередное донесение о том, что длительные дожди в настоящее время делают начало наступления невозможным, Гитлер послал к нам своего адъютанта Шмундта с заданием на месте убедиться в состоянии местности. Тут Тресков оказался как раз на месте. Он безжалостно таскал целый день своего бывшего товарища по полку, Шмундта, по почти непроходимым дорогам, по размякшим распаханным полям, мокрым лугам и скользким склонам гор, пока тот, совершенно обессилевший, вечером снова не появился в нашем штабе. С тех пор Гитлер отказался от подобного неуместного контроля наших донесений о погоде.
