В последующие два года Кутик ни в коем случае не хотел бы быть на месте Висенте дель Боске.
С двух попыток «Реал» в Лиге чемпионов не смог обыграть греческий клуб, проиграл «Милану» в гостях, «Роме» – дома и сыграл вничью с «Локомотивом», пропустив на собственном поле два мяча.
Заметим, что отец Кутика – железнодорожник – болел на том матче за «Локомотив», как и почти все граждане России, но старался не очень показывать сыну свои переживания и растягивал рот до ушей за его спиной беззвучно, смеша Кутикову маму.
К внутренним матчам Кутик был почти равнодушен. Вопли болельщиков во всех домах его деревни во время игры воронежского «Факела» с владикавказской «Аланией» вызывали у него насмешливую улыбку.
Может быть, Кутик не был патриотом? Нет уж, так сказать о нем мы никому не позволим. Кутик очень любил свою страну. И не раз, читая книжки про войну, которых осталось в доме немало еще с отцовского детства, думал с холодком особого восторга, как тоже отдал бы за родину жизнь. Но Кутик был, мы бы сказали, честным и самолюбивым патриотом.
Его оскорблял заведомо иной, скажем так, чем в Европе, уровень отечественных клубов и еще более – сама порывистость побед. Эти редкие победы всегда проливались неожиданно, как весенний ливень, и никогда не закреплялись, никуда не вели, не входили, так сказать, в состав крови победивших команд. Хотя бы рывок «Спартака» в 1996 году – что он принес, кроме дохода пивоварам? Фанаты Спартака выпили огромное количество пива и превратили Георгия Ярцева в красивую легенду. И что дальше? Что дал его непонятный переход в «Динамо»? Ничего, кроме устойчивого девятого места, он ментам не принес. Для себя Кутик давно решил, что Ярцев – легенда без достижений, хотя, возможно, не формулировал свое отношение к тренеру именно этими словами. Да вполне достаточно было хотя бы последить за работой Отмара Хитцфельда с «Боруссией», чтобы раз и навсегда понять – российской сборной для побед в европейских чемпионатах нужен не российский тренер. И точка.
Кутик не видел в России тренера, который мог бы придумать, кем и как нам играть в защите. И твердо знал, что ни Газзаев, ни Дасаев, ни даже Бесков этого не придумают. И не хотел притворяться, будто верит сказкам, что без мата играть в футбол российским людям нельзя, а раз иностранные тренеры не могут правильно материться, то они нам не подходят. То-то мы с матом шибко хорошо играем!..
В этом трезвом взгляде на российский футбол, если хотите, и был патриотизм Кутика.
В общем, ко всему, что творилось на наших российских футбольных дворах, будь эти дворы даже размером с Лужники, Кутик относился с брезгливостью. Для него все это был футбол
дворовых команд.Любимой книгой его деда в детстве была «Повесть о настоящем человеке» – о летчике, который, потеряв обе ноги, сумел снова сесть за штурвал самолета.
Кутик тайно от всех писал «Повесть о настоящем бразильском человеке Роналдо».
Вот какой человек появился в это важное утро на пороге дома Мячика, среди всей честной компании.
Ради чего все собрались в доме Мячика он, конечно, знал. Знал уже и про спецовку, и про записку в ней – кто-то, кто сбегал за Кутиком, успел ввести его в суть дела.
Теперь ему коротко рассказали – в процессе быстрого уничтожения яичницы, – что произошло с Горошиной ранней весной на околице. И предъявили загадочную надпись на листке.
Как уже, конечно, понял уважаемый читатель, Кутик все на свете видел только и исключительно в отношении к футболу.
Так он взглянул и на эту надпись. И, почти не задумываясь, сказал:
– Бразилия – Италия. 2:3.
Глава 28 Курский вокзал
– Чего?! – заорал, как всегда, Мячик. – Что ты несешь? Какая тебе Бразилия?
– Не шуми, Мячик, – сказал Том, сразу что-то почувствовавший. – Так что, Кутик?
– Я же говорю – два-три.
Это был счет в злосчастном для Бразилии матче с Италией в чемпионате 1982 года.
Кассету с этим матчем Кутик смотрел не раз. Один, в своей комнате. Сократес! Зико!..
Если бы Кутика разбудили среди ночи и попросили назвать счет, которым закончился этот трагичнейший в истории человечества матч (конечно, трагедией он был для той части человечества, для которой футбол – не мячик, который мужики зачем-то катают по полю), он, не задумываясь, пробормотал бы: «2:3» и заснул снова.
Итак, в записке, которую один человек передавал другому, своему сообщнику, вне всякого сомнения, заключен был шифр.
Но какой? С какого боку к нему подступаться?
Как только Кутик взглянул на четыре цифры и три буквы, ему стало ясно: среди преступников (а кто мог сомневаться в том, что конверт Горошине передал преступник – для другого преступника?) оказался человек, так же влюбленный в бразильскую команду, как Кутик. Мало того – тот, кому адресована записка, тоже должен был мыслить так же, как писавший, – и как Кутик!..
Что же еще для всех троих могло означать «БрИ», если не Бразилия – Италия? И что могла обозначать цифра 1982, если не мрачный 1982 год?
Как жалко стало Кутику, что и писавший записку, и тот, кто должен был ее получить, но почему-то не получил, – преступники!
– А Дуга? Что же такое тогда – Дуга?
Тут в дело вступил Ваня-опер.
В любой из школ на необъятных просторах нашей родины и сегодня (мы хотели бы подчеркнуть, что уверены в этом) обязательно есть такой человек, а иногда и не один, который назубок знает всю историю Великой Отечественной войны.
Разбудите такого юношу лет десяти-четырнадцати среди ночи и спросите, когда началась и когда закончилась Сталинградская битва. И он сонным голосом ответит вам: «С середины августа 1942 года до 2 февраля 1943-го...» Да еще добавит, пожалуй, если чуть-чуть проснется: «Вообще-то Паулюс подписал капитуляцию 30 января... Но пришлось еще день-два повоевать...» Повернется на другой бок и снова заснет.
– В Москве есть Курский вокзал? – спросил Ваня. Вообще-то он знал, что есть, но решил уточнить – из любви к проверенной информации.
– Есть! – хором ответили Женя, Том и кто-то третий.
В этот момент Женя подумала, что у нее так и не было минутки, чтобы спросить у Ивана о его планах, – ведь она даже не знала, где именно он теперь предполагает жить и учиться. И вспомнила, что сентябрь уже не за горами... Но тут же заставила себя забыть об этом: ей предстояло прежде выполнить задачи несоизмеримо более важные, чем подготовка к первому сентября и покупка всякой нужной мелочевки.
Ваня, помолчав немного, сказал:
– Во время Великой Отечественной было такое знаменитое сражение на Курской дуге.
При этих словах оба «афганца», слушавшие до сих пор вполуха, как по команде, одновременно подняли головы и насторожились: все, что относилось к военным действиям российской армии в любые времена, их интересовало. А про эту битву они-то, в отличие от большинства присутствующих, конечно, как все взрослые мужчины в России, кое-что знали.
– В 1943 году. Помолчав, Ваня добавил:
– Разведка наша здорово сработала, и 3 июля войскам был отдан приказ – быть в высшей степени готовности и ожидать удара немцев между 4 и 6 июля. Ну, в общем, немцы сначала продвинулись, а потом 12 июля началось наше контрнаступление.
Ваня снова замолчал. Он был в затруднении: продолжать ли ему рассказ – про танковое сражение под Прохоровкой, самое крупное, насколько он знал, в истории танковых сражений, про количество жертв, или это все сейчас лишнее?
– А потом? – не выдержал Мячик.
Тут не выдержал в свою очередь и Том:
– Хочешь узнать, кто выиграл войну? Это военная тайна.
Женя сделала знак своей тонкой ручкой, и мальчишки умолкли.
Но Иван все-таки добавил:
– В общем, попытка Гитлера взять реванш за Сталинград на Курской дуге провалилась.
– Так что, Иван? – спросила Женя, уже чуть-чуть нетерпеливо.
– Ну что? – Иван для солидности еще помолчал. – Я думаю, это Курский вокзал, там – камера хранения. Шифр обычно четырехзначный – 1982. А вот номер ячейки...
– Номер нам известен, – сказал Том. – Если Кутик правильно просек – а я думаю, что правильно, – то 2 : 3 надо читать как 23. Ячейка 23. Там что-то положили важное. Вернее, собирались положить.
– Да, точно! – забыв про солидность, торопливо заговорил Ваня-опер. – Тот мужик, который дал письмо Горошине, что-то вез в этом своем получемодане – вез отсюда, из Оглухина. А может, и не в чемодане, а вовсе в кармане, не большое, а маленькое, я не знаю. Вез в Москву, для кого-то второго. Может, он ему тут, в деревне, должен был передать, но почему-то не смог дождаться. И явно торопился, Горошина же видел. Да и все на это указывает – ну чего ему такое важное дело первому попавшемуся пацану поручать?
Горошина нахмурился и слегка надулся. Он-то никак не считал себя первым попавшимся, и тем более пацаном. Ваня-опер мог говорить все, что ему угодно, но он ведь не присутствовал в момент передачи конверта. Сам Горошина был уверен – тот человек, попавший в сложное положение, долго выбирал, кому бы мог он доверить такую ответственную миссию. И увидел наконец того, кто внушил ему доверие своим респектабельным видом... Горошина узнал это слово в прошлом году и очень полюбил, полностью относя к себе.
