— Да, конечно, но совершенно не обязательно выключать музыку при моем появлении. В любом случае мне еще надо сходить за кофе.
— Я бы сам должен был сделать это, — мрачно сказал Бран. — Боже, как бы я хотел снова видеть!
— Возможно, завтра ты узнаешь от врача хорошие новости, — твердо отозвалась Наоми. — Да, кстати, а как же ты к нему поедешь? Разве Тал уже достаточно поправился, чтобы вести машину?
— Мейган утверждает, что да, — криво усмехнулся Бран. — И, поверь, она никогда бы не позволила Талу выйти из дома, если бы не была уверена, что с ним все в порядке. А для успокоения совести я настоял, чтобы она отправилась вместе с нами. Ты справишься одна до нашего приезда?
— Уверена, что сумею сделать себе сэндвич и заварить чай, — сказала Наоми и добавила: — Честно говоря, я с удовольствием приготовила бы и ужин для всех нас.
— Так и вижу лицо Мейган, если бы я ей… — Он запнулся, скривившись. — А я вижу! Ты знаешь. Мысленно.
— Конечно, видишь, — весело сказала Наоми. — У нее очень характерная внешность. Ладно, подожди минутку, я только сбегаю за кофе.
— Брат Тала приехал? — спросил Бран, когда девушка вернулась.
— Еще нет. Мейган говорит, что он приедет после богослужения. — Довольная, что от утренней напряженности не осталось и следа, Наоми красочно описывала свои впечатления, при этом не забывая помогать Брану выбирать из огромного числа деликатесов.
— Какая прелесть, — наконец сказал художник, взяв кусочек пирога.
— Фруктовый пирог?
— Нет, ты. Совершенно ясно, что я прощен.
— Послушай, Бран, — напрямик сказала Наоми, — мне нечего тебе прощать, правда.
— Его лицо обернулось к ней.
— Значит, ты не будешь возражать, если это снова случится?
— Я зареклась пить горячий кофе, — парировала она, хотя пульс забился учащенно.
— Ты же прекрасно поняла, что я хотел сказать, — нетерпеливо настаивал он. — Так ты будешь возражать, Наоми?
— Если ты имеешь в виду поцелуй, то, возможно, и не буду, — сказала она чистую правду. — Как ты, наверное, заметил, я особо и не сопротивлялась. Но в принципе — возражаю. Я приехала сюда, чтобы помочь тебе с автобиографией, а не для того, чтобы решать твои сексуальные проблемы.
Брови у Брана поднялись до волос.
— Черт возьми, а ты не держишь фигу в кармане, Наоми!
— Мне нравится, когда все предельно ясно. Хочешь кофе?
— Если больше мне ничего не светит, то да.
— Почему же. Я также с удовольствием почитаю тебе воскресные газеты, — сказала Наоми, протягивая художнику чашку.
— Ты — святая, Наоми.
Она сжала губы.
— Вовсе нет. Святость — это последнее, на что я могу претендовать. Кстати, на эту тему. Сегодня я видела одну из самых прекрасных церквей в мире. — И она с восторгом принялась описывать церковь Святой Бриджиды и была рада узнать, что Бран хорошо знает все три места, которые она сегодня посетила.
Он рассказал ей, что однажды «голубятня» была использована для весьма практической цели: когда границы Уэльса подверглись внезапному нападению, стены колокольни толщиной в пять футов служили складом для продовольствия.
— А ты заметила огромный брус-задвижку на западных воротах? — спросил Бран.
— Да, конечно. — Ее улыбки, он видеть не мог, и потому Наоми дотронулась до его руки. — В Скенфрите так легко представить себе, как все было раньше, когда дома теснились вокруг церкви. Гросмонт, конечно, тоже красив, но там замок более обособлен и выглядит каким-то более утонченным. Возможно, из-за высокой элегантной трубы на более поздней пристройке.
— Дело в том, что в средние века Гросмонт был весьма населенным городом, отсюда и большая церковь. — Бран усмехнулся. — К несчастью, один симпатичный валлиец вроде меня, некто Олуен Глиндур, разрушил город в 1405 году, и с тех пор он так и не был достойно восстановлен.
Наоми засмеялась.
— Крутые ребята вы, кельты.
Вечер пролетел незаметно. Наоми почитала газеты, что привело к дискуссиям на различные темы, пока Бран не решил, что ей пора отдохнуть, и включил стерео, чтобы вместе дослушать первый акт «Любовного напитка». Когда музыка умолкла, Бран осторожно вынул диск из музыкального центра, положил в коробку и поставил к другим коробкам на полке в алькове.
Когда он вернулся на софу, Наоми положила руку ему на запястье.
— Я просто потрясена.
— Наконец-то! — Он наклонился к ее руке, и Наоми не отдернула ее, боясь разрушить атмосферу.
— Откуда ты знаешь, где какой диск лежит?
— Это очень просто. Тал распределил их в алфавитном порядке по композиторам, затем мы вместе пронумеровали их, и я запомнил номера. Когда, например, хочу послушать «Отелло», я просто прохожусь по ряду и вынимаю нужный номер. — Он, улыбаясь, повернулся к девушке. — А засунуть диск в систему совсем легко. Мы живем в мире кнопок.
— С которыми ты прекрасно умеешь управляться…
— Нет, не совсем, — сказал он, крепче сжимая ее руку. — Ты же прекрасно знаешь, какой свиньей я иногда бываю. Если бы я действительно со всем отлично справлялся, то не поддавался бы дурным настроениям.
— А, — лукаво сказала Наоми. — Но Мейган утверждает, что они всегда были тебе свойственны. Ты — бедствие, с которым глупо бороться, а можно лишь терпеть.
— Мейган, — заявил Бран, — слишком много болтает!
— Насколько я успела понять, — предупредила Наоми, — Мейган плохо не сделает.
— Кстати, она такого же мнения о тебе, — сообщил Бран. — Она будет очень скучать, когда ты уедешь. — Голос упал на октаву. — И я тоже.
Наоми сидела очень прямо, глаза ее затуманились, когда она посмотрела на портрет на мольберте.
— Я уверена, это не затянется. Когда к тебе вернется зрение, вернется и красавица Аллегра.
— Сомневаюсь. Она не любит «Гуал-э-Дрэг». Ей он кажется слишком уединенным. — Закрыв глаза, Бран опустил голову на спинку софы. — Аллегра — создание сугубо городское и не мыслит жизни без ночных клубов, театров и бесконечных завтраков с подружками.
— И как же ты с этим мирился?
— Никак. Она позировала для портрета в моей мастерской в Лондоне. Иногда, правда, ей удавалось затащить меня в театр или какой-нибудь ресторан, последний писк моды у ее окружения.
— Ты все еще любишь ее?
— Нет, а может, никогда и не любил. — Бран провел пальцем по руке Наоми. — Просто мы устраивали друг друга в постели. — Он повернул голову и открыл глаза так, что девушка непроизвольно вздрогнула. — Что-то в твоем тоне говорит о том, что ты Аллегру не одобряешь.
— Я не знакома с ней, но я действительно не одобряю женщин, ведущих подобный образ жизни. — Наоми хмуро взглянула на портрет. — Когда любишь кого-то, то уже не замечаешь, слеп он, покалечен, обезображен или еще что-нибудь. Бран удивленно поднял бровь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
