8. Еще несколько слов
Я бы с облегчением поставил точку в конце последнего предложения. Но сомнения в своей правоте, предчувствие какого-то гениального обмана заставляют продолжить.
Может ли тело человека, этот мешок белков, содержащий в себе свой конец, награжденный от рождения и постоянно воспроизводящий страх смерти и распада, дать своему владельцу покой и счастье в принципе? Или разум дан нам не для осознания радости бытия, а с целью спасения, бегства от самого себя?
И, к сожалению, мой внешний оптимизм возможности обретения счастья — лишь перевернутое отражение полного пессимизма внутри. Но в вопросе: «Есть ли счастье?» — смысла больше, чем в ответе на вопрос о смысле жизни.
Правда уже прозвучала: Бог не играет в кости. Да! Не костями со случайным исходом играет Он, а нами и всем сущим. У него всегда следствие рождено от причины. Потому именно Он решил не делать или просто не смог сделать (что одно и то же) детей своего чрева счастливыми. Игра, как вечное движение, которую он проживает, не может быть сыграна счастливыми фигурами в принципе. Иначе она закончится… вместе с ним.
И это устроено так, что разрушению и смерти сопротивляется все — от человека до мельчайшей частицы. И какая разница, какова высокая цель Подателя жизни, если в результате все неизбежно страдает?!
Он не производит материю и сущее. Поэтому, будучи ограниченным в своих возможностях, Он разрушает все, что создал, и творит из праха снова и снова. И в этой игре Он совершенно изощрен, поскольку Сам не совершенен и не бесконечен. А мы трусливо и глупо принимаем Его существование за совершенство.
Каждое сущее страдает и одновременно является источником страданий для других. И мы вынуждены играть в Его адскую рулетку без выигрыша. Сумма страданий этого мира неизменна, и она — его главный и единственный приз.
Поэтому, пока продолжается эта чудовищная, гнусная пьеса, всегда будет литься кровь, а мы назначены страдать. И мы — даже не буквы сюжета этой драмы, а атомы и молекулы чернил, которыми она написана. И нет у нас не то что трона, но и крошечной скамейки на этой сцене.
Неизбежным пожизненным страданием награжден каждый человек. И его нельзя разделить или передать. И не Бог страдает за нас, а мы за Него. Нашей личной болью и несчастьями кормим мы Его ненасытную, одинокую, трусливую сущность. Свой маленький кусочек радости не может Он никак получить, кроме как через наши страдания. Но его мастерство трансформации нашего ада в свой рай завораживает. И мы пытаемся подражать.
«Только через несчастье познаете вы радость», — поют оправдывающие Его. «Мы сами творцы своей жизни и счастья», — вопят от безысходности отчаявшиеся. «Счастье — это отсутствие несчастья», — баюкают себя убогие. «Счастье — есть ловкость ума и рук», — гнусавит Черный человек. «Счастье является качеством лжи», — выдыхает разочарованный поэт. «Я родился, и это все, что нужно для счастья», — оправдывается отец атомной бомбы. Все они хотят, но не могут дотянуться до звезды по имени Счастье. Потому что ее нет!
Как же громки, призывны и сегодня «Заветы Богов» (Библия, Коран, Тора и др.), написанные для нашего душевного врачевания тысячелетия назад! Потому что человечество не продвинулось по шкале счастья ни на йоту.
Счастье как интуитивная и философская субстанция не достижимо. Это мифическая, экзистенциональная конфетка для нас.
И если это так… да если и не так, то есть только один способ стать счастливым — нажать эту кнопку вне себя. Внутри ее нет. Кнопка эта, для простоты понимания, может быть каким-то физическим полем, химией и вообще чем угодно… даже пистолетной пулей. И какая разница, какого происхождения это счастье — выстраданное или искусственное!
Мы не можем быть счастливы как род, семья. Мы не будем счастливы, пока мы вместе рабы-актеры этой драмы. Объединяет нас только страх одиночества, страх поднять глаза и взгляд под ноги. Взгляд на небо и звезды ведет нас к себе, к нашей праматери, к бесконечному одиночеству и к бессмертию… Но и в нем не будет счастья. Но это и есть то единственное, что мы можем решить и достичь сами.
Пушкин, Пушкин… успел понять:
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег.
