хорошие оценки. Ну и не хотелось привлекать к себе внимание, чтобы ни у кого, в особенности у монсеньора или настоятельницы, не появилось ни подозрений, ни лишних вопросов. Лучше не выделяться. Держаться так, чтобы тебя не замечали.
Наконец звенел звонок с уроков, и пора было возвращаться домой. Обратно Салли шла той же дорогой, что и утром. Если же хватало времени или смелости, заглядывала в парк Мунд. Там можно было спокойно подумать, помечтать о свободе. Там зеленела трава – совсем как в Кэмдене. Там можно было вспоминать о настоящем доме и гадать, увидит ли она его когда-нибудь.
Я понятия не имею, почему Ласалль записывал Салли именно в католические школы, будь то в Балтиморе или еще где-либо. Знакомые не помнили за ним особой набожности и вообще каких-либо религиозных склонностей. Салли до похищения, скорее всего, посещала протестантскую церковь. Пожалуй, Ласалля подкупило то, что приходской школе не было нужды подчиняться тем же нормам и правилам, что и государственным средним школам. В католической школе, вероятно, не стали бы допытываться, почему ученица поступила к ним с опозданием, под чужим именем и, мягко говоря, с сомнительными документами. Девочку вроде Салли, наверное, встретили бы там не с подозрением, а с сочувствием.
Сдается мне, Ласалль предпочитал католические учебные заведения, потому что там легко было затеряться, оставаясь у всех на виду. Церковь, как мы знаем по десятилетиям всевозможных скандалов, на протяжении поколений скрывала факты насилия и переводила священников-педофилов из прихода в приход, поскольку, умалчивая об их преступлениях, она тем самым защищала собственную тщательно выстроенную репутацию. Быть может, Ласалль смекнул, что в лице сотрудников приходской школы встретит сообщников, которые помогут ему развернуться в полную силу. Уж там-то никто не спросит Салли Хорнер о мерзостях, которые с ней проделывают.
ОДИННАДЦАТЬ
Прогулка смерти
Дело Салли Хорнер в Кэмдене постигла та же печальная участь, что и прочие дела о давно пропавших детях. О нем не то что позабыли, но и нельзя сказать, чтобы поиски девочки по-прежнему оставались задачей номер один. Кэмден хотел развиваться, упиваться успехом: горожане верили, что теперь так будет всегда. Ничто не предвещало, что вот-вот произойдет событие из ряда вон, которое ошеломит обитателей Кэмдена и станет предвестием грядущего стремительного экономического спада.
Осенью 1949 года Кэмден считался благополучным городом[118]. Он пережил Великую депрессию, хотя в 1936-м едва не разорился из-за бесхозяйственности городских властей. Но частные фирмы по-прежнему процветали. Корпорация New York Shipping по-прежнему получала заказы от ВМФ и Управления торгового флота. Более мелкие судостроительные компании, вроде John Mathis & Company, за время Второй мировой войны увеличили штат вдвое и, казалось, не собирались на этом останавливаться. Численность рабочих мест в сфере производства в 1950 году достигла максимального значения за всю историю – 43 267. В кэмденском филиале компании Campbell’s Soup по-прежнему трудились тысячи людей.
Владельцы компании по производству фонографов RCA Victor, как никто другой в Кэмдене, верили, что будущее за ними. В июне 1949 года они выпустили первую пластинку со скоростью вращения 45 оборотов в минуту, которая была меньше и быстрее обычных долгоиграющих пластинок компании Columbia. Также в компании начали разрабатывать телевизионную технику – как оборудование для телестудий, так и телевизоры для обычных покупателей.
У кризиса, который в конце концов настиг Кэмден, нашлась бы масса причин. Но похищение Салли Хорнер в их список не входило. Переломным моментом, после которого прогресс сменился регрессом, надежда – отчаянием, подъем – спадом, я бы скорее назвала утро 6 сентября 1949 года. Тогда подобное преступление казалось непостижимой катастрофой, единичным случаем, который тем не менее в следующие десятилетия каким-то чудовищным образом не раз повторился: так неслыханное злодейство становится обыденностью.
В то утро, в восемь часов[119], мать разбудила сына к завтраку. Вчера он вернулся домой поздно: сидел в кинотеатре на Маркер-стрит в Филадельфии, ждал одного мужчину, но тот так и не пришел. Сын особенно и не скрывал, что он гомосексуалист, но и во всеуслышание об этом не заявлял: все же секс между мужчинами тогда еще считался, в общем, делом противозаконным.
Его оскорбило, что партнер, с которым у них вот уже несколько недель тянулся роман, не явился на свидание. Но мало того: вернувшись домой, в район Крэмер-Хилл, он обнаружил, что кто-то повалил забор, которым он отгородил их участок от соседского.
Он выпил стакан молока, съел яичницу, которую пожарила ему мать Фрида. Потом направился в подвал, стены которого были увешаны памятными вещами с войны; здесь же он вел дневник, где в подробностях описывал каждого убитого им вражеского солдата. Он рассматривал пистолет калибра 9 мм, «Люгер» Р08, к которому у него были две полных обоймы и еще 33 патрона, и вспоминал всех – соседей, владельцев магазинчиков, даже мать, – кого хотел стереть с лица земли.
Взял гаечный ключ, вернулся на кухню. Пригрозил матери гаечным ключом. «Зачем это тебе, Говард?» – воскликнула она. Он не ответил, и она повторила вопрос, попятилась, выбежала из дома и спряталась у соседей. Он принес из подвала «Люгер» и патроны, шестидюймовый нож и похожее на ручку пятидюймовое орудие, которое вмещало шесть патронов. Вышел во двор и выстрелил в первого, кто попался ему на глаза: в водителя, который сидел за рулем хлебного фургона.
По этой мишени Говард Унру промахнулся – первый и единственный раз. Двадцать минут. Тринадцать убитых. «Прогулка смерти» легла клеймом на его район, город, страну.
Устроенная Унру кровавая бойня затронула, пусть косвенно, и Маршалла Томпсона[120]. Ведь его семья жила буквально за углом, в доме 943 по Северной Тридцать второй. Большинство из тех, кого Унру убил или ранил утром 6 сентября, были его соседями с Ривер-роуд, главной улицы Восточного Кэмдена.
Вполне возможно, что Томпсон ходил стричься в парикмахерскую Кларка Гувера: это в двух шагах от Ривер-роуд. В то страшное утро парикмахер был смертельно ранен, как и шестилетний Оррис Смит, сидевший на лошадке-каталке в парикмахерской. Если Томпсону требовалось починить или просто почистить ботинки, скорее всего, он шел в обувную мастерскую возле парикмахерской: сапожника, Джона Пиларчика, Унру тоже убил. В соседнем доме находилось ателье Томаса Зегрино. Когда появился Унру, самого хозяина в ателье не было, но там была его новая жена, Хелен: она погибла.
Потом Унру застрелил телемастера Элвина Дэя. Джеймс Хаттон, страховой агент, совершил ошибку, которая стоила ему жизни: выбежал из аптеки, чтобы посмотреть, из-за чего переполох, и погиб. Как и мать и
