— И Рита тоже?
Бенсон скривил такую гримасу, будто откусил чего-то гнилого.
— Ее с нами не было. Весь вечер она находилась с миссис Рубинштейн.
— Вы ее совсем не видели?
— Только когда она спускалась за чем-нибудь.
Я поинтересовался, за чем спускалась Рита, и Бенсон ответил: — За чашкой чаю, за грелкой, за углями для камина, за горячим молоком. — Он замялся, а потом вдруг воскликнул: — И все это делалось не для миссис Рубинштейн. Рита просто играла роль. Она встречалась со своим дружком как всегда около одиннадцати часов.
У меня екнуло сердце. Наведение справок показало, что Уинтон вернулся в одиннадцать пятнадцать. Если Рита выдумала какой-то предлог, чтобы выйти в одиннадцать часов, похоже, моя версия окажется правильной.
— С кем же? — спросил я.
— Не могу сказать.
— Может, миссис Раттер знает?
— В темноте все кошки серые.
— Это очень важно, — произнес я.
Бенсон заупрямился.
— Не могу сказать, — повторил он. — Если на то пошло, Рита могла делать все, что угодно. Могла даже зарезать хозяина.
— У тебя нет доказательств, что она причастна к преступлению.
— Да, — угрюмо согласился Бенсон. — Она была слишком занята с этим деревенским парнем.
В конце концов я выпытал у Бенсона, кто он. Это был длинноногий, сероглазый, хитрый тип по фамилии Мастерс. Я нашел его дома. Он хмуро посмотрел на меня.
— Это мое дело, — заявил Мастерс.
— Если не ответишь сейчас, то отвечать придется в суде, — предостерег я.
— Когда?
— Когда Рите предложат отчитаться за тот вечер. Если она не была с тобой, как утверждает, допроса не избежать.
Ответ Мастерса разрушил мои надежды. Рита вышла тайком на встречу с ним в одиннадцать. Расстались они в час. И у нее, и у него было алиби на более позднее время. Рита украдкой шла в комнату своей госпожи; брат Мастерса не спал — это был больной человек, раздражительный и завистливый к возможностям других. Я очень тщательно проверил показания и ни к чему не смог придраться. С сожалением я отбросил эту версию и вернулся ко второй, неизбежно включавшей в себя Фэнни.
Данная версия касалась и кого-то еще из находившихся в доме. Человека, которого Фэнни не могла или не хотела выдать. Я просмотрел свой список подозреваемых. Она могла отказаться выдать Брайди, но тот, на мой взгляд, не мог быть убийцей. Во-первых, ни при каких условиях он не всадил бы кинжал в бок человеку, у которого находился в гостях. Во-вторых, если бы и сделал это, то сам бы поднял тревогу. В-третьих, даже если бы не поднял, то не допустил бы ареста Фэнни из-за своего молчания. В-четвертых, у Брайди не было мотива. С Паркинсоном она познакомилась только в тот выходной; таким образом, оставался лишь Грэм, а основания подозревать его имелись. Они знакомы с Фэнни несколько лет, хотя насколько близко, не известно. Не знал я и какая связь существует между ними, или располагал ли он сведениями, вынуждающими его молчать. Грэм безумно завидовал Рубинштейну, мог в критическую минуту потерять голову и выразить свою зависть самым неосторожным образом. Он вполне мог шантажом заставить Фэнни молчать, допустить ее арест и даже повешение, держась в стороне. Я с горечью осознал, что ничего не знаю о жизни Фэнни до знакомства с ней, однако работать в этом направлении следовало.
Разумеется, источником сведений была Лал, но она и слышать не захотела бы о Фэнни, поэтому я обратился к Паркинсону. Конечно, Грэм знал Фэнни гораздо дольше, но я видел в нем подозреваемого и решил пока не трогать его. К счастью для меня — потому что Паркинсон оказался полезнее, чем я поначалу думал, — человек, который хотел нанять его, Сэндман, отложил на несколько недель отъезд в Штаты, и Паркинсон находился рядом, готовый оказать помощь.
— Лал убеждена, что это Фэнни, — заявил он. — В тот день, когда полицейские ее арестовали, Лал заявила, что более успешного дела у них еще не было. Интересно, насколько она проницательна?
— Не настолько, чтобы понимать, как опасна может быть проницательность, — сказал я.
— Да, очевидно. Что ж, думаю, нам повезло, что Лал не назвала никого из нас. Кстати, ты представлял себя на скамье подсудимых?
— Нет, — ответил я. — Не представлял. У меня не было мотива для убийства.
— А Фэнни Прайс?
— Что, ревность? — Я уставился на него. — Вздор! Рубинштейн никогда не был любовником Фэнни.
— Я уверен в этом. Ты не ревновал. У тебя не было причины. Но доказать это очень трудно. — Он смахнул муху, севшую на край его тарелки. — Разумеется, я еще больше подвержен подозрениям, чем ты. Поэтому еще больше хочу, чтобы ты выяснил истину. С чего думаешь начать?
— Мне нужны кое-какие сведения о Фэнни. Как Рубинштейн познакомился с ней?
— Вероятно, Грэм мог бы тебе сказать, но если начнешь задавать вопросы, его хватит удар. Ему вдруг пришло в голову, что его могут подозревать, и он постоянно твердит, что ни в чем не виновен.
— Кстати, никто точно не знает, в котором часу убили Рубинштейна. Это только в детективных романах сыщик чертит план дома и аккуратно ставит точки, указывающие передвижения каждого члена компании в данную минуту.
— Позвони Грэму и скажи это, — попросил Паркинсон. — А то он все придумывает новые причины, по которым никто не должен его подозревать. Если телефонистки подслушивают, то, наверное, могут написать целую книгу. Никому не нужно бояться за свою шкуру, если он невиновен. Признаю, это кажется невероятным, но в преступлении возможно все. Думаю, поэтому авторы психологических романов, писавшие о брачных проблемах, теперь обратились к убийству и насилию. Когда можно сочетать одно с другим, писатели получают больше простора.
Я отправился к Грэму, жившему в доме с меблированными комнатами «Рейвенсвуд меншнс». Квартиры там были никудышные; я жил в таких, когда вернулся из Южной Африки, но Грэма всегда привлекали низкая квартплата и близость недорогих столовых.
Этот человек мне не нравился, а то, что я только что услышал о его стремлении спасти свою шкуру, усилило мою неприязнь, но я не мог позволить себе быть слишком разборчивым в источниках сведений, поэтому подавил свои чувства и поехал к нему. Увидев меня, Грэм подскочил на шесть дюймов и двинулся мне навстречу неуклюжим широким шагом. Его громадный нос выступал вперед, как скала, когда он протянул мне холодную руку.
— Привез новости? — выпалил Грэм. — Господи, Кертис, это скверное дело!
— Скверное для Фэнни Прайс, — заметил я. — Я пришел в связи с ней.
— Я не могу помочь тебе.
— Ты знал ее дольше, чем каждый из нас…
— Нельзя винить меня в том, что она сделала. Я не думал, что она на это способна. Знал, что Фэнни, как говорится, авантюристка, но убийство…
— Ее друзья считают, что она не убивала Рубинштейна.
— А полиция полагает, что убила.
— Лично я на стороне Фэнни.
— Хорошо, но чем, по-твоему, я могу тебе помочь?
— Ты мог бы рассказать о ней кое-что. Например, где ты познакомился с ней?
— Зачем тебе это? С тех пор прошли годы. Да и все равно, тот человек давно умер.
— Нет ли какого-нибудь члена семьи, который может помнить Фэнни, знать о ее прошлом?
— Ну, даже если она может — я говорю о миссис Хэммонд, — какое отношение это имеет к Рубинштейну?
— История убийства начинается не с преступления, — объяснил я. — Иногда она тянется из прошлого. Так может быть и в данном случае. Вот это я и хочу выяснить. Говоришь, ее фамилия Хэммонд?
— Да — эта женщина взяла девичью фамилию после смерти мужа. Он был наполовину китайцем — отец китаец, мать англичанка. Поразительный человек — очень умный. Но у людей бывают странности. Подруги убеждали Лейлу Хэммонд не выходить за него замуж, но она не послушалась. Детей у них не было. Однако Лейла отказалась от фамилии Ван и теперь снова живет под фамилией Хэммонд. Она занимается социальными вопросами, а китайская фамилия может произвести неблагоприятное впечатление. Правда, я не думаю, что она знает что-нибудь о Фэнни. Та никогда ей не нравилась.
— Откуда ее знала миссис Хэммонд?
— Фэнни была секретаршей Вана. Все, что она знает о Китае и китайском искусстве, а познания у нее обширны, Фэнни почерпнула у него. Ван писал книгу на эту тему; когда он умер, осталось множество записей. Вряд ли он когда-нибудь приводил их в порядок. Его слабостью была нетерпеливость. Когда он знал что-нибудь, то спешил перейти к чему-то, чего не знал. И не мог дождаться возможности рассказать об этом другим. Полагаю, его записи хранятся у миссис Хэммонд, но сомневаюсь, что кто-нибудь сумеет разобраться в них. Ван был еще и лектором. Фэнни обычно ездила с ним. Так я и познакомился с ней. При его жизни пользы от нее мне почти не было, он загружал ее работой. Но после смерти Вана около трех лет назад я встретился с ней снова — миссис Хэммонд продавала большинство его вещей, и я купил кое-что — Фэнни оказалась там, и с тех пор приносила мне много пользы. Фэнни — специалист в этой области, — неохотно добавил он. — Такая же, как Рубинштейн. Не помню, чтобы она хоть раз ошиблась. Эта способность врожденная; ее невозможно обнаружить, ее можно только развить.
