— Америке так же отчаянно требуется продавать, как нам покупать. Королёв мрачно забросил в рот ещё несколько ложек хлореллы и, механически прожевав, проглотил. — Да и американцы не смогли бы выйти на нас, даже если бы захотели. Мыс Канаверал в развалинах.
— У нас кончается топливо, — сказал Стойко.
— Можем забрать с оставшихся кораблей, — ответил Королёв.
— Тогда как, чёрт побери, мы вернёмся на Землю? — Сжатые в кулаки руки Гришкина дрожали. — Даже в Сибири — там деревья. Деревья! Небо! К чёрту всё это! Пусть всё разваливается на части! Пусть рухнет, пусть сгорит!
Пудинг Королёва размазался по переборке.
— О господи, — сказал Гришкин, — простите, полковник. Я знаю, что вы не можете вернуться.
У себя в музее Королёв застал пилота Татьяну. Девушка висела перед той самой отвратительной картиной с изображением высадки на Марс, щёки её блестели от слёз.
— Вы знаете, полковник, что на Байконуре стоит ваш бюст? Бронзовый. Я обычно проходила мимо него, когда шла на занятия.
— Там полно бюстов. Академики их обожают. — Улыбнувшись, старик взял её за руку.
— Как это всё происходило? Тогда? — Она всё ещё не отводила глаз от картины.
— Я едва помню. Я так часто смотрел видеозаписи, что теперь помню только их. У меня такие же воспоминания о Марсе, как и у любого школьника. — Он снова улыбнулся ей. — Но всё было совсем не так, как на этой дурацкой картине. В чём-чём, а в этом я уверен.
— Почему всё так вышло, полковник? Почему теперь всё кончается? Когда я была маленькой, я смотрела телевизор… наше космическое будущее казалось таким светлым…
— Возможно, американцы были правы. Японцы, чтобы строить свои орбитальные фабрики, посылали в космос вместо людей машины. Роботов. Лунные разработки потерпели крах, но мы надеялись, что хотя бы здесь останется постоянная исследовательская база. Думаю, всё дело в тех, кто сидит за столом и принимает решения.
— Вот их окончательное решение относительно «Космограда». — Она протянула ему сложенный листок папиросной бумаги. — Я нашла его в распечатках приказов, полученных Ефремовым из Москвы. Они позволят станции сойти с орбиты в течение трёх ближайших месяцев.
Королёв понял, что теперь и он не может оторвать глаз от столь ненавистной ему картины.
— Едва ли это имеет теперь значение, — услышал он свой охрипший голос.
И тут девушка горько разрыдалась, припав лицом к его искалеченному плечу.
— У меня есть план, Татьяна, — сказал он, поглаживая её по голове. — Ты должна меня выслушать.
Полковник взглянул на свой старенький «Ролекс». Сейчас они над Восточной Сибирью. Он вспомнил, как швейцарский посол подарил ему эти часы в огромном сводчатом зале Большого Кремлёвского дворца.
Пора начинать.
Отмахнувшись от ленты распечатки, норовившей обвиться вокруг головы, Королёв выплыл из своего «Салюта» в стыковочную сферу.
Он ещё способен быстро и эффективно действовать здоровой рукой. Старик усмехнулся, высвобождая из ремней настенного крепления баллон с кислородом. Опершись о поручень, он изо всех сил швырнул баллон через всю сферу. С резким лязгом баллон безрезультатно отскочил от стены. Королёв нырнул за ним, поймал и снова кинул. Потом нажал на кнопку декомпрессионной тревоги.
Завыли сирены, и из динамиков полетела пыль. Включилась антиаварийная программа, стыковочные шлюзы под воздействием гидравлики со скрежетом закрылись. У Королёва начало звенеть в ушах. Шмыгнув носом, он снова потянулся за баллоном.
Огни вспыхнули до максимальной яркости, потом погасли. Старик улыбнулся в темноте, на ощупь отыскивая пластмассовый баллон. Стойко спровоцировал аварию всех основных систем жизнеобеспечения. Это было несложно. Тем более что память системы и без того была до предела перегружена пиратским телевещанием.
— Вот вам ваши крутые фильмы! — пробормотал он, колотя баллоном о стену.
Огни слабо замигали — это подключились аварийные батареи.
У него начинало болеть плечо, но старик стоически продолжал колотить, вспоминая грохот, вызванный настоящей декомпрессией. Побольше шума. Он должен одурачить Ефремова и его солдат.
Со скрежетом завертелся ручной штурвал одного из люков. Наконец люк распахнулся, и, неуверенно улыбаясь, из него выглянула Татьяна.
— Освободили Сантехника? — спросил старик, отпуская баллон.
— Стойко и Уманский урезонивают охрану. — Она ударила кулаком в раскрытую ладонь. — Гришкин готовит спускаемые аппараты.
Они отправились в следующую стыковочную сферу — где Стойко как раз помогал Сантехнику выбраться через люк, ведущий из казарм. Никита был босиком, его лицо под колючей щетиной имело зеленоватый оттенок. За ними следовал метеоролог Уманский, таща за собой обмякшее тело конвоира.
— Как ты, Сантехник? — спросил Королёв.
— Колотит. Они держали меня на «Страхе». Дозы хотя и небольшие, но всё-таки… К тому же я решил, что это и впрямь декомпрессия!
Из ближайшего к Королёву «Союза» выскользнул Гришкин, за ним выплыла связка инструментов и развернувшийся моток нейлонового троса.
— Все, как один, проверены. В результате нашей аварии управление в кораблях переключилось на собственную автоматику. Ну и я прошёлся гаечным ключом по дистанционному управлению, так что с Земли нас не перехватят. Как твои дела, друг Никита? — обратился он к Сантехнику. — Тебе выпала честь первым ступить на землю Центрального Китая.
Сантехник скривился, затем покачал головой:
— Я не говорю по-китайски.
Стойко протянул ему лист распечатки.
— Это — транскрибированный разговорный китайский. «Я ЖЕЛАЮ ДАТЬ ПОКАЗАНИЯ. ОТВЕДИТЕ МЕНЯ В БЛИЖАЙШЕЕ ЯПОНСКОЕ КОНСУЛЬСТВО».
Ухмыльнувшись, Сантехник запустил руку в гриву жёстких от пота волос.
— А как насчёт остальных? — спросил он.
— Ты думаешь, мы затеяли всё это ради тебя одного? — скорчила гримаску Татьяна. — Убедись, чтобы китайские службы новостей получили все документы из этого пакета, Никита. А уж мы позаботимся о том, чтобы весь мир узнал о том, как Советский Союз намеревается отплатить за службу полковнику Юрию Васильевичу Королёву, первому человеку на Марсе! — Она послала Сантехнику воздушный поцелуй.
— А как насчёт Филипченко? — спросил Уманский. Вокруг лица неподвижного солдата плавали несколько капель свернувшейся крови.
— Почему бы тебе не забрать этого дурака несчастного с собой? — сказал Королёв.
— Пошли, дубина. — Ухватив Филипченко за форменный ремень, Сантехник утащил его за собой в люк «Союза». — Я, Никита по прозвищу Сантехник, оказываю тебе величайшую услугу в твоей презренной жизни.
Королёв смотрел, как Стойко с Уманским задраивают за ними люк.
— А где Романенко с Валентиной? — спросил он, снова сверяясь с часами.
— Здесь, мой полковник. — В люке другого «Союза» появилось лицо Валентины, вокруг него колыхались её светлые волосы. — Мы просто проверяли корабль, — хихикнула она.
— На это у вас хватит времени и в Токио, — одёрнул её Королёв. — Ещё несколько минут, и во Владивостоке с Ханоем начнут поднимать перехватчики.
В люке появилась обнажённая мускулистая рука Романенко и рывком утянула Валентину внутрь. Стойко и Гришкин задраили люк.
— Пейзане в космосе, — фыркнула Татьяна.
По «Космограду» прокатился гулкий удар — это стартовал Сантехник со всё ещё не пришедшим в себя Филипченко. Ещё удар — и любовники тоже отбыли.
— Идём, друг Уманский, — сказал Стойко. — И прощайте, полковник! — Парочка направилась вниз по коридору.
— А я с тобой, — ухмыльнувшись, сказал Гришкин Татьяне, — в конце концов, ты ведь пилот.
— Ну нет, — отозвалась она. — Полетишь один. Разделим шансы. За тобой присмотрит автоматика. Только, ради бога, не трогай ничего на панели управления.
Королёв глядел, как она помогает ему устроиться в последнем «Союзе».
— В Токио я поведу тебя на танцы. — Это были последние слова Гришкина.
Она задраила люк. Ещё один гулкий раскат, и из соседней стыковочной сферы стартовали Стойко с Уманским.
— Поторапливайся, девочка, — сказал Королёв. — Мне бы очень не хотелось, чтобы тебя сбили над нейтральными водами.
— Но ведь вы остаётесь здесь один, полковник, один на один с врагами…
— Когда здесь не будет вас, уйдут и они. Надеюсь, вы поднимете достаточно шума, чтобы заставить Кремль сделать хоть что-нибудь, что не дало бы мне умереть.
— А что мне сказать в Токио, полковник? У вас есть какое-нибудь последнее слово миру?
— Скажи им…
…и тут на него нахлынули все штампы, какие только порождает осознание собственной правоты. От мысли об этом ему захотелось истерически рассмеяться: «Один небольшой шаг…», «Мы пришли сюда с миром…», «Трудящиеся всей земли…»
