на ночёвку заселили в келью, они решили, что не стоит спать одновременно. Вроде и явно придраться не к чему, но всё равно многое в Залесном настораживает — так рассуждала монахиня. А потому договорилась с «матушкой» поочерёдно нести ночной дозор. Пока Евдокия говорила во сне, Ирина сидела на лежанке у закрытого окна, прислушиваясь к звукам ночи. Иногда девушка напрягалась, когда различала за ставнями шорохи. Однако мало ли таких звуков еженочно? Ветер дует, шурша ветвями и листьями; мыши скребутся, сторож совершает обход… Не из-за всех же звуков вскакивать яко ужаленный — рассуждала Ирина.
Борцам нередко приходилось бывать в длительных походах и ночевать вместе, а потому о повадках друг друга были осведомлены. Раньше Ирина никогда не замечала, чтобы её соратница болтала во сне. Так что невольно прислушивалась к отдельным словам.
— Простите… Так… получилось… Срам…
Будучи монахиней Ирина хорошо переносила лишения. В длительных постах и молитвах она стойко и безропотно претерпевала голод, холод, бытовые неудобства и отсутствие сна. Как борец с нечистью монахиня научилась справляться с изматывающими нагрузками, сравнимыми с тем, что переносит солдат на переднем крае войны; научилась преодолевать боль и страх. Словом, Ирина была готова ко множеству испытаний, и ночной дозор в келье вовсе не относился к самым сложным из них. Однако сонное ворчание Евдокии убаюкивало, словно магическая колыбельная песнь. Монахиня сомкнула веки, обещая себе, что откроет глаза через несколько мгновений. И провалилась в забытьё.
Но не в тёмное забытьё, а с яркими и ощутимыми как сама реальность картинами. Ирина обнаружила себя на тропе у реки. Вместо монашеской рясы девушка носила поясной передник, в каком обычно трудятся крестьянки. Рядом же ожидала полная воды кадка. Пожав плечами, Ирина подняла её, и заковыляла по тропе в сторону от реки.
— Мама! — навстречу вприпрыжку бежал светловолосый мальчика лет пяти. — Дай помогу!
— Мал ещё, чтоб тяжести носить, — сказала Ирина. Сказала без тех холода и отстранённости, что часто пронизывали голос. Сказала с теплотой и весёлостью. — Но скоро чуть подрастёшь и во всём добрым помощником буде!
«Забавно, — думала Ирина, сдувая с лица прядь волос, — голова целиком не покрыта. Токмо мирской платок…»
Сопровождаемая мальчишкой, скачущим вокруг, Ирина дошла до одинокой избы. Там во дворе колол дрова мужчина. Муж и отец ребёнка. Вернее, отец детей — пролетела в голове мысль. Но пролетела не как озарение, а как нечто обыденное. Только лица мужа не разглядеть — у его головы вуалью сгустилась серая дымка. Однако было в его росте, телосложении и манерах движения что-то смутно знакомое.
У калитки Ирина поставила кадку на землю, и обернулась к реке. С той стороны клонилось к горизонту солнце, придавая облакам сказочно-розовые цвета.
«А ведь когда-то рвалась в монашки, — вздохнула Ирина, любуясь закатной далью. — Изо дня в день молилась бы в келье и ничего другого не знала. Какие же глупости по молодости в голову приходят, прости Господи! Нет, не моё. Хорошо, что дома вразумили уговорами. Пущай другие за грешную землю молятся денно и нощно, а мой крест здесь — с семьёй».
Муж подошёл со спины и нежно обхватил руками талию, отчего Ирина вся разомлела, а на её щеках в тон закатному солнцу вспыхнул румянец. Словно это были первые любовные объятия в её жизни.
— Дарьюшка, — ласково произнёс муж.
Точнее, Ирина просто умом понимала, что это сказано мужем, и именно что ласково, хотя голос и его интонации не слышала…
Всё в той же стране снов к семейному очагу вернулся с войны другой человек. Но встретил он там не детский смех, а воронье карканье. Узрел не цветущий сад и аккуратный огород, а заросший бурьяном двор, чьи границы частично угадывались по остаткам покосившейся изгороди. Обнаружил не родную избу, но пепелище и обгоревшие остовы.
Олег долго бродил среди руин, вспоминая, как перед его уходом здесь кипела жизнь, как родные хлопотали по дому, на огороде и в поле. И чувствовал, как в сердце приходит такое же опустошение, как на развалинах. Олега разрывали противоречивые стремления, когда одна часть души отказывалась признавать, что семейное гнездо разорено, что все домашние погибли, и что больше нечего тут делать, тогда как другая часть изнывала, желая уйти отсюда как можно дальше. Просидев у пепелища ещё с полчаса, Олег побрёл прочь.
Он шёл глядя под ноги и не разбирая дороги. Шёл до тех пор, пока не наткнулся на труп. Взглянув на его лицо, Олег узнал Бельчонка. Обойдя тело, мужчина пошёл дальше, но через несколько шагов наткнулся на второго мертвеца. Остекленевшим взором на серое небо взирал Глеб. Только тогда Олег осмотрелся и обнаружил, что поле усеяно телами боевых товарищей, что пали в боях с нечистью. Он забегал туда-сюда, вглядываясь в лицо каждого трупа. И с нарастающим ужасом обнаружил Евдокию, затем Ирину, и… Лёху.
Только тела Весняны не сыскалось…
Долго ворочался Лёха, затыкал уши, фантазировал, но ничто не помогало отвлечься настолько, чтобы не слышать ураганного храпа Олега. Потеряв терпение, юноша пробовал дозваться до мужика — бесполезно. Рыскал у лежака, ища мелочи, которые можно запустить в нарушителя сна — ничего не нашёл. «Водой бы облить, как он меня в монастыре, — зло подумал Лёха». Но, в конце концов, вожделенный сон сошёл на измученного юношу.
Когда же он пробудился, то потянувшись чесать ухо вдруг осознал, что делает это ногой. Вдобавок нечеловеческой. Испугавшись, Лёха сбросил одеяло и заметался на лежаке, а затем спрыгнул на пол. Приземлился на четвереньки, причём ощутил себя в этом положении настолько удобно, будто оно являлось самым подходящим для тела. Кружась волчком, Лёха обнаружил на теле много шерстяных лохмотьев, да ещё пушистый хвост. Частые выдохи вырывались через открытый рот, из которого свисал длинный язык. «Матерь Божья! — с ужасом подумал Лёха. — Да я же пёс!».
За окном было светло, а лежанка Олега пустовала. Обнюхав её, Лёха почуял след. К счастью, дверь комнаты не закрывалась на крючок и отворялась наружу, так что пёс легко покинул комнату. Он пронёсся по коридору, напугав тётку из служанок, и выскочил на крыльцо постоялого двора. Благодаря обострённому обонянию Лёха запросто нашёл Олега — тот почему-то бродил по торгу. Юноша бросился к мужику, выкрикивая: «это я, Лёха! Помоги выбраться из собаки!» Но вместо человеческих слов из глотки вырвался жалобный лай, на который Олег не обратил внимания — мало ли барбосов гавкает среди человеческих жилищ? Только когда Лёха запрыгал вокруг, вставая на задние лапы, чтобы толкать передними, мужик соизволил пойти на контакт. Правда, не совсем
