– Нет идей, – вздохнул он. – Честно. Но ничего, я их запомнил. Узнаю, если что. Точно узнаю… Он долил мне кружку до полной. – Пей давай. Ты как – не голодный?
До конца я ему почему-то не поверил. Но пиво нравится, тут все нормально. И пирожки я уже умял, спасибо за заботу.
Хмель. Незадолго до событий
Пятница
Я люблю утро. Я люблю утро. Я люблю утро.
Мать вашу, я действительно люблю утро!
Люблю! Но только не когда приходится валяться в постели, разминая занемевшие за ночь руки и ноги, скрипеть зубами от изматывающей боли, натужно приседать, разгоняя по телу кровь. И так – всякое утро, а с каждым днем все дольше и болезненней.
И ведь только первую неделю мучаюсь, что же дальше будет?
Думать об этом не хотелось.
Вытянув перед собой руку, я полюбовался нервным тремором пальцев, натянул штаны и рубашку, обулся и в очередной раз подумал, что все могло обернуться куда как хуже. Пока же случившееся походило на случайный налет, а не спланированную акцию: никто не копал лично под меня, не пытался вспугнуть, заставить засуетиться и раскрыть связи и контакты. В денежном плане ситуация от этого лучше не становилась, но потеря дополнительного приработка уже даже особо не пугала. Главное, лично мне ничто не грозит.
А мне и в самом деле ничто не грозило: несколько дней назад обнаглевшие от безнаказанности грабители вломились в оружейный магазин, и сосед уложил обоих на месте. Я тогда специально заглянул к Гордееву, прежде чем тела увезли в крематорий, и один из подстреленных налетчиков показался смутно знакомым. Насчет второго такой уверенности не было, и в любом случае оставался третий, но это уже не напрягало. Случайность, простая случайность…
Я натянул куртку, сунул в один карман дубинку, в другой фонарик и спустился на первый этаж. Бар открывать не стал, на улицу вышел через черный ход. Натянул шапочку и потихоньку побежал.
Побежал, побежал, побежал, заставляя себя переставлять непослушные ноги. Легкие насыщались воздухом, сердце разгоняло по жилам кровь, красные кровяные тельца несли кислород.
Постепенно я втянулся, набрал нужный ритм, и под конец пяти километров организм заработал как часы. Слабость на время отступила, пальцы перестало сводить от холода, а дыхание хоть и вырывалось с хрипом и сипом, но и близко не возникало позывов рухнуть в ближайший сугроб и перевести дух.
Бег – это сила. Впрочем, я предпочел бы просто выпить таблетки.
Отперев входную дверь бара, я прошел за стойку, убрал куртку на вешалку и налил чаю. Кипяток в термосе за ночь успел остыть, но дождаться, пока закипит чайник, не было сил, выпил так.
После этого я уселся на табурет, но только взял вчерашнюю газету, как распахнулась входная дверь и с улицы зашел плечистый молодой человек в длинном пальто и каракулевой шапке.
На любителя пропустить с утра кружку-другую пива он нисколько не походил, и невольно я бросил взгляд под стойку, где лежал «Шершень» и его пневматический брат-близнец.
От посетителя это не укрылось, он стянул с руки кожаную перчатку и продемонстрировал жетон с выгравированным на нем соколом.
– Дружина! – объявил румяный молодой человек, подходя к стойке. – Отдел дознания.
Я этому известию нисколько не обрадовался.
Некоторые наивно полагали, будто Дружина – это местный аналог милиции или полиции, хоть и повально коррумпированный и наплевательски относящийся к гражданским правам. Опасное заблуждение, зачастую приводящее преуспевающих предпринимателей к разбитому корыту или необходимости впредь работать на чужого дядю.
Дружина – она и была Дружиной. Вооруженной группой лиц, которые устанавливали свои порядки и поддерживали их, не считаясь с мнением окружающих. И если с рядовыми сотрудниками проблем обычно не возникало, то средний командный состав имел обыкновение облагать данью всех, кто не располагал защитой в силу личных связей или принадлежности к Торговому Союзу. Надо ли говорить, что подобная практика сложилась с полного одобрения вышестоящего начальства, которое имело с этого свою долю?
Поэтому я, заранее предчувствуя грядущие неприятности, тяжело вздохнул и попросил:
– Будьте так добры, жетон…
Молодой человек хмыкнул и развернул служебную бляху обратной стороной.
«Синицын Юрий Романович, дознаватель».
– Что ж, Юрий Романович, – улыбнулся я, – чем обязан?
– Хмелев Вячеслав Владимирович?
Я кивнул.
– Жалуются на вас, Вячеслав Владимирович! – объявил тогда дознаватель.
– Да неужели? Странно. У меня тихое заведение, никаких драк, никакого шума. Все клиенты довольны. Да и соседей особо нет, чтобы жаловаться.
Синицын выложил на стойку кожаную папку, сверху поставил каракулевую формовку.
– Жалуются не на бар, жалуются на вас лично, – поправился он и потер покрасневшие щеки. – Ну и холод на улице, знаете ли!
Я ничего не ответил, ожидая продолжения. Дознаватель Синицын вызывал глухую неприязнь, и дело было вовсе не в его служебном положении. Он не нравился мне сам по себе. Почему – не знаю. Это раздражало и мешало сосредоточиться.
Дружинник понял, что словоохотливого собеседника в моем лице он не обретет, вздохнул и выложил на стойку целлофановый пакетик с семью разноцветными пилюлями.
– Вам знакомы эти таблетки? – с некоторой даже ленцой поинтересовался он.
Я сглотнул слюну и через силу улыбнулся.
– Первый раз вижу, – ответил после едва заметной запинки.
– В самом деле? – протянул Синицын и начал доставать из папки заполненные печатным текстом листы: – Протокол задержания некоего Мартыненко Марата Захаровича. Акт изъятия неустановленных таблеток. Экспертное заключение о наличии в составе вышеуказанных таблеток веществ, включенных в список наркотических и запрещенных к обороту. Показания все того же Мартыненко о приобретении данных таблеток у Хмелева Вячеслава Владимировича, то есть у вас.
– Первый раз слышу о таком гражданине, – развел я руками.
– Вы его не знаете?
– В бар кто только не заходит, разве всех упомнишь?
– Не упомнишь, – согласился со мной Синицын, – но криминалистика – наука точная. С изъятого у гражданина Мартыненко спичечного коробка, в котором хранились наркотические препараты, были сняты четкие отпечатки. Как думаете, совпадут они с вашими?
– С какой стати? – хмыкнул я и развернул к себе бланки протоколов, не став при этом касаться их подушечками пальцев.
Дознаватель не соврал; у задержанного за пьяный дебош Мартыненко М. З. и в самом деле был изъят коробок с таблетками, который впоследствии был направлен на экспертизу, а химики Гимназии подтверждали наличие в таблетках веществ, включенных в список запрещенных. Немного смущало, что семь пилюль никак не тянули на крупную партию наркотиков и повод для шантажа, но Синицын запросто мог не раскрывать всех карт, придерживая в рукаве козырного туза.
За торговлю наркотиками в особо крупных размерах наказание было одно – петля. Говорят, лет восемь назад, в пору повального увлечения алхимическими галлюциногенами, их распространителей вешали неподалеку отсюда, напротив здания бывшего техникума легкой промышленности. Теперь помост с виселицами стоял у городского крематория, но факт оставался фактом – вздернут. Мартыненко в своих показаниях изложил все на редкость четко, даже описание моей внешности привел.
Вот сволочь! Обчистил меня и меня же в распространении наркотиков обвиняет!
– Ознакомились? – со снисходительной улыбкой уточнил дознаватель, забрал листы и убрал в папку. – Проедем сдать отпечатки пальцев или договоримся по-хорошему?
Я чего-то подобного ожидал с самого начала, поэтому не стал разыгрывать оскорбленную невинность и просто спросил:
– По-хорошему – это как?
– По-хорошему – это без протокола.
– На каких условиях?
– Вячеслав Владимирович, вы же прекрасно понимаете, что без друзей в этой жизни не обойтись, – улыбнулся Синицын. – Насколько мне известно, до сих пор вы пренебрегали всеми предложениями о сотрудничестве, и посмотрите, к чему это привело. Сбыт в особо крупных размерах – это смертная казнь.
Я достал из-под прилавка бутыль с самогоном, выдернул пробку, наполнил рюмку. Руки тряслись, но скрывать этого даже не пытался. Выпил и поморщился:
– Тем более удивляет, что вы пришли один, а не в сопровождении десятка рядовых для демонстрации серьезности намерений.
– Деньги любят тишину, – неожиданно разумно ответил дознаватель, – а если я дам ход этому делу, то остановить расследование уже не смогу. Ни я, ни кто другой. Вы ведь разумный человек, Вячеслав Владимирович, вы должны понимать, что я делаю вам одолжение.
