В сентябре того же 941 года, ночью, руссы попытались незаметно ускользнуть от стерегущего их византийского флота и прорваться к западному, фракийскому берегу. Однако патрикий Феофан был начеку. Второе морское сражение обернулось для русских новым и теперь уже окончательным разгромом{65}.[53] Русские «были встречены упомянутым патрикием Феофаном и не сумели укрыться от его неусыпной и доблестной души. Тотчас завязывается второе сражение, и множество кораблей пустил на дно, и многих росов убил упомянутый муж. Лишь немногим удалось спастись на своих судах…»
И вновь судьбу русского флота решил «греческий огонь». Испытав на себе его страшную силу, воины Игоря на этот раз даже не пытались сопротивляться, мечтая лишь о том, чтобы спастись. Началась паника. Корабли греков, устремившись в погоню, настигали отступающие русские ладьи и пускали в ход «жидкий огонь». «Было страшное зрелище, — читаем в греческом Житии святого Василия, — ибо, боясь огня, проклятые по своей воле кидались в глубь моря, предпочитая утопиться в воде, чем быть сожженными огнем, но уничтожаемые там и здесь погибли… одни сгорели, другие бросились по собственному изволению в морскую пучину, иные, будучи схвачены, стали рабами»{66}.
Большинство из тех, кто попал в плен, были обречены на смерть. Их привели в Константинополь, провели по улицам города и казнили в присутствии иностранного посла, отчима того самого Лиутпранда, который и сообщил нам об этом.
Остатки же русского флота, сумевшие ускользнуть от греков, прибились к скалистому берегу Килы (Килии), во Фракии, близ входа из Черного моря в Босфор, а затем, с наступлением ночи, бежали прочь. Среди тех, кто уцелел, был и князь Игорь[54]. Судя по свидетельству византийского хрониста Льва Диакона, он вместе со спасшимися руссами не решился возвращаться домой привычным днепровским путем, но избрал другой, кружной путь — через Киммерийский Боспор (Керченский пролив), то есть через владения хазар. На обратном пути среди руссов началась жестокая эпидемия, также унесшая много жизней. «Спасшиеся из рук нашего флота, — сообщает греческий автор Жития святого Василия, — перемерли по дороге от страшного расслабления желудка; немногие ушли восвояси…»
Так, полным разгромом, завершился столь тщательно подготовленный поход русского князя. Известие об этом разошлось далеко за пределы Византийской империи. Упомянутый выше неизвестный хазарский еврей сообщал в Испанию о том, что «царь Русии» «воевал против Кустантины (Константинополя. — А. К.) на море четыре месяца, и пали там его мужи, так как македоняне (византийцы. — А.К.) победили его огнем»{67}. А писавший на арабском языке сирийский хронист Яхъя Антиохийский констатировал: «Русы сделали набег на Константинополь… и сразились с ними греки, и отразили их, и победили их»{68}. Спустя три десятилетия византийский император Иоанн Цимисхий имел все основания пенять сыну Игоря Святославу на «жалкую» участь его отца, который приплыл к Константинополю «с огромным войском, на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды»{69}.
Но хуже того. Поражение Игоря было воспринято не просто как военная неудача, но как позор. Игорь «с большим позором вернулся на родину», — записывал Лиутпранд Кремонский. Слова о «постыдном» и «жалком» возвращении русского князя наличествуют и в хазарском письме, и в сочинении Льва Диакона. Часть русского войска погибла даже не от огня или стрел, но от «страшного расслабления желудка», — а что может быть унизительнее этого?!
Как восприняли поражение Игоря в самом Киеве, догадаться не трудно. Плач и уныние овладели теми, чьи сыновья, мужья, братья или отцы не вернулись из похода. Те же, кто уцелел, объясняли случившееся сверхъестественным оружием греков — страшным «олядним» огнем (от древнерусского слова «олядия», то есть хеландия). «Вернувшиеся в землю свою, — читаем в древнерусском переводе Жития святого Василия Нового, — поведали своим о случившемся с ними и о оляднем огне: “Будто молнию, — говорили, — небесную имеют у себя греки и, пуская ее, жгут нас; потому и не одолели их”»[55]. О силе огненного оружия греков русские помнили и десятилетия спустя. Когда в 971 году воины Святослава, осажденные в болгарском Доростоле императором Иоанном Цимисхием, узнали, что по Дунаю к городу подошли триеры с «мидийским огнем», их, по словам византийского хрониста, охватил ужас. «Ведь они уже слышали от стариков из своего народа, что этим самым “мидийским огнем” ромеи превратили в пепел на Евк-синском море огромный флот Игоря, отца Святослава»{70}.
Княгиня Ольга жила в другом мире, отгороженном от мира простых киевлян высокими стенами княжеского двора. Но и для нее случившееся стало тяжелым ударом. Как и другие члены княжеского семейства, она имела собственные интересы в византийских делах, прежде всего в том, что касалось реализации причитающейся ей части княжеской дани. Судя по тому, что мы знаем о ней, Ольга близко к сердцу принимала княжеские дела и заботы и умела видеть не только внешнюю сторону происходящего, но самую суть событий. Поход на Византию закончился крахом. Вместо ожидаемых потоков золота и серебра, драгоценных византийских тканей и вин в Киев хлынули потоки людского горя, крови и унижения. Надо было готовиться к новой войне, а значит, вновь тратить силы и средства, растравливая не успевшие зажить раны.
Удача, несомненно, отвернулась от Игоря — так понимали случившееся и Ольга, и прочие киевляне. А это было очень плохим предзнаменованием. Удачливость в языческом обществе считалась обязательным атрибутом князя, и ее отсутствие подрывало самые основы княжеской власти.
Сразу же по возвращении в Киев Игорь стал готовиться к новому походу на Царьград — «хотя мстити себе», по выражению киевского летописца. Только победа, одержанная на поле брани, только кровь, пролитая греками, могли смыть с него позор неудачи и постыдного бегства и вернуть удачу — а вместе с ней и право повелевать подданными.
Подготовка к новому походу заняла, по летописи, два с лишним года. За это время Игорю удалось создать мощную коалицию, в которую вошли представители разных племен Восточной Европы — как тех, которые подчинялись ему, так и тех, которые находились с ним в союзнических отношениях. Сведения о составе этой коалиции сохранились в «Повести временных лет». (Вообще, сведения о втором походе Игоря на греков имеются только в русских летописях. Византийские источники ничего о нем не сообщают — и это, между прочим, дает основание историкам усомниться в том, что вторая война Игоря с греками вообще имела место[56].) Игорь сумел привлечь к походу наемников-варягов — в данном случае, очевидно, скандинавов, давно уже снискавших себе славу бесстрашных и грозных воителей, наводивших ужас на христианскую Европу. Их присутствие в русском войске значительно увеличивало его силы. Помимо варягов, в состав войска Игоря вошли киевские поляне, новгородские словене, смоленские кривичи и тиверцы (последние жили в Поднестровье и были соседями уличей). Кроме того, Игорь нанял печенегов, всегда готовых воевать ради поживы. По обычаям того времени, русский князь взял у них заложников («талей»), которые должны были служить гарантами верности кочевых союзников. Конные орды печенегов уже не раз разоряли византийские области в союзе с другими племенами и успели внушить страх грекам. Впрочем, столь разнородный состав войска таил угрозу и для самого Игоря и его воевод. Удержать в повиновении разноплеменные и разноязыкие отряды и добиться согласованных действий варягов, славян и печенегов было очень непросто.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
