Потому что за дверью оказалась вовсе не безобидная сплетница Верка, а… самый роковой на свете мужчина, Кирилл Калинин!
От неожиданности я сделала большой шаг назад, зажала ладошкой рот и сказала что-то вроде: «Ой!»
А он уверенно переступил порог моей – о кошмар! – неубранной квартиры и небрежно чмокнул меня в висок.
– Ну, привет, что ли. Рада?
– Я… А откуда ты знаешь мой адрес? – только и смогла пролепетать я.
– Думаешь, так сложно узнать адрес по телефонному номеру? – ухмыльнулся Калинин.
И с одной стороны я испытала гордость – надо же, он потратил столько времени на поиски места моего обитания, но с другой – немножко испугалась: а что, если он взглянет на гору немытой посуды в раковине и незастеленную кровать, развернется – и только его и видели?
– Ты душ, что ли, принимала? – он провел пальцем по моему мокрому лицу.
– Да нет, я просто… Как раз посуду мыла, – неловко соврала я, намекая на то, что мне все же свойственны приступы вялой хозяйственности.
– Да? В таком виде? – он перевел взгляд с незастегнутого халата на босые ноги. (Черт! Надо было все же сделать педикюр!) – Не понял, журналист Кашеварова, ты меня стесняешься, что ли?
Попал он в самую точку, хотя с какой стати мне, тридцатилетней, социально успешной (или хотя бы к этому самому успеху упорно стремящейся), красивой (ну ладно, просто симпатичной) стесняться какого-то нагловатого юноши. Но ничего с собой поделать я не могла – пристальный взгляд его синих – честное слово, синих – глаз оказывал эффект парализующего газа. Рядом с ним у меня не получалось быть естественно милой, непринужденно шутить, мелодично смеяться и вести расслабленный диалог. В голове вертелась только одна назойливая мысль: «Что бы такого сказать, чтобы произвести на него впечатление?»
– Может быть, тебе помощь нужна? – он втолкнул меня в ванную, на ходу скидывая ботинки и бросая ветровку прямо на пол. – Я тебе не говорил, что замечательно делаю массаж спины?
От этой фразы веяло кинопошлостями и романтическими штампами, но все равно я растаяла, как кусочек льда в бокале с тропическим коктейлем. И вот уже мой убогий халатик летит на пол, а сама я, крепко зажмуриваясь, тоже вполне готова к полету – правда, не на пол, а к безграничным сладким горизонтам.
– Почему ты не позвонил? – произносят мои губы, хотя сама я прекрасно понимаю, что такое ни в коем случае нельзя говорить мужчинам. Начинать отношения с претензий – дохлый номер.
– Я звонил, – его глаза были закрыты, – звонил, но у тебя было занято.
– Вранье, – смеюсь я.
– Наверное, неполадки на линии… Или ты плохо положила трубку… Или… Ну ладно, не звонил я. Прости.
– Ни за что, – шепчу я, а сама улыбаюсь, дура набитая.
– Я так и знал, – он принимает правила игры, – и что мне надо сделать, чтобы заслужить прощение принцессы? Хотя у меня есть по этому поводу свои соображения!
А потом мы расслабленно лежали рядом; простыни сбиты, от меня пахло его потом, его одеколоном и почему-то банановым ароматическим презервативом. Говорят, что любовь – это когда есть о чем помолчать вместе. В таком случае наши отношения можно было назвать идеальными. Калинин как воды в рот набрал, да и я не торопилась продемонстрировать навыки ораторского искусства. Естественно, мне, как и любой женщине, хотелось задать ему миллион обезоруживающих постсексуальных вопросов: сколько у него было женщин, и кто первая, и кто лучшая, и кто разочаровавшая, и какое место в этом хитпараде занимаю лично я. Но опыт – мой и моих подруг – подсказывал, что первые десять минут после страстного секса – не время для интервью.
– Так ты едешь с нами послезавтра в универ? – наконец спросил он, лениво поглаживая мое плечо.
Я даже не сразу сообразила, о чем это он. Но потом вспомнила о ненормальной Инге и ее рискованной затее. И о своем журналистском задании. Со мной такое всегда происходит: стоит мне влюбиться, как работа отходит на второй план. Честно говоря, в такие моменты я вообще могу напрочь забыть и об опостылевшей газете, и о ее желчном предводителе, Максиме Леонидовиче Степашкине.
– Конечно! Если Инга не выцарапает мне глаза.
– Да она нормальная девчонка, – зевнул Калинин, – и хороший друг. Вот увидишь, она успокоится.
Вспомнив немигающий взгляд красавицы, я усомнилась в этом, но вслух ничего не сказала. Я давно заметила, что большинство мужчин наивны и не способны разглядеть очевидного.
– Так я за тобой заеду с утра.
«А раньше мы разве не увидимся?» – хотела было ляпнуть я, но вовремя промолчала. Как великий специалист по разного рода табу, могу авторитетно заявить, что данную фразу женщинам произносить также не рекомендуется.
ГЛАВА 6
Несмотря на самый разгар лета, четверг выдался по-настоящему осенний, препротивный. Мне не хотелось даже высовывать конечности из-под одеяла, не то что тащиться через весь город к университету, из окна которого собирается сигануть сумасшедшая Инга. Но делать нечего, не могла же я в очередной раз отлынивать от работы. К тому же мне очень хотелось увидеть Калинина. Всего одни сутки мы провели врозь, но мне казалось, что прошла сотня лет с тех пор, как он обнимал меня на вытертом коврике ванной комнаты. Ничего не скажешь, опасный симптомпчик.
Я едва успела натянуть джинсы и собрать волосы в высокий хвост, когда красный «фордик» братьев Калининых просигналил о своем прибытии. Наскоро подкрасив губы, я устремилась по лестнице вниз. На мне были удобные кроссовки – Кирилл предупредил, что, возможно, нам придется убегать от охраны или милиции. Вот это да! Я чувствовала себя очаровательной преступницей из кинодетектива. С одной стороны, мне предстоит поучаствовать в противозаконном действе, а это так будоражит нервы. С другой стороны – даже если нас поймают и разоблачат, ничего серьезного лично мне не грозит. Максимум, что может случиться, – красотку Ингу отчислят из университета.
За рулем «фордика» находился Денис. А Кирилла… Кирилла в машине не было.
Мой кураж тотчас же развеялся.
– Садись, опаздываем, – Денис открыл мне дверь, – Кира у Инги.
– У Инги? – потухшим голосом переспросила я.
Все понятно. В народном фольклоре такая расстановка сил имеет глумливое определение «поматросил и бросил».
– Да не переживай ты, – он протянул руку и потрепал меня по щеке (кто бы знал, что мне стоило не выдать нахлынувшего отвращения; терпеть не могу, когда ко мне прикасаются посторонние, даже несмотря на то, что к Денису я отношусь очень даже дружески), – они же сто лет знакомы.
– Час от часу не легче, – пробормотала я.
– Ингуша волнуется. Представь, что бы ты чувствовала на ее месте, – взывал к моей совести Денис.
