И хотя во всем этом рассказе есть налет легендарности, анекдота, одно несомненно — появление Суворова среди солдат было для них колоссальным стимулом и могло если не изменить коренным образом ситуацию, то, как и считал Багратион, «облегчить на несколько времени» тягостное положение войск.
Словом, первоначальный план Суворова наступать преимущественно правым флангом (Багратион, Повало-Швейковский) и охватить левый край Макдональда не удался. Французы повели сильную встречную атаку на русский центр (Розенберг), где особенно отличались свежие дивизии Монришара и Оливье. Но русские и австрийцы выстояли, и неожиданно появившаяся подмога в виде австрийской кавалерии генерала И. И. Лихтенштейна перетянула колебавшуюся чашу весов на сторону союзников — французы отошли за Треббию. Это была уже третья река, за которую Суворов в течение одного сражения отгонял противника. Но он был недоволен — противник не был сломлен, и Суворов приказал наутро готовиться к наступлению. Ночью на военном совете в Пьяченце генералы Макдональда высказались за отступление — общие потери составляли 15 тысяч человек (из 33–35 тысяч, что насчитывались перед боем), артиллерия расстреляла боезапас, моральный дух солдат, отошедших уже за третью реку, был сильно подорван неудачами. Потери союзников составляли около шести тысяч человек. Макдональд приказал отходить в темноте, а чтобы спутать противника, велел части конницы до утра поддерживать бивачные огни в лагере, создавая впечатление, что французы готовятся утром к бою.
Как только Суворов узнал об отступлении французов, он дал приказ двигаться вперед: «По переправе через реку Треббию сильно бить, гнать и истреблять неприятеля холодным оружием, но покоряющимся давать пардон подтверждается. Не назначается места для следования армии, потому что неизвестно, какую дорогу избрать неприятель может, а предписывается только, на всех его путях скоро догоняя, храбро поражать». Вскоре Пьяченца была занята австрийцами Меласа, а колонна русских полков и австрийских драгун Розенберга настигла Макдональда (точнее — дивизию Виктора) у реки Нуры, и часть французских войск была окружена и пленена (взято 3 знамени, 4 орудия, 1029 человек пленных, в том числе легендарный во времена революционных войн Овернский полк, а также обоз и канцелярия генерала Виктора).
Этот эпизод также отражен в формулярном списке Багратиона, и здесь мы вновь отмечаем, что общую победу значительной группировки войск в трехдневном сражении Багратион приписал только себе: «…побив на месте 1824, в плен взял 1606 человек, в том числе 1 шефа, 3 полковников, 116 офицеров, 13 знамен и две пушки». Впрочем, это простительное преувеличение, присущее всем храбрецам. Как замечал Н. А. Орлов, другой участник этого сражения Грязев «весьма цветисто рассказывает, что это он с 60 охотниками заставил Овернский полк положить оружие. Кажется, здесь проявляется слабость, общая большинству участников, приписывать всё себе и думать, что они служили центром событий».
Макдонатьд отступал так поспешно, что это скорее походило на бегство. По всем канонам тогдашнего ведения войны, союзники одержали полную, безоговорочную победу. Так случилось, что в тех местах, где Суворов победил Макдональда, в 218 году до нашей эры великий Ганнибал разгромил войска римлян. Павел был в восторге от победы при Треббии, в Вене восторг был умеренным — отношения с гофкригсратом у Суворова совсем испортились.
Борьба за чужое счастье. Отношения Суворова с Веной не сложились по нескольким причинам. Еще находясь в столице Австрии, Суворов, как уже сказано, совершенно игнорировал гофкригсрат и его руководителя, влиятельного барона Тугута, что, конечно, сразу же настроило военное руководство империи против русского фельдмаршала. Столь недипломатичное поведение объясняют нежеланием Суворова связывать себе руки инструкциями и диспозициями, которые ему предлагались. Но дело в том, что австрийская армия составляла костяк объединенных сил союзников, а ее генералитет как раз пунктуально подчинялся Тугуту и стоявшему за его спиной императору Францу. Из-за этого все время возникали разногласия между союзниками, и Суворов постоянно нарушал предписания Вены. Ничего хорошего из этого конфликта выйти не могло. Убедившись, что Суворов не слушается гофкригсрата, Тугут стал через его голову отдавать приказания австрийским генералам.
Не совпадали и политические цели предпринятой войны. Суворов получил от своего императора широкие политические полномочия, которые в конечном счете сводились к мессианской идее освобождения Италии и Европы от французского завоевания («идти спасать Европу», «Францию во Франции исправить»), уничтожения вновь образованных республик и восстановления на освобожденных территориях старых режимов. Иначе думали в Вене, рассматривая русскую армию лишь как вспомогательные силы, действующие в рамках австрийской политической доктрины. Венскому начальству страшно не понравилось, что Суворов, заняв Турин, сразу же восстановил власть сардинского короля, пригласил Карла Эммануила приехать с Сардинии в Пьемонт, в то время как австрийцы намеревались сами занять часть Северной Италии и ввести там свою администрацию. Принимал Суворов и представителей кардиналов, видевших в нем спасителя Ватикана и папы. Суворов жаловался Павлу, что венский кабинет «делал мне строжайшие выговоры за то, что якобы я вмешивался в политические дела с сильнейшим подтверждением, чтобы я на будущее время от того удерживался»31. Не разделяли австрийские руководители и сверхзадачи Суворова, который стремился к Парижу. Даже после победы при Треббии император Франц настаивал на своем: «Ныне более чем когда-либо убеждаю вас без дальнейших отлагательств предпринять и окончить осаду Мантуи, а для того назначить генералу Краю достаточно войск (а там в осадном корпусе и так было 20 тысяч человек, которые Суворову были позарез нужны в поле. — Е. А.). Сверх того, я требую, чтобы ему подчинены были в продолжении всей осады генералы Отт и Кленау для обеспечения правого берега реки По. О наступательном движении армии моей чрез Валис или Савойю во Францию теперь решительно и помышлять не должно, как уже сообщил я вам в повелении от 2 (13) мая. Также не могу никак дозволить, чтобы какие-либо войска мои, впредь до моего предписания, употреблены были к освобождению Рима и Неаполя. Следовательно, в настоящее время вы должны все свое внимание обратить на покорение Мантуи и затем стараться овладеть еще мало-помалу другими крепостями: Алессандриею, Тортоною, Нови и проч. Занятием этих пунктов и преградою путей и проходов чрез Альпийские горы следует пресечь сообщение Италии с Франциею»32. Словом, Вене нужен был послушный наемник, исполнитель замыслов гофкригсрата и правительства. Но не таков был Суворов: «Я волен, служу когда хочу, из амбиции, я не наемник, не мерсенер, который из хлеба послушен…» Он жаловался Павлу, что австрийцы требуют от него планов военных действий для последующего их утверждения, что при всем желании неисполнимо. Несколько утрируя ситуацию, Суворов писал, что император Франц «желает, чтобы ежели мне завтра баталию давать, то я бы отнесся прежде в Вену. Военные обстоятельства мгновенно переменяются, по сему делу для них нет никогда верного плана». А посылать в Вену «липу», вести с Тугутом фальшивую переписку, соглашаться с ним Суворов не хотел. К тому же, как каждый выдающийся полководец, он был политиком, но никак не дипломатом, и поэтому не сумел увязать свои мечты и намерения с политической линией Вены, найти общий язык с теми, кто его пригласил на эту войну, — уже в который раз в истории Россия вела «не свою» войну, проливая кровь за чужие, в конечном счете далекие ей интересы. Забегая вперед отметим, что вся пролитая в Италии русская кровь впиталась в песок — не прошло и года, как Наполеон восстановил власть французов над Италией.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
