нас попросили обновить учебное пособие для преподавателей, дабы отразить изменения в представленных работах, Рейчел сделала в нем пометки буквально «от балды», заполнив его ложными сведениями, которые Мойра якобы пропустила. Однажды я пролистала его, стоя у стола Мойры, и вернулась, чтобы предупредить Рейчел.
– Это шутка, – уверила она.
– Ты должна пойти и сказать ей, – заявила я, беспокоясь, что Мойра воспримет эти сведения как истинные. Но Рейчел потребовалось несколько дней, чтобы внести исправления, и эта восхитительная неторопливость, похоже, доставила ей удовольствие. Я подумала, что она могла бы и вовсе не сообщить Мойре, если б я не заметила.
Потом был день, когда пропали все керамические плитки с названиями растений в клуатре Три. Лео явился на собрание персонала, чтобы решить этот вопрос. «К сожалению, это, скорее всего, сделал кто-то из посетителей, может быть, ребенок», – предположил Патрик. Но Лео все не унимался, поднимая эту тему до тех пор, пока таблички не нашли однажды брошенными в фонтан в центре клуатра Три и разбитыми на осколки. Кроме меня и, возможно, Лео, никто больше не стал задумываться об этом случае. Хотя Лео почти наверняка о нем думал.
Эти мелочи казались игрой. Игрой, пронизанной темным весельем, которое казалось естественным на фоне погребальных скульптур и мумифицированных костей святых, заполнявших галереи. И конечно, я никак не могла бы с уверенностью сказать, игра это или нет. Рейчел, я думаю, это нравилось.
Но, как я заметила, с Патриком она никогда не играла. С ним она всегда была честна, особенно во время наших еженедельных встреч, когда мы сидели в его кабинете и анализировали наш прогресс. Мы были, как однажды сказал Патрик, его глазами и ушами в архиве. В наши обязанности входило видеть и слышать все, особенно то, что могло быть упущено за столетия.
Это означало читать и перечитывать знакомые нам материалы, создавать списки оккультных и гадательных практик, которые мы находили, и искать другие мелкие зацепки, какими бы нудными и непрочными они ни были. Каждую неделю Патрик просматривал нашу работу и отправлял нас за новой порцией материала, за новым ворохом писем, дневников или рукописей, в которых, как он подозревал – хотя никогда не мог сказать наверняка, – могло обнаружиться нечто важное, что-то, что он мог бы использовать.
Меня удивило, что после гадания на Таро все мы сделали вид, будто ничего не произошло. Как будто мы не стояли на коленях вокруг низкого столика, пытаясь серьезно отнестись к этому гаданию. Как будто я не начала в своей повседневной жизни искать те изменения, которые предсказывали карты – водные просторы карты Защиты, силу льва. И все это время мы с Рейчел изнемогали под нагрузкой, хотя Патрик этого не замечал. Каждую неделю мы просматривали тысячи страниц текста, переводили с нуля или переключались между тремя или четырьмя языками в день, часто задерживаясь до позднего вечера.
Возможно, поэтому, спустя почти две недели после гадания на Таро, я удивилась, когда Рейчел отклонила предложение Патрика остаться в тот вечер допоздна: он сделал это предложение в тот момент, когда мы уже собирали вещи.
– Хорошо, – произнес Патрик в ответ на ее отказ. Костяшки его пальцев побелели, когда он ухватился за край двери в свой кабинет. – А в эти выходные?
Я смотрела то на него, то на Рейчел и чувствовала, что вторгаюсь во что-то очень интимное, хотя сами слова были ничем не примечательны.
– Не знаю, – ответила она. – Возможно, мы будем работать. Возможно, я поеду на Лонг-Лейк. Я еще не решила. Но вряд ли я буду здесь.
– Ну, мы можем поговорить об этом…
– Энн, – обратилась ко мне Рейчел, – не могла бы ты оставить нас на минутку? Встретимся в вестибюле.
Когда я закрывала за собой дверь, они все еще сидели каждый в своем углу, не разговаривая, и я подумала, каково это – лавировать между властью, похотью и работой, причем одновременно.
После ужина в доме Патрика я стала внимательно изучать любое взаимодействие между Рейчел и Патриком – как она позволяет себе задержать ладонь на его руке или спине, как он следит за ней взглядом даже в переполненных галереях. Но я всегда хорошо разбиралась в языках, и со временем я начала переводить их бессловесные разговоры в диалоги желания, сложный синтаксис преследования и захвата.
По пути в вестибюль я шла через сады, проводя рукой по крупным белым цветам тысячелистника и ощущая мягкий аромат мяты. Запах нагретых солнцем камней приятно отличался от запаха пыльных томов, которые мы доставали со стеллажей. Я на минуту закрыла глаза, а открыв их, увидела на другом конце сада Лео, стоящего на коленях в грязи и изучающего мое лицо.
– Готова? – спросила Рейчел, подойдя ко мне сзади. – Я хочу тебе кое-что показать.
– Если тебе нужно остаться…
– Нет. Иногда Патрик забывает, что Клойстерс – это еще не вся моя жизнь. Даже если для него это – вся жизнь.
Я кивнула, в последний раз позволив себе прикоснуться к цветам.
* * *
Мы шли по извилистым дорожкам парка Форт-Трайон, мимо бегунов и пожилых пар на скамейках, мимо малышей, валяющихся на траве, и детей, играющих в прятки в густом кустарнике. Словно одноклассницы после уроков, мы прижимали к груди книги и шагали рядом друг с другом. Наши шаги были ровными, уверенными, синхронными. Я осознала, что мы против всего мира. Мы негласно заключили это соглашение во время наших встреч с Патриком.
Если б мы были в Метрополитене, возможно, пошли бы в небольшой шикарный бар с французским названием и элитной клиентурой. Но здесь, в северной части города, Рейчел привела меня на Дикман-стрит, и мы прошли через два исписанных граффити бетонных подземных перехода, пока не оказались на берегу Гудзона, где рядом с общественной лодочной станцией и яхтенным причалом расположился бар. Столики были пластиковыми, а белые зонтики обеспечивали тень горстке людей, наслаждавшихся своими напитками; лица посетителей разрумянились от солнца и ветра. Здесь не было ни вывески, ни хостесс, ни официального меню; это было просто место, где можно сделать заказ, присесть и подождать. Меня восхищало, что такие места могут существовать на Манхэттене, где, как мне казалось раньше, все дешевое и красивое уже давно переделано в модное и дорогое.
Рейчел заказала нам напитки, и я наблюдала, как она облокотилась на барную стойку, чтобы поболтать с барменом; казалось, тот не возражал против ее вторжения в свое личное пространство и то и дело зависал рядом с ней. В перерывах между болтовней Рейчел с барменом
