Мозг «замолчал», вероятно ожидая моей реакции. А я тоже молчал, думая, непосредственно к нему не обращаясь. Пусть разбирается. А думал я о его самодовольстве и, пожалуй, наивности. Владыка миллионов жизней, хотя и не вмешивающийся в их течение, не управляющий ими, но создавший машину для управления их анархическим строем под лозунгом «хватай-бери!» и концовкой в духе буддистской «нирваны», оказывается не мудрее своих питомцев, подменивших знание воображением. Вот он и воображает, вероятно, что создал оптимальный вариант благоденствия.
— А разве на Земле не думают о благоденствии населения? — снова «услышал» я и не замедлил с ответом:
— Почему не думают? Думают. И делают. Только по другому принципу: с каждого по способностям, каждому по его труду.
Мне показалось, что Мозг усмехнулся. Конечно, это было иллюзией. Чужая мысль откликнулась у меня в сознании по-прежнему бескрасочно и безлично. Я даже не могу объяснить, почему я «подслушал» в ней что-то вроде иронической интонации. Может быть, ее подсказал какой-нибудь один-единственный лукавый нейрон?
— Не много. Труд гасит наслаждение, утомляет мысль и ограничивает свободу. Мы даем больше.
Я начал сердиться: я всегда сержусь, когда говорят глупости.
— Труд давно уже не утомляет даже на Земле, а у вас, при вашей технике, тем более. Утомляет безделье. Труд по душе — это творчество, а творчество не дает наслаждения только бесталанному. Талант — это труд, сказал один из гениев нашего прошлого. И разве ваш труд над проблемой генетических циклов не эквивалент наслаждения?
— Я дитя другой цивилизации. Менее совершенной. Они пришли к увяданию жизни. Мы ее стабилизируем.
Он уповал на стабильность, как на оптимум всех радостей жизни. Чудак. Стоило ли сооружать Вечное хранилище мудрости, если эту мудрость могут высмеять у нас даже самые отсталые школьники. Я не Библ, но поспорить с такой философией и у меня умишка хватало. И, стараясь быть вежливым, я пояснил:
— Сама по себе стабильность не может дать радости жизни. Радость — в преодолении трудностей. Вы посмеялись над нашим принципом, но ведь, преодолевая трудности в вечном поиске нового, мы не стоим на месте, а движем жизнь вперед.
— Как?
Я задумался. Как накоротке рассказать о смене общественных формаций, проложившей путь человечеству к коммунизму? Я не историк и не философ и ничего не вспомню, кроме школьных тетрадок по социологии. Может быть, попросту ограничиться семантическим разъяснением слова «коммунизм»? От каждого по способностям, каждому по потребностям.
Я так и сделал.
— Первая половина не нужна. Зачем связывать наслаждение с коэффициентом способности? Потребность — единственно разумный критерий. Каждому по потребностям — справедливо и верно. Это и наш принцип.
И тут я окончательно рассердился:
— Так это же паразитизм, порождающий отчужденность и пресыщение. Видел я вашу программу в действии — не соблазняет. Одних — к столу, других — в переплав со стиранием памяти. Не сумел насладиться, начинай сызнова! А в итоге — общество эгоистических пакостников, которым все дозволено, чтобы урвать наслаждение. Мы уже встречали ваших «вечных» Двадцатичетырехлетних, начинающих жизнь, как червяки в навозе: соси жижицу, и все тут. А потом школа, не позволяющая перешагнуть духовный предел первобытного человека. Электронный «хлыст» вместо игрушки, волчьи свары вместо товарищества, глупейшие мифы вместо точного знания. Я не знаю их зрелости, но детство и юность подглядел, это морально искалеченные и умственно обездоленные подобия человека.
В порыве раздражения я и не заметил, как постепенно повышал голос, последние фразы я, должно быть, выкрикивал, не понимая, что моему «слушателю» это совершенно безразлично. Так я подумал потом, но ошибся. Мозг не воспринимал это безразлично. Высветленные пятна на его серой поверхности, перемещавшиеся от височных к затылочным долям, становились резче и ярче, как светимость электролампочек при повышающемся напряжении тока.
— Почему твои мысли сопровождаются звуковыми волнами, мощность которых все возрастает и возрастает? — «услышал» я. — Это затрудняет общение. Я ощущаю давно забытую ломоту в висках и затылке. Контакт прекращаю. Объем информации неравномерен ее кратковременности. Ты мало увидел, но много сказал. Мне потребуется время для оценки и корреляции, а ты должен увидеть всю нашу жизнь во всех ее фазах. Тогда возобновим спор, если ты останешься неубежденным. С этой минуты все «входы» и «выходы», как вы называете межфазные связки, будут для вас открыты. Начните с Аоры — синего солнца, закончите Нирваной — лиловым. А потом снова встретимся, если нужно.
Я не ответил, словно кто-то сомкнул мне губы, да не губы — мысли, запер их, остановил движение, их привычный бег. Вероятно, именно так действовал бы сомнамбул: решительно, но бессознательно встал бы с прозрачного, тотчас же пропавшего под ним кресла, уверенно шагнул вперед и исчез в снежной туманности купола. Это и произошло со мной на пороге Вечного хранилища, неизвестно где находившегося. Только я сразу же очутился в захламленном коридоре станции. Передо мной завивалась лестница наверх, и из открытой двери доносились ваши голоса, спорившие об увиденном и пережитом. Я постоял, послушал и усмехнулся. Как еще далеки мы от понимания того, что происходит на этой планете. Можно построить десятки гипотез, и любая из них будет ложной. Я узнал больше вас, ну и что? Только большой объем информации, как любят здесь говорить, а все-таки не разгадка!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Синее Солнце
1. Смотреть и анализировать. Шаг в Аору
Капитану было жарко. Он вытер вспотевший лоб и, прищурившись, посмотрел на солнце. Оно неподвижно висело в зените — ровный оранжевый блин на подсиненной простыне неба.
Одно солнце.
«Пока одно», — машинально отметил Капитан.
Через час, через полтора — кто знает точно — из-за горизонта вынырнет второе, синее или зеленое, и пойдут по черной пустыне плясать миражи, а в каждом — дверь в другой мир или, если быть точным, в другую фазу пространства — времени.
Открывать дверь мы научились, думал Капитан, но и только. А за дверью — на ощупь, вслепую. Методом проб и ошибок. Сколько проб, столько ошибок. Как говорится, погрешность опыта близка к единице. Библ сказал: это естественно, мы только начинаем ходить. Робкое начало.
Великое качество экспериментатора — умение ждать. Капитана не всегда отличало это умение. Нужно смотреть и анализировать — пока, сказал Библ. Капитан и смотрел во все глаза, а вот анализ получался неточным и робким. Даже короткий, в полунамеках разговор с Учителем не приблизил к разгадке странностей гедонийской цивилизации. Впрочем, они еще и не все видели. Оставался город — Аора или Аэра, как его там называют.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
