ЗАКАДЫЧНЫЙ. В самом деле, я тоже всегда это слышал, и тут я с тобой согласен, я тоже слышал и это, и многое другое, он это говорил, и он обещал и себе самому, и нам, и все обещания всегда носили окончательный характер — существенный принцип всех обещаний, я постоянно от него слышал, что никогда он и с места не сдвинется, никогда никуда не вернется, никогда в жизни, не намерен двигаться вспять, и еще помню эту фразу: «К чему?»
ЛУИ. К чему?..
ЗАКАДЫЧНЫЙ. А на следующий день после твоей смерти.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. На следующий день после моей смерти мой след еще не простыл.
ЗАКАДЫЧНЫЙ. На другой же день после твоей смерти, почти сразу, никто ведь не станет спорить, что и в последующие дни и недели, что и вслед за тем, согласимся, что потом даже в еще большей степени давались все более окончательные обещания, а в твой адрес, поскольку ты уже умер, они становились еще нерушимей и клятвенней, чем для живых, после твоей смерти, в последующие дни, в своем умножившемся и новом одиночестве, в величии и новизне этого одиночества, он обещает и клянется, а клятва сильнее обещания, он клянется, что никогда, вплоть до той самой минуты, когда настанет и его черед умереть, он не двинется с места, ни шагу назад, ни на что не взглянет, ничего не станет читать, не попытается наладить свою жизнь, не наклеит ни одной фотографии в альбом, он клянется, что не сделает попытки ничего изменить, хоть как-то повлиять на течение своей жизни, клянется, что прошлого, ибо речь сейчас идет именно о прошлом, не коснутся никакие исправления или преобразования, он клянется себе самому, клянется уже мертвому — тебе, клянется, что никогда, до последней своей минуты, не станет ни плутовать, ни выяснять отношения, так как речь идет также о выяснении отношений, в частности — с прошлым, не более того; все это он говорит, но почти сразу же…
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Возможно, ты знал его лучше, чем я.
ЗАКАДЫЧНЫЙ. Но, сказав это, почти сразу же меняет решение, и жульничает, и отказывается от обещаний, и бросается сломя голову.
То есть делает все наоборот.
Возвращается назад в надежде все пересмотреть, переделать и отладить свою жизнь, то, что было его жизнью, наладить ее так, как он об этом мечтал.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Знакомая, как ты сказал, история, история человека еще не старого, застигнутого в час смерти и решившего вернуться назад, повидать семью, обрести свой прежний мир в час своей смерти.
История этого путешествия и всех тех, надолго потерянных из виду, кого он встречает и обретает, стремится встретить и обрести.
В сущности, сказка для детей: как в час смерти пересматриваешь свою жизнь.
И сказка, предназначенная также для умирающих, чтобы облегчить им миг предсмертного ужаса: заставить их поверить, будто в час смерти возможно заплатить по счетам, исправить сделанные ошибки, закончить недоделанное, извиниться за ложь, простить своих обидчиков, именно так, я запомнил это выражение, завершить прерванные разговоры, решить повисшие в воздухе и вечно занимающие нас вопросы и познать, «к чему все это теперь», — мог бы я тебе сказать, и познать самую суть всех историй, истинную правду.
А ты, ты тоже будешь рядом?
ЗАКАДЫЧНЫЙ. Да Я буду рядом.
ЛУИ. Рассказываю.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Я молчу, не вмешиваюсь. У меня нет такой возможности.
Я сяду здесь.
ЗАКАДЫЧНЫЙ. Мы тебя слушаем.
ЛУИ. Действующих лиц, всех действующих лиц, которых видел, встречал, с которыми сталкивался, всех упомянутых, их голоса, фотографии, все множество участвующих в твоей жизни — иногда один час, одну ночь, десять минут или даже одним взглядом — запомнить было бы невозможно, поезд отваливает, и их не удержать в памяти, как если бы ты увидел кого-то в дверном проеме и шел пешком, все равно не удержишь — проходишь мимо, и уже слишком поздно: другой стоит в другом дверном проеме, и никогда не найти прежнего места и всех тех, с которыми разделишь все, почти все — как обещаешь друг другу — в продолжение десяти, двадцати лет, тех, с которыми «делал» свою жизнь и вместе оказался за ее пределами.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Как я, например.
ЛУИ. Как ты. И толпы других, значительных и едва замеченных, всех, кто оказывается персонажами нашей жизни. Всех, из кого состоит жизнь каждого человека.
И каждый из них в свою очередь отсылает к множеству все новых людей, и так до бесконечности.
От одного-единственного человека, без особых примет и жизненных событий, — все другие люди.
ЗАКАДЫЧНЫЙ. Группы людей, хоры и банды, жизни, параллельные самой жизни. Все, кого встречаешь на своем жизненном пути; одних на один лишь миг, а других, я в их числе, я тоже, других держишь при себе, а они в свою очередь держат при себе тебя и заполняют собой твою жизнь полностью.
(…)
ОТЕЦ, УЖЕ УМЕРШИЙ. А еще семья, из которой ты произошел и которая произойдет от тебя.
МАТЬ. И родители, родители, я и он, вот этот самый, отец твой — сейчас он умер, но со счетов его не сбросишь, — и еще братья и сестры, а также братья и сестры родителей, жены и мужья этих братьев и сестер, дети, рожденные от этих союзов, и те — и так до бесконечности, — кто женится или выйдет замуж за их потомков, выбирая их каждый раз случайно, не ведая будущей судьбы, — иногда достаточно одного слова или случайного соседства за семейным столом, чтобы потом, будучи уже взрослым, вспомнить с поразительной точностью о какой-нибудь дальней родственнице и какая белая рубашка с дурацким галстуком-бабочкой была на двоюродном братце, и всякий раз потом, стоило увидеть галстук бабочкой, обязательно вспомнишь этого ребенка и обязательно, немедленно задумаешься о том, что с ним стало, и стало ли с ним вообще что бы то ни было, и стал ли он сам кем бы то ни было, и в тот же момент спросишь себя так же, а точно ли это был двоюродный брат, может быть, ты ошибаешься и никогда уже этого не узнаешь, слишком давно все было, — и подробности, все эти самые ничтожные, но впечатляющие детали, которые вдруг навсегда выделят того или другого и извлекут его из нескончаемого потока всех других людей.
История всех тех, нас всех, персонажей главных и второстепенных, каждый из которых играет более или менее значительную роль.
(…)
(…)
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. И та, другая Семья, тайная, которую нам самим хотелось бы себе выбрать, та, Другая, которая порой и не знает, что она создана потихоньку.
ЗАКАДЫЧНЫЙ. Елена?
ЕЛЕНА. Да?
ЗАКАДЫЧНЫЙ. Твоя очередь.
ЕЛЕНА. Прошу прощения. Извините. Я заслушалась, люблю слушать, как он говорит.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Ты про меня?
ЕЛЕНА. С тех пор как он умер, я еще больше полюбила его слушать. Прежде я о нем забывала не остерегалась его, все пыталась себя простить.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Хотела, чтобы тебя простили?
ЕЛЕНА. Нет, пыталась себя простить, я сказала то, что хотела, сама себя простить, именно так.
Ладно, я продолжаю, извините. На чем ты остановился?
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. И Семья, которую хотелось для себя создать, тайная семья, которая порой и сама не знает, что она существует потихоньку.
ЕЛЕНА. Выяснение отношений.
Да.
Никогда мы об этом не говорили.
Часто я думала так: вы и я, постепенно, мы встретились — дальше будет видно, как это было, — мы встретились, постепенно собрались вместе, уже не припомню точно, в какой последовательности, и два мальчика, Луи и Закадычный, как мы его называли, два мальчика дружили, а я, я стала подружкой одного и, следовательно, другого тоже, для меня было так мало места, и появляется еще один, то есть ты, мертвый и молодой; кто из них кого выбрал — Луи молодого и мертвого или молодой и мертвый выбрал Луи, разве поймешь? Но и я в свою очередь его приняла, так вроде бы все происходило, и постепенно мы объединились, соединились друг с другом, нашли и выбрали друг друга и, не ведая того, еще не ведая того, создали на свой лад — потом мы увидим, каким образом, — создали своего рода семью, нашу собственную семью, которая в данный момент и существует как она есть.
ЛЮБОВНИК, УЖЕ УМЕРШИЙ. Ты хочешь сказать, что мы с тобой составляем часть одной семьи из-за него?
ЕЛЕНА. Именно. Так я и сказала И это меня пугает.
Ты и я, хочу я этого или нет, потому что тот, которого любила я, любил другого, а он любил тебя, и этот ряд можно продолжать, ты и я — мы из одной семьи, и, более того, из семьи куда более подлинной, чем та, в которой я родилась, более близкой мне, чем мои братья — у меня два брата, — и моя сестра, младшая сестра, и мои родители, с которыми я не вижусь, и следует добавить, не вижусь больше как раз из-за вас, а если хорошенько подумать, так из-за тебя тоже, хотя ты в это не веришь и считаешь, что ты ни при чем, но из-за тебя тоже, из-за этой другой, приобретенной семьи, о которой я говорю; вы все, там, в другой, приобретенной семье так или иначе поглотили ту, естественную, из которой я происхожу (или откуда я происхожу?).
