С другой стороны, российская оппозиция – как левая (коммунисты), так и леволиберальная (партия «Яблоко») – выдвинула тезис о прозападной внешнеполитической ориентации Кремля как прикрытии для антидемократичной внутренней политики. Оппозиция проводила в этой связи параллель с проамериканскими диктатурами времен «холодной войны». Качество партнеров и союзников – постоянная проблема американской внешней политики. На протяжении последних 60 лет США демонстрируют, с одной стороны, невозможность отказаться от ценностного подхода в отношениях с важными для себя государствами, а с другой – невозможность следовать в этих отношениях исключительно ценностному подходу29.
Тем не менее помощь Запада в становлении гражданского общества в России принесла ощутимые результаты. Перед российскими реформаторами и вообще политическими деятелями и активистами открылись двери западных парламентов, правительственных учреждений, неправительственных организаций и частных фондов, политических салонов, научных центров и т. д. Западные специалисты стали часто и подолгу бывать в России. Заводились личные контакты, налаживались деловые связи. Хотя реформаторов было сравнительно немного, они рассматривались в США и Европе как авангард грядущих колоссальных перемен. Самим российским реформаторам эти связи, дававшие выход на самый верх политического истеблишмента США и стран ЕС, представлялись ценнейшим капиталом.
Эффективно осуществлялась просветительская миссия. С 1993 г. только через Московскую школу политических исследований Елены Немировской, созданную при поддержке правительств и частных фондов Европы и США, прошло более 5 тыс. слушателей со всей России. Активную роль в формировании элементов гражданского общества играли в этот период американские Национальный демократический институт и Международный республиканский институт, центр общественных обменов АЙРЕКС, а также профсоюзное объединение АФТ-КПП. Конкретную помощь в формировании гражданского общества в России оказывали представительства международных благотворительных фондов – Сороса, Макартуров, Форда и др. В начале 1990-х годов в Москве открылись представительства ведущих западных научно-исследовательских центров – Карнеги, «Heritage» (США), фондов им. Ф. Эберта, К. Аденауэра, Ф. Наумана, Г. Бёлля, Р. Люксембург (Германия). Активно действуют такие организации, как РЭНД, Центр Никсона.
В результате их деятельности российская политическая, общественная, научная элита получила уникальную возможность научиться функционировать в современных условиях, приобрести личные контакты с коллегами в США и Европе, стать частью международного глобального общества в соответствующем сегменте. Некоторые западные организации – например, научно-политические фонды – стали моделью для создания аналогичных российских структур. Так, Совет по внешней и оборонной политике (основан в 1992 г.) создавался по примеру американского Совета по международным отношениям.
Таким образом, в результате политических преобразований к началу XXI в. в России сложился умеренно-авторитарный режим, который в принципе способен постепенно эволюционировать в сторону демократии, но может и дегенерировать в направлении корпоративного государства30. Эта очевидная неопределенность заставляет политиков США и стран ЕС быть осторожными, в то время как общественное мнение критикует их за бездействие. Ясно, что поведение России на международной арене связано с характером политического режима в стране. В то же время эта связь не является жесткой и однозначной. В конце XVIII в. самодержавный Петербург, исходя из геополитических соображений, положительно отнесся к провозглашению независимости США. В XIX столетии в период Гражданской войны в США императорское правительство предприняло символические шаги для демонстрации поддержки Севера. Наконец, в XX в. Советский Союз был военным союзником США во Второй мировой войне.
В то же время вынесение за скобки вопроса о внутренней природе политического российского режима целесообразно лишь для ситуативного прагматического сотрудничества. Реальное партнерство, и тем более включение Российской Федерации в систему международного общества, требует соответствия существующих в ней условий определенным критериям демократии, рыночной экономики и ценностям гражданского общества.
Либерализация советской системы, попытки ее поверхностной вестернизации привели не к трансформации СССР, а к его краху. Лишь решительный отказ от коммунистической идеологии и советской политической практики мог создать условия для начала процесса демократизации и вхождения в международное общество. В отсутствие функционирующих институтов единственной – вынужденной и ненадежной – гарантией оставалась политика «в правильном направлении» под руководством демократически или во всяком случае антикоммунистически настроенного лидера. На протяжении большей части 1990-х годов таким лидером в глазах Запада был президент Ельцин. Пока он находился у власти, Запад в целом соглашался, что «процесс шел». Соответственно смена лидера или смена лидером политической ориентации являются – при отсутствии функционирующих демократических институтов – поворотными пунктами, способными не только затормозить процесс интеграции, но и обернуть его вспять. В отношении Ельцина у Запада была уверенность, что, несмотря на любые отступления от принципов демократии (противостояние с Верховным Советом в 1993 г., Чечня и предвыборная кампания 1996 г.), «первый российский демократ» не свернет на путь конфронтации с США и Западной Европой. К премьер-министру (в 1998–1999 гг.) Евгению Примакову относились с явной настороженностью, особенно в США. В отношении Путина какой-либо уверенности не было с самого начала. Отношение к нему менялось: до 11 сентября 2001 г. – вопросительный знак, после 11 сентября – «плюс», после «дела Ходорковского» и Беслана – «минус».
Приход Путина к власти знаменовал окончание революционного периода и наступление «русского термидора». Политическое развитие России вновь стало эволюционным. В начале XXI в. в России осуществляется буржуазная «вторая модернизация». В принципе экономические преобразования и само развитие капитализма постепенно создают основу для плюрализма, в том числе политического, но этот плюрализм жестко ограничивается правящей бюрократией, боящейся открытой конкуренции. Власть и в постсоветской России является замкнутой бюрократической корпорацией, стоящей над обществом и тяготеющей над ним. Власть не расчленена и тесно срослась с олигархическим бизнесом. В России создалась внешне парадоксальная ситуация, когда бюрократия руководит дебюрократизацией, единая власть выступает в качестве архитектора системы сдержек и противовесов, администрация президента претендует на роль создателя гражданского общества и т. п.31 Результатом такой деятельности является не столько создание современных институтов, сколько их имитация.
Наряду с проблемами «наверху» обозначились и препятствия на пути к дальнейшей демократизации «снизу». Главной проблемой дефицита демократии остается отсутствие современного демоса. Иными словами, общества налогоплательщиков, видящих себя гражданами и рассматривающих власть не как нечто сакральное, а как совокупность институтов управления общими делами. Российская реальность начала XXI в. очень далека от этого идеала. В обстановке, где у 20 % населения доходы ниже прожиточного минимума, запрос на государственный патернализм все еще велик. Стремление людей к самоорганизации на низовом уровне постепенно возрастает, но остается слабо выраженным.
Можно допустить, что после почти 75 лет советской власти и десятилетия революционных перемен Россия вернулась на естественный для нее путь политического развития. При этом, однако, она вернулась в точку, где это органичное развитие было прервано Октябрьской революцией. В том, что касается характера политического режима, Россия 2000-х годов похожа на Россию 1900-х, но из этого не следует, что она обречена вновь повторить свой трагический путь. Президент Путин скорее напоминает не Петра I, а Петра Столыпина, строившего планы экономически сильной «великой России» и нуждавшегося в «двадцати годах спокойствия», и одновременно Николая II, настаивавшего на самодержавном характере режима и в то же время подрывавшего этот режим своими действиями.
Устойчивое экономическое развитие требует ограничения административного произвола и утверждения верховенства права. Но оно также требует свободы и демократии участия, основанной на ответственности. Ресурсы правительственной «социальной инженерии» для этого явно недостаточны. Наступивший период политической стабильности – это время формирования интересов новых социальных групп и подспудного накопления противоречий в российском обществе. Кризис «интеллигентского» либерализма и упадок коммунизма расчищают место для новых сил справа и слева. На одном фланге можно предположить появление либерального движения, опирающегося на средний класс и предпринимательство и прочно стоящего на российской почве. На другом намечаются контуры социал-демократического движения, выступающего за социальную справедливость, но признающего значение частной собственности и частного предпринимательства.
