…Варя подошла к деду, который сидел над магнитофоном и ждал, когда остановится лента. Он вернулся с биостанции и переписывал на свежую кассету свои новые трофеи.
— Родион Степанович, — сказала она, — мне надо с тобой поговорить.
— Слушаю тебя, Варвара, — он наконец повернулся к ней.
Варя почти не называла его дедом, потому что вокруг — а вокруг всегда роились студенты — она слышала только «Родион Степанович». Но называла его всегда на ты, подчеркивая свою особенную близость к нему. В этом состояла ее привилегия по сравнению с другими.
— Что ты скажешь, если меня увезут замуж на остров? — спросила она.
— Гм, — отозвался он, впившись взглядом в крутящуюся коричневую ленту. — На островах всегда жили пираты. Не боишься? — насмешливо полюбопытствовал он.
— А теперь, значит, там обитают их потомки? — весело спросила она.
— Не исключено, — осторожно ответил Родион Степанович. — Я думаю, что остров как таковой формирует в человеке веру в свою непохожесть, особенность, — начал он развивать мысль. Варя давно привыкла к такой манере деда. Он никогда не отвечал сразу, он подводил самого себя к выводу, а заодно и собеседника.
— Надо же, примерно то же самое говорит Юрий, — сказала Варя и порозовела.
— Он рассказывал тебе о нравах обитателей острова Сааремаа?
— Конечно.
— Не туда ли ты собралась? — Лента в магнитофоне докрутилась, в берлоге Родиона Степановича стало тихо. — Он хочет тебя увезти?
— Да. Что ты скажешь? — Варя впилась глазами в деда.
— Что я скажу? Мне больше нравится, когда живут не у него и не у нее, а у себя.
— Как это? — недоуменно спросила Варя.
— Когда двое заводят свой дом в своем собственном месте.
— Но Юрий говорит, что у них замечательный дом. У него сестра почти чемпионка по стрельбе из арбалета. Там… море… Его отец выращивает норок, у него звероферма…
— Все прекрасно, Варвара, — перебил он ее. — Обо всем этом я знаю.
— Юрий тебе не нравится? Чем? Скажи?
— Скажу. — Он вздохнул. — Только тем, что ты мне нравишься. Очень.
— Ага-а, ты не хочешь, чтобы я стала взрослой.
— Хочу. Но я, как всякий мужчина, эгоист. Я хочу, чтобы ты жила поблизости… от меня. Как можно дольше… Эстония — это другая страна.
— Мы там выпустим диски с голосами твоих птиц, то есть наших птиц, да?
Родион Степанович с любопытством посмотрел на Варю:
— Пожалуй, в них есть и твоя доля участия. Верно. Ты сидела со мной в кустах, тебя тоже грызли комары и оводы.
— Юрий кое-что записывал… Конечно, на твоей территории…
Родион Степанович усмехнулся:
— Я не метил ее ничем. Ладно, — сказал он, — продолжим. Юрий хочет забрать записи с собой?
— Да, — сказала Варя. — Он говорит, что в Эстонии скорее можно найти им коммерческое применение.
— Звучит современно. Никакой романтики.
— Он говорит, их можно, например, продать мобильным фирмам, чтобы телефоны звонили голосами птиц.
— Например, ку-ку, ку-ку, да? — Дед расхохотался.
— Или фирмам, которые ставят сигнализацию на машины.
— Хорошая мысль. Если бы под нашими окнами выла не сирена, а токовал глухарь, да?
— Ага. Он сказал, что некоторые записи эстонских птиц он удачно пристроил.
— Он не уверял тебя, что иволги и сойки поют и трещат по-эстонски? — поинтересовался Родион Степанович.
— Он говорил, что эстонский язык на Сааремаа отличается от материкового. Вот что он сказал.
— Ага, стало быть, и тамошние птицы не произносят букву «ы»?
— А как ты думаешь, Родион Степанович? Если черного ворона научили говорить по-эстонски на Сааремаа, то неужели он будет произносить слова, как в Таллине? Между прочим, его сестра держит черного ворона и берет его с собой даже на соревнования. Он для нее — талисман.
— Может, он еще и стрелы арбалетные подбирает?
— Откуда ты знаешь? Тебе Юрий рассказал?
— Нет, я просто прикинул, как бы я поступил с вороном. Если он живет триста лет, то должен и работать столько же. Иначе за что его кормить?
— Ты у нас суровый, Родион Степанович. Так ты дашь нам некоторые записи? Самых популярных певцов?
— Поручение, стало быть, выполняешь. Ну-ну, Варвара. Смотри, не на все соглашайся, что предлагает мужчина. А то пожалеешь…
— Нет-нет, это не поручение, это предложение или даже пожелание. Юрий сказал, что если бы ты подарил… нам… некоторые записи…
— Я подумаю, — сказал Родион Степанович. Он усмехнулся. — Я говорил тебе, что люди на островах другие. А ты не торопишься, Варя? У тебя еще лет десять в запасе. Рановато, как мне кажется.
— Знаешь, как сейчас говорят? Карьера незамужней девушки хороша до двадцати лет. — Варя засмеялась.
— Правда? Никогда не слышал, — искренне удивился Родион Степанович.
Она фыркнула, как кошка, которую дернули за усы.
— А Юрию сам знаешь сколько — двадцать восемь. Через десять лет он будет настоящий старик.
— Ох, беспощадная. Не оставляешь никаких иллюзий. — Родион Степанович нарочито шумно вздохнул и погладил аккуратную бородку, которая была все еще рыжеватой, а не седой.
— Прости. Я не…
— Прощаю. — Он снова запустил кассету.
В комнату вернулись голоса птиц.
— Слышишь? Ну просто Римский-Корсаков, — не переставал восхищаться он.
Варя замерла.
— Кукушка. Из оперы «Снегурочка», — узнала она.
— Любил он вставлять в свои сочинения голоса птиц. Сам писал в дневниках, что нет ничего на свете безыскуснее и талантливее. Но знаешь, в этой опере, кроме голоса кукушки, есть еще один птичий голос. Английский рожок в точности повторяет крохотную фразу неведомой, как писал композитор, птички. А я вычислил, как зовут эту птичку. — Родион Степанович откинулся на спинку стула, бородка гордо нацелилась на Варю.
— Что это за птичка? — спросила она.
— Дрозд-белобровик. Фраза из его весенней песни. Он более талантлив, чем его сородичи — певчий и черный. Он музыкант куда лучше синицы, славки-черноголовки или иволги. А у каждой из этих птиц можно поймать целые музыкальные фразы. Его песня в «Снегурочке»…
Варя почувствовала легкую тревогу: героиня оперы «Снегурочка» — девушка, которая растаяла…
— Хорошо, — сказал Родион Степанович. — Ты увезешь с собой на остров кое-какие кассеты. А там посмотрим…
Варя молча кивнула, удивив своей сдержанностью Родиона Степановича. Он вскинул брови, привычно прошелся двумя пальцами по усам, но промолчал.
Варя, проследив за его лицом, улыбнулась:
— Родион Степанович, у тебя идеальные усы. Волосок к волоску, — похвалила она, а дед улыбнулся, как будто его одарили не словом, а золотом. Она в который раз удивилась: неужели все мужчины и в любом возрасте падки на похвалу?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
