Форма входа
Читем онлайн Малиновый пеликан - Владимир Войнович
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Я отклонился в сторону, но речь моя была о том, что возраст – это такая штука, которую всем прощают, кроме писателей. О писателе говорят, и с радостью, как будто именно этого и ожидали (и в самом деле ведь ожидали), что деградировал, стал бездарным. И редко при этом скажут: а давайте все-таки вспомним, каким он был раньше. И при этом не могут себе даже представить, что писатель в любом возрасте все еще на что-то надеется. Взять хотя бы меня. Вот, казалось бы, дотянул до такого предела, что можно уже никаких иллюзий не питать и несбыточных планов не строить. А я нет, все еще думаю, а вдруг вот сейчас разгонюсь да подпрыгну, вдруг что-нибудь еще такое эдакое заверну, про что-нибудь, про клеща хотя бы про этого. Не зря же он в меня залез, побуждает меня к чему-то. Мне, правда, скажут: нашел тоже тему и персонажа. Козявку. Раньше писал все-таки про людей. Раскрывал, как говорилось, тему хоть и маленького, но все-таки человека. А теперь и вовсе измельчал и никого вокруг себя крупнее клеща не видит. И некоторые критики сразу найдут повод для сарказма. Что, мол, изображает предмет, соответствующий собственному масштабу.
Третий Иван Иванович
Такими вот мыслями утомленный, я заснул, и мне сразу приснился тот же Иван Иванович, который предлагал мне, если я сам не хочу воевать, то хотя бы научить моего пса Федора, обвешанного гранатами, бросаться под укропские танки. Но я и в этом ему отказал, считая, что если уж люди столь глупы, что никак не могут не воевать, так они никак не заслужили, чтобы такое чистое и безвинное существо, как Федор, жертвовало ради них своей жизнью, которая у собаки тоже одна, как у нас. Спал я на этот раз совсем недолго, только закрыл глаза и тут же открыл. Вокруг меня как будто ничего не изменилось, разве что поле снегом припорошило, но мы так же куда-то едем и в том же составе, то есть я, Варвара, Паша, Зинуля и Иван Иванович. Но не тот Иван Иванович, а какой-то другой, на того очень похожий. Не в камуфляже, а в брезентовом плаще с капюшоном. В углу стоит не ружье, а удочка, и едет этот Иван Иванович не на Курский вокзал, а на Савеловский. А с Савеловского он поедет на электричке на какое-то, как он, подмигнув, сказал, секретное озеро, экологически чистое. Там водится экологически чистая рыба, ее он каждый день доставляет своему хозяину, который питается исключительно рыбой.
– Странный у вас хозяин, – заметила Варвара.
– Необыкновенный, – поправил Иван Иванович и спросил меня, кто я, куда еду и по какой надобности. Я ему объяснил, и он остался недоволен, как предыдущий Иван Иванович, и стал что-то бубнить, попрекая меня уже не войной, а тем, что слишком дорого обхожусь государству.
– Пенсионеров, – бубнит, – развелось, как блох. И мало того, что они пенсионный фонд разоряют, так их же еще и лечить надо. Да еще и бесплатно. Чем дольше живут, тем чаще лечатся, а чем чаще лечатся, тем дольше живут. – Эта мысль ему, видимо, так понравилась, что он достал из кармана электронную записную книжку, записал сказанное и продолжил: – И чуть что, кто с клещом, прыщом, свищом или грыжей, каждому подавай «Скорую помощь». В это время люди опаздывают на поезд, на самолет, на банкет, на похороны, наконец. На такси сквозь пробки не пробиться, а «Скорую» не поймаешь, она таких вот возит с клещами. И так у нас все. Воровство, взятки, коррупция, Одни живут за чертой бедности, а другие гоняют на «Скорой помощи» и вывозят из страны миллиарды…
– Какие миллиарды? – не выдержал я. – Что вы городите? Я еще ни одного миллиарда не вывез.
Но он меня не слушает, продолжает перечислять проказы миллиардеров и развивает тему в такую сторону.
– …покупают острова, яхты и футбольные команды. Тысячи военнослужащих не имеют жилья, страна погибает от наркотиков и наплыва мигрантов. Донбасс горит, Сирия пылает, Кавказский котел, можно сказать, уже кипит, булькает, вот-вот взорвется, а эти все ездят со своими клещами. И самое главное, что народ все это терпит.
Мне бы тут попридержать язык, но я ведь не могу. Я ведь, как говорит Варвара, когда сердится, правдолюбец хренов. Правда, когда не сердится, правдолюбец, говорит, ты мой безбашенный. А кто из нас безбашенней, это надо еще подумать.
– При чем тут народ? – говорю я этому Ивану Ивановичу. – Сами знаете, что дело не в народе, а в одном человеке.
– Да? – Он изобразил удивление. – А кто этот человек? Фамилию не подскажете?
Тут я все-таки подумал, что слишком перед ним, не зная, кто такой, раскрываться не стоит.
– Фамилию, – говорю, – сами знаете не хуже меня.
– Понятно, – парирует Иван Иванович, – назвать боитесь, но при этом утверждаете, что тот, кого вы боитесь назвать, во всем виноват. А вы?
– А что я? Я-то в чем виноват?
– Если вы ни в чем, то и он ни в чем. Вы поймите, у него было трудное детство. Он вырос в коммунальной квартире. Злой отчим порол его ремнем, соседские старшие мальчишки отнимали у него деньги на школьные завтраки, а он отнимал у младших. Его воспитывали школа, комсомол, партия и КГБ. Он читал книги про шпионов и сам хотел стать шпионом, может быть, даже большим шпионом, может быть, даже в самых дерзких мечтах – главным шпионом, но не тем, кем он стал. Но вы сами выбрали его, вот и кушайте такого, какой есть.
– Вот и кушаем, но какой бы он ни был, – робко возразил я, – должен же он понимать, что так издеваться над народом нельзя.
– Ну почему же нельзя, если народ позволяет?
– Да кто ж у народа что спрашивает?
– Так в том-то и дело, что наш народ позволяет его не спрашивать.
– А где вы видели такой народ, у которого что-то спрашивают?
– Я видел, – сказал он. – Я видел много народов, у которых правители постоянно спрашивают разрешения на все. А те, у которых не спрашивают, их и народом называть вряд ли стоит.
– Да, – сказал я взволнованно и временно забыв про клеща, – очень даже с вами согласен. Наши люди слишком покорны и позволяют с собой вытворять все, что угодно. Потому что у нас нет никакой солидарности, и мы, даже если в чем-то не согласны, сидим и помалкиваем каждый в своем углу. А если бы мы все как один вышли на площадь и сказали бы наше твердое «нет»…
– Вот, – обрадовался Иван Иванович и даже похлопал в ладоши, – правильно говорите. Давайте завтра же все вместе выйдем и скажем «нет».
– Давайте, – говорю я, – хорошая идея.
– Идея замечательная, – согласился он. – Значит, завтра встречаемся на площади.
– Кто?
– Вы, я и все остальные. Вы же придете?
– Я-а? А зачем?
– Но вы ж говорите, что все должны выйти.
– Вот именно все. Когда все выйдут, тогда и я. Это уж точно, – добавил я уверенно. – Если все выйдут, то уж я тоже, будьте спокойны.
– А как же вы узнаете, что все вышли?
– В окно выгляну. У меня окно, знаете, выходит как раз на площадь. Как только я увижу, что все вышли…
– Тогда и вы выскочите?
– Да, – сказал я. И подумал. – А может быть, нет. Если все выйдут, то обойдутся и без меня. Как вы думаете, обойдутся?
Я посмотрел на Ивана Ивановича, надеясь, что он поддержит меня и найдет для меня слова оправдания, но он посмотрел на меня скучным взглядом, зевнул и сказал, что спать хочет. И, попросив не беспокоить его, пока не доедем до места, но, не спросив разрешения, улегся на свободный лежак, чем сильно меня возмутил. Почему я, старый человек и к тому же с клещом, должен спать сидя, а он со всеми удобствами? Я хотел прямо ему это высказать, но не успел, он тут же заснул. Причем не просто заснул, а зачмокал губами и захрапел, и опять-таки не просто захрапел, а с каким-то, как мне показалось, издевательским смыслом, и если всю эту музыку попробовать изобразить буквами, то это звучало приблизительно (весьма приблизительно) так: хррр-чмок-хррр-фью-фью-хррр-чмок-хррр. Ой, подумал я, какой несчастной должна быть его жена, если она у него есть и спит с ним в одной постели.
Делают вид, что живут
А я, между прочим, никогда не храплю. Но с возрастом стал ужасно сонлив, что читатель этих строк уже, вероятно, заметил. Точнее так: ночами не сплю, а днем засыпаю, даже сидя за компьютером. И вижу все время разные сны, где встречаются не только очень странные персонажи, но и сам я во сне могу быть то законопослушным российским гражданином, то, наоборот, неукротимым нигилистом и бунтарем, то американским профессором или банкиром, а бывает даже, что вижу себя каким-то животным. Я это объясняю тем, что, наверное, во мне проявляется, как говорится, художник слова, который и во сне продолжает сочинять разные характеры, вживаться в них и выступать от их имени. Вжившись в очередного персонажа, я сплю и думаю о том, например, что у нас, с тех пор как коммунистов прогнали, всё есть: свобода, демократия, хорошие зарплаты и приличные пенсии. Нами правит самый лучший в мире руководитель, который очень любит страну, людей, детей и животных. Животных, особенно редких, и особенно редких птиц. Потому что он сам птица высокого полета. Мы его постоянно избираем и переизбираем, потому что у нас никого лучше нет. Если вы, задаю я во сне вопрос неизвестно кому, считаете, что есть кто-то лучше, позвоните по телефону доверия, там вас внимательно выслушают и запишут. А потом разберутся с вами и присмотрятся к тому, кто, по вашему мнению, лучше. Я сплю, и мне снится, что у нас благодаря мудрому руководству того, кого лучше нет, все идет хорошо, стабильно, ни войн, ни санкций, за рубль дают шестьдесят долларов и вдобавок сколько-то евро, и все очень довольны, за исключением некоторых. Этим некоторым и семьдесят долларов за рубль будет мало. Они – незначительное меньшинство населения – никогда не бывают и не будут довольны, хоть золотом их засыпь. Меньшинство недовольно верховной властью, местными властями и большинством, которое всем довольно, включая верховную власть. В России испокон веков меньшинство, жившее хорошо, проявляло недовольство тем, что большинство жило плохо, и шло за него хоть на каторгу, хоть на плаху. Но плохо жившее большинство ни к чему лучшему не стремилось, к страдавшим за него относилось с подозрением, жертв их не ценило, охотно сдавало их полиции и с радостным любопытством глазело, когда их вешали на площадях. Теперь страдальцев за народ прилюдно не вешают, но сажают или отстреливают из-за угла, а они продолжают болеть за народ, иногда, впрочем, обижаясь на него, что он опять всем доволен. Что касается меня, то вообще всегда недоволен всем, чем вызываю недовольство властей, не понимающих, чего мне еще не хватает, когда, как они считают, мне хватает всего. Не знаю, все эти мысли снились мне или въяве тревожили. Но, отвлекшись от них, я увидел, что Иван Иванович задвигался на лежаке, и руками задергал, и ногами засучил, я сначала подумал, может, у него эпилепсия, и тогда, как я слышал, надо хватать язык и вытаскивать его как можно дальше наружу. А если он западет, залипнет, перекроет дыхательное горло, то до Савеловского вокзала мы довезем бездыханный труп. А если Иван Иванович не врет и в самом деле он такой важный и наделенный особыми полномочиями, так от него просто так не избавишься, куда-нибудь в канаву не выбросишь и в ближайшей роще не закопаешь. Найдут и меня в политическом убийстве заподозрят. Я кинулся к нему, не представляя, каким образом я его за язык ухвачу, но увидел, что он не может вскочить, потому что пристегнут к кровати, ну, ремни мне было сподручней отстегнуть, чем хватать его за язык. Я его от ремней освободил, он вскочил и, глядя на меня безумными глазами, закричал сразу:
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Малиновый пеликан - Владимир Войнович бесплатно.
Похожие на Малиновый пеликан - Владимир Войнович книги
- Энцефалитный клещ - Лев Куклин - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- «Вертер», этим вечером… - Патрик Ковен - Современная проза
- Шоу - Росса Барбара - Современная проза
- Рассказы - Хулио Кортасар - Современная проза
- Морской змей - Татьяна Воронцова - Современная проза
- Черная Скала - Аманда Смит - Современная проза
- Бальзамировщик: Жизнь одного маньяка - Доминик Ногез - Современная проза
- На первом дыхании (сборник) - Владимир Маканин - Современная проза
- Все пиарщики делают это! - Дарья Орлова - Современная проза