– Деньги! Конечно нет. – Джошуа был явно оскорблен. – Даже фанатик не сражается лишь за деньги! Нет, прежде всего он защищал людей.
– Я не понимаю, – пожал плечами Блейз. – Ты сказал «прежде всего». За что же тогда еще он сражался?
– Нет, ты не понял, Блейз, – терпеливо начал объяснять Джошуа. – Бороться за людей Бога всегда правильно. Большинство из тех, кто предлагает свою помощь, делают это ради людей той церкви, которой они помогают. Но… иногда им начинает нравится эта борьба как таковая, борьба ради борьбы. Да, борьба и – Боже, спаси нас – убийство. Одна война церквей сменяется другой. Однажды отец… Да, он вдруг почувствовал, что не может бороться и дальше с чистой совестью. И… Пусть лучше он расскажет тебе, Блейз, а я больше не могу.
Джошуа был расстроен, таким Блейз его еще не видел.
– Даже когда нам требуется подстрелить нескольких кроликов на обед, – взволнованно продолжил Джошуа, – отец всегда поручает это мне. Ты ведь наверняка ни разу не видел его с ружьем, так ведь? Это потому, что он не желает прикасаться ни к какому оружию. Насколько я помню, он брал наше игольное ружье в руки не более двух или трех раз и только чистил его или чинил, чтобы я мог с ним охотиться дальше.
– Ладно, Джош, все в порядке, – поспешно прервал его Блейз, – не обращай внимания. Ты прав: когда придет время, он расскажет мне сам.
В последующие дни, недели, месяцы Блейз пытался следовать образу жизни, который вели Генри и другие члены его церкви. Время от времени ему вдруг становилось ясно, что какое-то действие, поведение или слово кого-либо из них имеет значение, о смысле которого он не подозревал ранее.
Эти кусочки информации он сохранял и собирал вместе. Постепенно он смог каждого из них узнать лучше, а в особенности – Генри.
Прошла короткая осень, за которой последовала длинная зима, время холодных дождей и сильных ветров, характерных для этих широт. Он продолжал учиться дома, а маленькую школу теперь ежедневно посещал не только Джошуа, но и Уилл. Во всем остальном он по-прежнему был частью их жизни, и ему начали даже нравиться ее покой и размеренность.
Он ходил с ними в церковь и слушал проповеди Грегга. Он вместе с ними распевал гимны, стоял на коленях и молился.
Все это ни на шаг не приблизило его к обретению веры в Бога, хотя он и начал чувствовать некую особую солидарность с прихожанами, похожую на ощущение тепла людей, укрытых одним одеялом. Он обрел некоторую уверенность в себе, став частью этой небольшой общины, а также ощущение стабильности, которого никогда не испытывал, живя с матерью и ее друзьями.
Иногда он встречался с кем-то из местных; казалось, что к нему относятся с симпатией и все идет хорошо. Но небольшие изменения в поведении собеседника, например, то, как он или она отворачивались от него, чтобы обратить внимание на какого-то другого члена их конгрегации, напоминали ему о его старой проблеме – что его считают «другим». Словно им известно о его неспособности поверить в Бога и возлюбить Его.
Однажды он находился в спальне и услышал, как Уилл, войдя, обратился к Генри:
– Отец…
– Да, Уилл, – отозвался тот.
– Почему другие прихожане не любят Блейза? Ведь он молится больше, чем любой из них, он всегда добр ко всем. Джошуа и я так его любим!
– Уилл, – ответил Генри, – каждый человек имеет право любить или не любить кого-то. Не обращай внимания на то, как относятся другие к твоему кузену. Со временем они могут полюбить его так же, как тебя или Джошуа.
Одно и то же повторялось изо дня в день шесть дней в неделю, за исключением церковного дня, и все были охвачены этой каждодневной деятельностью, все находились в едином ритме работы и жизни. Блейз никогда не чувствовал любви своей матери, но ощущал какую-то боль от ее отсутствия. Странным образом эта боль понемногу притупилась, хотя полностью и не исчезала. Но абсолютного душевного комфорта ему достичь так и не удавалось.
Тем не менее он пришел к пониманию того, как благодаря своей вере Генри смог создать окружающий его и членов его семьи мирок. Все было раз я навсегда установлено, запланировано, упрощено и доведено до постоянства. Несомненно, если здесь и был путь к вере в Бога, то он пролегал только через одобрение и понимание этой упорядоченной вселенной. Блейз решил удвоить усердие в молитвах и напрячь все духовные силы в поисках Бога.
Если он не в состоянии вызвать любовь к себе, то, по крайней мере, он может существовать в этой единой упорядоченной вселенной. От него требовалось лишь принять идею всемогущего, всем управляющего Бога.
Тем временем его встречи с Данно становились все более информативными и интересными. Старший брат постепенно знакомил его с жизнью и структурой города Экумени.
Но он избегал какого-либо объяснения своих целей в жизни и игнорировал все вопросы на эту тему. В равной степени Блейз не мог и определить, какую роль его брат играет в городе и мире.
Так и продолжалось, пока однажды в уик-энд Данно не попросил Генри, чтобы тот позволил взять Блейза в Экумени на четыре дня, включая воскресенье.
– Конечно. – Генри замер. – Но ведь мальчик тогда пропустит церковную службу.
– Я в принципе не хотел бы ее пропускать, дядя, – сказал Блейз. – А ты что скажешь, Данно?
Данно улыбнулся.
– Я даже не знаю, есть ли приход вашей церкви в Экумени, – сказал он Генри.
– Есть, – ответил Генри. – Я сейчас напишу тебе адрес. – Он написал его на листочке бумаги, но, что интересно, отдал не Данно, а Блейзу. Блейз сложил его и убрал в карман рубашки.
– Ладно, – кивнул Данно, – значит, этот вопрос мы уладили. Может быть, еще есть причины, по которым Блейзу нельзя уехать?
– Нет. – Генри посмотрел на Данно. – Ты, конечно, позаботишься о нем.
– Само собой, – отозвался Данно.
– Пойми меня правильно. – Генри по-прежнему не сводил глаз с Данно. – Мальчик прожил с нами уже довольно долгое время и находится на пути к Господу. Надеюсь, ты не поведешь его туда, где ему не следует быть?
– Нет, дядя, – произнес Данно достаточно дружелюбным тоном.
Но в машине, когда они уже выехали на автостраду, Данно вдруг залился безудержным смехом. Повернувшись к Блейзу, он широко улыбнулся:
– Добрый старый дядя Генри. Он опасается, вдруг я собью тебя с пути истинного!
– Меня в любом случае невозможно с него сбить, – ровным голосом ответил Блейз, глядя брату в глаза. Улыбка на лице Данно постепенно угасла, и выражение лица несколько изменилось.
– Не забываешь показывать свои молочные зубки, маленький братец, – дружелюбным тоном наконец проговорил он. – Но лучше подожди, когда у тебя вырастут настоящие клыки.
Блейз замолк, и ничего больше не было сказано, до тех пор пока они почти не въехали в город. Только тогда Блейз заговорил снова:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
