Несмотря на то что мясо выглядело достаточно свежим, оно явно отдавало какой-то непонятной тухлятиной. Несколько раз фремсу приходилось есть нечто подобное, однако воспоминания об этих трапезах никогда не вызывали у него особого восторга. Но желудок настойчиво требовал продолжения банкета. Поэтому хищная ящерица, преодолев свои страхи, медленно подошла к голове и, внимательно осмотрев ее со всех сторон, пришла к выводу: кроме отталкивающего запаха, ничего опасного в ней нет.
Удар хвоста опрокинул голову набок, и от столкновения с землей сомкнутые челюсти открылись, обнажив внутренности глотки, в которой уютно расположился огромный мясистый язык.
Не было смысла ждать чего-то еще, поэтому фремс вонзил свои острые зубы в кровоточащий кончик языка…
«О-ля-ля!!! – мысленно воскликнул Гарх, зажмурив глаза от страшной боли. – Вот уж и не думал, что смогу почувствовать что-либо в этой жизни».
Оторвавший кусок мяса фремс вкусно почав-кивал совсем рядом. А тот, кого он с таким удовольствием пожирал, думал о том, как ужасна будет его месть.
Съев первый кусок, осмелевшая ящерица вернулась и вновь вонзила острые зубы в сочную мякоть…
Вообще-то это было не особенно нужно, но все же для подстраховки Гарх резко втянул язык внутрь, одновременно сомкнув зубы. Голова фремса оказалась зажатой между страшными зубами и…
Добыча и хищник поменялись местами, а степь, озаренную последними лучами солнца, огласил такой страшный полухрип-полурев, что содрогнулись даже самые сильные и стойкие обитатели этих пустынных равнин.
И лишь одно небо оставалось совершенно безучастным. Оно все еще не проявляло интереса к этой глупой голове. Потому что даже после того, как она перемелет глупую ящерицу и нарастит немного плоти, все равно ничего не сможет предпринять. Максимум, на что ее хватит, – отталкиваясь жалким обрубком, перекатываться, словно головешка из костра, влекомая неизвестно куда веселым бродягой ветром.
«Ох уж этот шутник ветер, – с усмешкой подумало небо, озарив сгущающиеся сумерки ослепительно яркой вспышкой молнии. – Ох уж этот шутник. Вечно он напридумывает что-нибудь этакое».
И, не в силах сдержать безудержный смех, небо разразилось громовым хохотом, сопровождаемым вспышками молний. А когда этот смех наконец перешел в слезы, на бесплодные сухие равнины пролились капли долгожданного благословенного дождя, символизирующего возрождение жизни.
– Я восстану из мертвых, детка! – почти ласково пообещал Гарх, обращаясь неизвестно к кому и при этом медленно пережевывая мясо и выталкивая размягченную плоть наружу.
Кровавая кашица стекала по щеке и достигала обрубленной шеи, буквально на глазах превращаясь в новую плоть.
– Я вернусь, чтобы отомстить всем. И жестокие страдания этой перемолотой в мелкий фарш ящерицы, сожравшей часть моего языка, покажутся просто обидой. Легкой, не заслуживающей особого внимания обидой. К которой не стоит относиться слишком серьезно.
Причем я не просто гарантирую, а ручаюсь головой…
Я
ручаюсь
своей
………..
головой!
И беру в свидетели небо, что не успокоюсь до тех пор, пока не выполню эту страшную клятву…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
РАНВЕЛЬТИЛЬСКАЯ ДЕВСТВЕННИЦА
Глава 1
– …Что наводит нас на мысль… о переходе… несмотря… впечатляюще прекрасно!!!
Сквозь плотно сжатые веки я видел световые блики. Кроме того, до моих ушей носились смутные обрывки невнятного разговора. Первые несколько секунд у меня не было ни сил, ни желания вслушиваться в слова, пытаясь соединить их хотя бы в какое-то подобие связных предложений.
Прошло немного времени, и желание все-таки появилось, а вместе с ним пришло осознание того неприятного факта, что я нахожусь не в королевском дворце. Не могу точно сказать, откуда взялась эта уверенность, но после того, как я открыл глаза, мои смутные подозрения подтвердились. На смену Розовым покоям пришли какие-то новые декорации.
– Билли, где мы? – спросил я, облизывая неожиданно пересохшие губы и безуспешно пытаясь вспомнить, как отключился.
Толстяк сидел напротив меня в глубоком кожаном кресле, и, судя по его расслабленному виду, явной опасности рядом не наблюдалось.
– Мы в гостях, – широко улыбнувшись, ответил старый товарищ, протягивая мне фужер с вином.
– Впечатляюще прекрасно! – автоматически повторил я услышанную фразу. – Но кто выступает в качестве радушного хозяина?
Билли кивком указал в сторону, и, переведя взгляд в том направлении, я увидел нечто среднее между изысканным кутюрье, облаченным в некое подобие мини-юбки, и до предела взвинченным геем, обладающим аффективно-экзальтированным темпераментом.
– Он просто слегка безумен или тяжело и неизлечимо болен? – устало поинтересовалось мое подсознание.
– Кто бы говорил! Для начала на себя посмотри, – вяло отозвался я, безуспешно пытаясь понять, что все это может значить.
Пока я терзался сомнениями, незнакомец порывисто встал и, стремительно преодолев несколько метров, остановился прямо передо мной.
– Позвольте представиться. Полтенвеуд Мио Четвертый. Для друзей – просто Мио Четвертый…
– А мы что, друзья? – Вопрос вырвался сам собой.
Я все еще находился в некоем подобии заторможенного транса, поэтому не до конца себя контролировал.
– Не побоюсь этого слова, – на глаза впечатлительного хозяина навернулись вполне натуральные слезы, – мы больше, чем просто друзья. Мы… – его голос прервался от волнения, – самые лучшие, преданные и искренние друзья, каких только можно себе вообще представить!
– Этот не в меру слезливый хозяин все больше и больше меня беспокоит, – поделился своими тревогами внутренний голос.
– Вы имеете в виду какого-то конкретного друга или всех нас вместе? – осторожно поинтересовался я, сделав рукой широкий полукруг, указывающий на Билли и старика.
– Всех! – не задумываясь ответил Мио Четвертый.
– О!
У меня отлегло от сердца. Быть самым преданным, искренним и лучшим другом, какого себе только можно представить, лучше в компании приятелей, а не в одиночку. Особенно когда перед вами стоит явно нездоровый индивидуум в странном наряде, чьи понятия о дружбе могут не только в корне отличаться от общепринятых образцов, но и вообще простираться настолько далеко и глубоко, что… Для собственного же спокойствия лучше об этом не думать.
– Всех в целом и вас, мой юный друг, в частности! – внес очень существенную поправку Мио Четвертый, сопроводив слова широкой, «располагающей к дружбе» улыбкой.
После этого объявления мой желудок, сжавшись в комок, стремительно опустился вниз, а затем резко подпрыгнул вверх чуть ли не до самого горла. В растерянности я оглянулся вокруг, как будто пытаясь найти поддержку, но увидел только печально пожимающего плечами Билли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
