– Взгляните на это! – воскликнул Селесто.
Он повалился в снег боком, полежал секунду, а затем ловко вскочил на ноги. На снегу остался четкий силуэт лошади. Остальные немедленно принялись делать то же, что и Селесто. Эстрелле удалось вскочить так аккуратно, что на снегу остался даже отпечаток ее развевающейся, будто на бегу, гривы. Но больше всего лошадям понравилось с разбегу бросаться в большие сугробы – они словно ныряли в белое мягкое море… в котором не было акул.
Двигаться сквозь воду – это плавать. Эстрелла задумалась: а как же назвать их движение сквозь снег? И почему у нее вечно так много вопросов? Интересно, лошади в Старом Свете тоже такие любопытные?
Новая земля открывалась перед ней все новыми гранями – и точно так же раскрывался навстречу разум молодой лошадки, удивляя порой ее саму. Она вспоминала семейство оленей. Как они пережили метель? Они тоже поворачивались задом к ветру? Но они ведь такие тоненькие и хрупкие – не задушила ли их Великая Белизна, как это случилось с новорожденным жеребенком, сыном Эсперо?
Глава тринадцатая
Белое безмолвие
Метель обрушилась на семейство оленей без предупреждения. Никаких туч на горизонте не наблюдалось. Олени паслись в открытой местности, далеко от скалистого убежища, когда мир в одну секунду переменился и превратился в круговерть снега и ветра. Олени были слишком легки – особенно детеныш, – чтобы противостоять порывам ураганного ветра. Некоторое время они шли, подгоняемые им, но потом повалил снег, и олененку стало трудно идти. Он родился ранней весной и не знал, что такое настоящая зима. Налетевшая снежная буря была обычным делом для конца весны в этих краях – и такие шторма всегда отличались жестокостью. Родители олененка могли оценить, как быстро окружающий мир стал белым, но для слепого малыша основное изменение его привычного мира заключалось в пронизывающем холоде.
Снег продолжал идти, и опасность бури проявилась с другой стороны. Олененок зависел от своего чутья – а снег приглушил и скрыл большинство запахов. Утратить возможность чуять было для него сродни еще одному виду слепоты. Родители прокладывали ему путь и часто возвращались назад, чтобы он не потерял их след. Однако снегопад становился все сильнее и быстро засыпал все следы. Вскоре олененок уже ничего не чуял, а сквозь рев ветра не мог и слышать призывы родителей. Он беспомощно бросался в разные стороны, жалобно блеял – но и его слабые крики уносил ветер. Олененку казалось, что весь привычный мир, который он знал, его родителей, мягкость маминого пушистого живота, вкус ее молока – все это в один мг поглотила холодная тьма, и он остался на всем белом свете один. Совершенно один.
Он брел наугад по равнине без конца и края, замерзший и голодный, иногда вытягивая шейку и тоненько плача. Когда ему уже казалось, что он не сможет больше сделать ни шага от усталости, нос и уши подсказали, что в ветре произошли изменения. Голос ветра стал другим – и вскоре олененок нашел маленькую, но глубокую пещерку среди камней. Сверху она была укутана толстым слоем снега, в ней тоже было холодно – но зато не было пронизывающего ветра. Олененок забился в нее и опустился в мягкий и смертоносный снег, свернувшись калачиком и выставив только кончик носа, чтобы дышать.
Впервые в своей короткой жизни он засыпал, не попив материнского молока. Ему не рассказывали сказку на ночь, и он не представлял себе, как блестит лунный свет, про который ему рассказывала мать. Если бы он был зрячим, то увидел бы на стенах пещеры рисунки. Некоторые из них были изображениями животных, но одно вырезали на камне – изображение Того, Кто Был Раньше: на двух ногах, с горбом на спине и с длинной деревянной дудкой во рту – на ней он наигрывал мелодию. Изображение оказалось прямо над головой олененка, и казалось, что горбатая фигура склонилась к нему и наигрывает колыбельную.
Когда ветер снаружи стих и буря успокоилась, олененок проснулся. Как ни странно, в пещере он хорошо выспался, но теперь был страшно голоден и очень скучал по маме и папе. Он громко заблеял, надеясь, что они где-то неподалеку или прячутся в такой же пещере по соседству. Однако ни звука не раздалось ему в ответ.
Олененок осторожно выбрался наружу. Прошел несколько шагов по глубокому снегу, постоянно блея. Внезапно в нос ударил сильный и острый запах – но это не был запах его родителей. Это был запах горной кошки.
Олененок испуганно завертел головой. Все чувства в момент обострились: теперь он не только чуял кошку, но и слышал мягкие шаги и даже биение ее сердца. Кошка приближалась. Олененок настолько испугался, что замер на месте. Лучше было бы ему остаться в пещере – мелькнула последняя мысль. Там он чувствовал себя под защитой – теперь некому было его защищать.
Все произошло очень быстро и в полной тишине. Олененок не успел издать ни звука. Он почувствовал только страшную тяжесть – и в следующий миг был уже мертв. Слепые голубые глаза уставились в небо, которого он так никогда и не видел. Поодаль поскуливал еще один хищник, ожидавший своей очереди, пока наестся горная кошка. Койот доест оставшееся – тонкие косточки…
Несколько дней спустя лошади вышли к каменной гряде и остановились, рассматривая странные отметины на камнях. Эстрелла внимательно обнюхала камень, почти касаясь его носом, а затем тихонько заржала – таким ржанием лошади обычно приветствуют друг друга. Асуль насмешливо фыркнула:
– Ты разговариваешь с камнем?
Эстрелла не ответила. Она внимательно разглядывала изображения на камне. Олень, волк, паук – и кто-то двуногий! Люди! Но не нынешние, а те, кто жил давным-давно.
«Это рисунки Тех, Кто Был Раньше!» – Эстрелла даже не успела толком подумать об этом, как начала осторожно лизать штрихи на камне, как это делал маленький олененок. Она закрыла глаза. Олененок был очень умен, и пусть он не мог видеть своими глазами, но Эстрелла чувствовала, что внутреннему взору малыша было открыто гораздо больше, чем видят обычные животные.
Она думала о Древних. Олениха говорила, что это тайна, что об этом никто ничего не знает. У них было две ноги – значит, это были люди. Эстрелла не любила людей. Но если они жили так давно – может быть, они могли видеть маленькую лошадку из ее видений? Наверное, нет. Лошадка была из совсем древних времен. Но эти люди жили здесь очень давно… до испанцев и до людей Чицен. Были ли Древние настоящими людьми? И осталось ли что-то, чему можно у них поучиться, узнать больше о них и том времени, когда они жили? Она хотела бы это знать, даже если не сразу сможет понять то, что узнает…
Лошади подошли поближе и тоже смотрели на рисунки.
– Смотрите! Двуногие! – сказал Эсперо.
– Те, Кто Был Раньше… – робко прошептала Эстрелла.
Она не знала, какими они были, но чувствовала, что древние очень отличались и от испанцев, и от людей Чицен. Они были во-первых, старше. И более… дикие. Они жили так давно, что могли видеть маленькую лошадку… наверное.
Эстрелла пошла вдоль каменной стены, рассматривая рисунки. И наконец нашла ее – маленькую лошадку, скачущую куда-то по каменной стене! Время и ветер избороздили поверхность камня, и казалось, что лошадка скачет по суровой, иссеченной трещинами и расселинами равнине, на которой растут сладкие неведомые травы. Значит – они на верном пути! Изображение на камне было в точности таким, каким оно являлось Эстрелле во снах, каким передала его ей в свою последнюю минуту Перлина.
Лошади прошли вдоль всей каменной гряды, и Эстрелла нашла еще три изображения маленькой лошадки. Каждый раз она чувствовала новый прилив сил и крепнущую связь с мамой. Лошадка на камне стала ориентиром, таким же, как Северная Звезда в рукояти Звездного Ковша. До сих пор на поиски неведомых и далеких пастбищ со сладкой травой их вел инстинкт, простое желание начать новую жизнь на новой земле. Теперь поиск этих земель становился более осмысленным. Эстрелла знала: до конца пути еще далеко, но теперь он уже виден на горизонте. Теперь ее табун не просто ищет вольные пастбища – он возрождает историю собственного рода, возвращается к истокам, и отныне каждый из них ощущает свою связь с Первыми Лошадьми – Лошадьми Рассвета Мира.
День был теплым и солнечным. Эсперо утверждал, что сейчас стоит поздняя весна, а прошедшая метель была последним яростным ударом уходящей зимы. Лошади понимали, что зашли уже далеко на север. Эсперо предполагал, что они проскакали не менее трех лиг[18] от побережья, на которое выбрались после того, как их сбросили с корабля.
Тень койота скользнула по камню. Лошади видели койотов уже несколько раз тех пор, как вышли на эту пустынную равнину. Эстрелла немного нервничала из-за койотов. Шерсть у них была желтовато-серая, а зубы – очень острые и слишком большие для таких маленьких голов. Койоты были значительно меньше горных кошек, но почему-то пугали лошадей больше. Возможно, потому, что умели подкрадываться незаметно и не брезговали падалью. Эстрелла с товарищами подозревали, что койоты все время следят за ними, ожидая, что какая-нибудь лошадь постарше, ослабев, отобьется от табуна, или кобыла отстанет, чтобы жеребиться в одиночестве… Тогда койоты растерзают упавшую лошадь или украдут новорожденного жеребенка. Они умели пробираться в самые узкие щели между камнями, а по ночам скользить неслышной тенью совсем близко от лошадей, пугая их и превращаясь в ночной кошмар.
